Разорвать тишину - Гаврилов Николай Петрович - Страница 30

Никто на берегу не знал, что им делать дальше. Возле торчащих из камышей свай разрушенного причала, на чемодане, закрыв лицо руками, сидела молодая красивая женщина в приталенном сиреневом пальто и завязанной стрелками яркой косынке. В своем родном городе она была актрисой детского театра, играла Белоснежку и Спящую красавицу, и никто, а меньше всего она сама, не мог сказать, почему все это произошло именно с ней. На ее чемодан давно поглядывали двое сидящих рядом мужчин со скользкими взглядами, но она этого не замечала. Закрывшись ладонями от всего мира, актриса сейчас думала о своем муже и, мучаясь за него больше, чем за себя, плакала, представляя, как он ищет ее в далеком Иркутске. Когда человеку очень плохо, когда он далеко от родных мест, ему кажется, что о нем тоже думают и тоже плачут.

Ее муж в это время нежно гладил по колену свою новую невесту, свет от абажура конусом падал на ее обнаженные плечи, а его губы тихо шептали все те же любви, адресованные некогда бывшей жене, а ныне к тому же уже бывшей актрисе. К счастью, она теперь не знала правду и находилась во власти собственной иллюзии, думала не о постигшем ее несчастье, не о взглядах соседей и не о тьме впереди, — она переживала, что в этой затерянной долине нет синего почтового ящика, который она так мечтала найти, плывя сюда на барже.

К вечеру быстро похолодало, на реку и болота вновь опустился туман. Люди замерзали, места возле костров многим не хватало. Когда парящая затока окрасилась в красноватый цвет, с северной стороны холма, где росло несколько высоких сосен, раздались дикие крики. Как потом оказалось, один из городских нищих, не в силах выдерживать постоянный холод, забрался в тесное сосновое дупло, на дне которого ворохом лежал сухой мох и старая кора. Щемясь все дальше и глубже, он застрял так, что уже не мог выбраться обратно. Кричал несчастный очень долго, теснота дупла сдавливала ему грудь, он задыхался, но он все равно громко звал на помощь, пока не охрип. Слыша его непрерывные призывы, люди на берегу крутили головами, но никто даже не поднялся посмотреть, в чем дело. Каждый беспокоился лишь о самом себе.

В шалаше, где расположились Измайловы, тоже слышали эти приглушенные густым туманом крики. Никто не знал, что там случилось, и от этого на душе было еще тревожней. Все молчали и прислушивались. Жена инженера, бледная, взволнованная, прижималась к плечу мужа и комкала в руках свой белый платок, Вера делала из тряпок лежак, но при этом лицо ее было напряженно до предела. В какой-то момент Алексей, словно не выдержав, поднялся и быстро вышел из шалаша. Санька, не давая маме времени возразить, выскочил следом. И вправду, не мужское это дело — сидеть, смотреть друг на друга, прислушиваться, как кто-то зовет на помощь, и при этом делать вид, что ничего не происходит.

Но отец мальчика неожиданно направился совсем в другую сторону. Он прошел мимо тлеющего костра, где одиноко сидели молодой курчавый художник и немая бродяжка, повернул на восточный склон холма и спустился к болоту. Солнце уже зашло, на далеком горизонте краснела полоса заката. Сильно похолодало. Не замечая, что за ним следует сын, Алексей, пригибаясь и раздвигая ветви руками, прошел сквозь густые заросли кустарника и остановился только тогда, когда под ногами стала проступать и журчать вода.

Дальше кустарник становился реже, возвышенность пологим склоном уходила в высокие камыши. За камышами начинались бескрайние низовые болота, где в вечерней туманной тишине иногда что-то булькало, и поросшая мхом трясина колыхалась сама по себе, словно в ее вязкой черной жиже, покрытой растительной пленкой, шевелились зародыши каких-то неведомых чудовищных существ.

Темнело. По-прежнему не замечая за спиной сына, Алексей чиркнул спичкой, прикурил последнюю папиросу и долго смотрел на восток, откуда испокон веков приходит солнце. При каждой затяжке нижняя часть лица освещалась красноватым отблеском. Было тихо, ветер не доносил сюда хриплые крики застрявшего в дупле несчастного мужчины — первой жертвы затерянной долины. Алексей стоял, курил, смотрел на покрытые туманом болота и морщился; слова инженера о том, что он может принять неправильное решение и погубить свою семью темной змейкой сомнения заползли и остались где-то глубоко в сердце.

А вдруг баржи действительно вернутся? Ведь не могут же власти, в самом деле, бросить здесь на верную смерть восемьсот с лишним человек?.. Да и куда идти, как идти? Продуктов нет, сил нет, карты нет, два раза провалишься в ледяную воду и даже назад на возвышенность уже не вернешься.

Все это так, но не надо бояться принимать решения, не нужно заранее бояться будущего. Делай то, во что веришь, — и будь что будет. Ведь если мы не решимся сделать хотя бы один шаг вперед, может никакого будущего не будет и вовсе.

Докуренная папироса красной искрой упала на подмерзший мох. Алексей повернулся и только сейчас увидел стоящего рядом Саньку.

— А ты как здесь оказался? За мной шел? — удивился он и, заметив утвердительный кивок сына, с непривычной нежностью погладил его по волосам. — Пошли-ка домой, разведчик… Ведь дом у нас теперь там, где мама. И нам с тобой ее расстраивать нельзя.

Когда они в наступивших сумерках уже подходили к своему шалашу, где-то далеко-далеко в тумане болот пропел несуществующий петух. И старший, и младший Измайловы как по команде оглянулись на призрачный звук, затем посмотрели друг на друга и почему-то улыбнулись.

На следующий день в шалаше Измайловых появилась новая гостья. Случилось это так.

С самого утра Алексей вырубил топором длинную осиновую жердь, сунул в карман пальто ржаной сухарь из приобретенных на барже припасов, потрепал по голове взъерошенного Саньку и ушел на восточную сторону холма, к камышовой кромке болот. Солнце уже поднялось над горизонтом, освещая и согревая затерянное царство речной долины, в звенящей утренней тишине было слышно, как возле сгнивших свай причала плещется мелкая речная волна. Погода обещала выдаться ясной и ветреной.

Всю ночь, ворочаясь с открытыми глазами на промерзшем настиле из еловых лапок, Вера тревожилась и слушала, как за стенкой шалаша шумит ветер. Иногда вместе с шумом деревьев до нее доносились отзвуки далеких, похожих на вой, криков. Тогда она прижимала к себе сопящего во сне сына и шептала молитвы.

Просто удивительно, как долго может кричать человек. Зажатый в дупле кричал и хрипел сорванным голосом всю ночь и весь следующий день, пока распухшее горло могло издавать хоть какие-то звуки. Не силах высунуть из тесной щели даже руки, уже не прося, чтобы его вытащили, несчастный умолял только принести воды и неразборчиво выкрикивал какой-то адрес. Сдавленной груди не хватало воздуха, зажатое тело онемело и переставало существовать, а он все кричал и кричал, словно звал к себе уже не людей, а Бога.

Никто к нему так и не подошел, каждый старался делать вид, что он ничего не слышит. Да и как ему помочь без специальных инструментов?.. Ближе к рассвету несчастный потерял сознание.

Когда небо в проеме шалаша начало светлеть, Вера тихонько вышла наружу. За затокой, в серой пелене горизонта медленно проступали очертания далекой излучины основного русла, но вопреки всем надеждам, баржевых дымков там видно не было. Никто пока не спешил им на помощь, водный горизонт был пуст.

— Они никогда не приплывут, — неожиданно сказал кто-то за спиной Веры. Она вздрогнула, обернулась и увидела стоящего рядом Аркадия Борисовича. Старик грустно улыбался, сразу было видно, что он тоже провел бессонную ночь. Несмотря на свою мудрость, старик будто не понимал, что если надежды больше нет, ее надо обязательно выдумать, а то на следующее утро просто не захочется открыть глаза.

Через три часа после ухода Алексея Вера решилась его проведать. В чистую льняную тряпку были завернуты две горячие, испеченные в золе, картофелины и половинка луковицы. Саньке было строжайше запрещено отходить от костра дальше, чем на несколько метров, а монаху Досифею, которому молодая женщина полностью доверяла, была изложена просьба проконтролировать ее сына. Оставалось только найти мужа.