Весь в папу! - Серова Марина Сергеевна - Страница 17

Участливые дамочки явно услышали про то, что кого-то убили. Они спешили раствориться в пространстве, бросая на нас любопытные взгляды.

Мы остались почти одни в этом богомерзком месте.

Он наконец встал и поплелся в подъезд. Я пошла за ним. Что мне еще оставалось? Такова уж моя идиотская судьба…

Робин сидел в кафе. Посетителей почти не было. Только он да парочка за столиком в нише.

Тихо играла музыка. Робин узнал мелодию, знакомую ему с детства.

«В моей душе осадок зла и счастья старого зола…»

Робин усмехнулся.

Когда-то он и подумать не мог, что это случится с ним. Что это — про него. Он не стал вслушиваться дальше в знакомый до дрожи текст. Зачем? Чтобы рана заболела сильнее?

Осадок зла в его душе начал заполнять все пространство. Иногда ему начинало казаться, что он сам — воплощение зла… Новое воплощение.

Перед глазами была та девица. Он не мог избавиться от ее присутствия. Девушка нелепо смеялась, стрела летела к ней, и ничего исправить он уже был не в состоянии… Он стал убийцей.

«Хотел бы я забыть — но не смогу…»

Костяшки пальцев опять выбивали нервную дробь на поверхности стола. Музыка волновала его. Пока еще волновала. Он знал, что, когда окажется за порогом боли, его перестанет волновать и она.

Куда же делась Катя?

Вопрос, который он задавал себе уже не в первый за сегодняшний день раз, опять возник в голове. Самым успокаивающим ответом было: «Она не смогла прийти».

Но в это он не верил. Он чувствовал: что-то случилось. Что-то опять сломалось в мироздании. В структуре бытия каждый раз, когда ему начинало улыбаться солнце, случалось нечто, разламывающее его на две части.

«Хрусть — и пополам»…

Нет больше Сережки. Нет больше Ксении. Нет больше…

Он прервал себя. Прекрати. Перестань. Заткнись. Ты жалкий ворон, призывающий несчастья…

Как тогда…

Боль в душе начала подниматься, заставляя сознание отступить. Он уже не мог сдерживать ее.

Куда ты делась, Катя?!

Мы поднимались по облупившимся ступенькам лестницы на второй этаж. Ступеньки были крутые, и мне начало казаться, что мы карабкаемся на Эверест.

Наконец парень толкнул дверь, и мы очутились в жутко темной квартире.

Мне показалось, что там вообще отсутствуют окна. Однако окно было, просто выходило оно прямо на стену.

Потому-то и было так пасмурно, как вечером.

Шантажист включил свет. На полу лежала девушка.

Ого. Если даже она и была еще живой, то ей срочно требовалась медицинская помощь. Ладно. Что-нибудь придумаем. Лишь бы была живой…

Я подошла. Почти на цыпочках. За моей спиной сопел и поскуливал насмерть перепуганный шантажист.

— Прекрати… — одернула я его.

— Это все из-за меня… — делал он слабые попытки нарушить мой запрет на нытье.

Я поняла, что унять его вселенский плач не удастся. Придется потерпеть.

Я подошла к девушке вплотную и присела на корточки. Дотронувшись двумя пальцами до тоненькой жилки на шее, с облегчением вздохнула.

Жилка пульсировала.

Заметив мой вздох облегчения, он вытаращился на меня с надеждой:

— Она… жива?

Во мне проснулось нечто похожее на материнский инстинкт. Я заметила его худую смешную шейку и торчащие уши. Это меня растрогало.

— Слава богу, — кивнула я, — все в порядке.

Я ощупала ее голову. Кажется, никаких повреждений. Во всяком случае, внешних.

— Принеси нашатырный спирт, — приказала я.

Он молча кивнул. Исчез в ванной комнате и через минуту опять появился с маленьким пузырьком в руках.

Я открыла пузырек с жидкостью, способной своим отвратительным запахом свести с ума даже мертвого.

Девушка поморщилась, чихнула и открыла глаза. Присутствие в квартире незнакомой женщины поразило девушку больше, чем собственное ее состояние.

Она с ужасом посмотрела мне в лицо и перевела взгляд на своего незадачливого друга. Обнаружив его присутствие, она успокоилась и вздохнула с облегчением.

— Что случилось? — спросила она.

«Интересно, — хмыкнула я. — Она валялась тут на полу, прикидываясь умершей, а теперь вопрошает, что случилось…»

— Ничего, — меланхолично пошутила я, — просто состоялась маленькая перестрелка с использованием гранатометов, закончившаяся небольшим землетрясением. Короче, все умерли, и в живых осталось только трое из восемнадцати ребят… Что вас еще интересует, прекрасная маркиза?

Я ей понравилась. Она оглядела меня с детским любопытством, стоит ли брать эту тетю в мамы, и решила, что я ничего. Терпеть можно.

— Вы не волнуйтесь, — сказала странная девушка, — все хорошо. Я просто упала и ударилась.

— Так-так, что здесь вообще происходит? — невинно поинтересовалась я. — Новое поколение играет в мафию?

Они молчали. Один смотрел в окно, другая уставилась в пол.

— Ладно, — согласилась я, — давайте молчать. Тем более что ваша историйка мне немного известна.

Я встала и картинно прошлась по комнате. Затем не менее эффектно, провожаемая потрясенными взглядами юных поклонников, уселась в кресло и начала:

— Однажды вечером два юных корреспондента местной газеты невзирая на холод и темноту отправились в селение Адымчар. Там они хотели поснимать, но совсем не красоты местного ландшафта. Куда больше их интересовала скромная усадьба, принадлежащая господину Алексанову. Именно там означенный славный муж предавался развлечениям, еще недавно недоступным для детей до шестнадцати лет.

Я остановилась, оглядев публику многозначительным взглядом.

— Мне продолжать? — спросила я.

Оба вздрогнули и посмотрели на меня. Юный наглец прошептал:

— Вы блефуете… И кто вы такая?

— Бонд. Джеймс Бонд, — сообщила я. — Просто пришлось сменить пол. Чего не сделаешь для отечества?

Девица хихикнула. Слава богу. Значит, ее действительно ударили совсем чуть-чуть.

— Ну, хорошо, — задумался парень, — может, вы из милиции. Я вас заметил на вокзале. Вы ведь за мной следили?

Я рассмеялась. Догадливый пацан, ничего не скажешь. Надо же — я думала, что сумела слиться с толпой. Но, видимо, раствориться до конца среди обывателей мне мешает моя несравненная красота. Или яркая индивидуальность… Или и то, и другое вместе!

— Все правильно, мой маленький следопыт, — кивнула я, — только я не из милиции. Я, малыш, работаю как раз на того страшного дядю, которому ты рискнул наступить на больную мозоль.

Зря я была столь откровенной.

Детский сад застыл в ужасе.

— Из этого не следует, что дядя Витя Алексанов глубоко мне симпатичен, — заверила я их, — но мне очень интересно его участие в одном деле годовой давности. И еще…

Я замешкалась на мгновение.

— Я все-таки немного нуждаюсь в пополнении денежных запасов из его кармана, — призналась я, — и стоит подумать, как нам сделать так, чтобы и овцы (я окинула их выразительным взглядом, чтобы они не сомневались в том, что именно они и являются овцами) были целы, и волки сыты.

Они мне поверили. Кажется, они все-таки поверили!

Впрочем, куда бы им деться? Это их счастье, что им повстречалась на жизненной стезе уверенная в себе, прекрасная и отважная Танюша Иванова.

Виват!

Собеседник Елены слушал ее внимательно. Это был толстый и лысый человек лет пятидесяти, с щеками, напоминавшими отвислые бульдожьи брыльки.

В покрасневших от постоянных возлияний глазах сквозила некоторая обеспокоенность, хотя эти глаза никогда не являлись «зеркалом души». Их хозяин научился скрывать свои эмоции от нескромных взглядов собеседника.

Да и были ли ему вообще свойственны эмоции?

Елена говорила быстро, проглатывая слоги, а иногда и целые слова. Она все-таки боялась Брызгалова. Именно с ним и происходила ее встреча на загородной вилле сего достославного господина, на которого не могли найти управы ни губернатор, ни ФСБ, ни городской «папа», Брызгалова ненавидевший, но справедливо побаивающийся.