Стиратель (СИ) - Каляева Яна - Страница 3

— Мы с тобой никуда не ходим! — бросает очередную обиду Лера. — Мне двадцать четыре года, а я дома каждый вечер, как бабка старая.

— Солнце моё, ты ж знаешь, сейчас напряженный период на работе, — ответил я. — Пациентов много, и все на мне. Пархоменко, скотина такая, совсем ими не занимается, недавно тетку одну чуть не угробил. Это не продлится долго, клянусь!

— Тетку? — тянет слово Лера. — Молодую, небось? Красивую?

— Очень молодая и очень красивая! — не удерживаюсь, обожаю её поддразнивать. — На пенсии всего-то десять лет.

— Всё равно, вечно тебе эти чужие тетки и дядьки важнее, чем я!

— Нет ничего важнее, чем ты. Но чтобы тратить на тебя деньги, надо их заработать сначала. Разве не так, луноликая? Вот щас заработаю вот такую стопку денех, — щедро развожу большой и указательный палец сантиметров на пятнадцать, — и как начнём их тратить!

Вообще-то Лера — хорошая девушка. Неглупая, веселая, хозяйственная, и в постели раскована. Яркая, подтянутая, все при ней, причем самое натуральное — как хирург я бы сразу заметил силикон. Мы познакомились год назад, и мне тогда понравилось, что долго ухаживать за Лерой не пришлось, она сама не стеснялась проявлять инициативу. С определённого момента. Как-то естественно получилось, что мы стали жить вместе. То на ночь останется, то на две, ну и… Все шло неплохо до последнего времени.

— Помнишь Манюню из педа? — спрашивает вдруг Лера.

— Да вроде нет… А что?

— А то, что она замуж вышла в субботу! Прикинь, в Москве платье заказывала! Кольцо с брюликом в три карата! Банкет был в «Астерии» на сто персон!

Судя по тому, что сама Лера в число ста избранных персон не вошла, не так уж и близко они дружат с этой Манюней. Эта упоительная история рассказана, как упрек мне. Наверно, девушку можно понять, ведь я сутками пропадаю на работе, она скучает, ей не хватает внимания…

— Пойми, луноликая, именно сейчас не могу меньше работать, — стараюсь говорить помягче. — Встанет человек на ноги или останется прикован к кровати до конца недолгой и печальной жизни — всё зависит от того, сколько я уделю ему сил и времени.

— Но ведь тебя не ценят! Когда ты в последний раз получал премию?

— Да разве в этом дело⁈ Лерочка, мои дела сейчас точно по пословице «летний день год кормит»! Период профессионального роста сейчас во взрывном темпе. И он близок к концу. Сейчас надо аккуратно финишировать, и всё, я — на пьедестале. А там, поверь, начну морду воротить даже от премий, если они будут не шестизначными. Силой мне их впихивать будут, вот посмотришь. А работать снова начну от сих до сих и ни минуты больше.

Полгода назад я едва не рассказал Лере о своем необычном таланте. Правильно, наверно, не рассказал… но вот так, общими словами намекнуть о предстоящем возвышении, безопасно.

— В этом квартале премия будет обязательно, с такими-то переработками! И у меня самая большая доля успешных реабилитаций в отделении. Так что в конце месяца обязательно куплю тебе… ну, что ты хочешь? Новый телефон? Или посудомоечную машину?

— В отпуск хочу. С тобой. Чтобы только мы, никаких пациентов, никаких срочных вызовов.

Обнимаю Леру, наскоро целую:

— Договорились, свет очей моих. Сам мечтаю. Закончится квартал, получу премию громоздких размеров, и рванём в отпуск.

Глава 2

Прощай, токсичный бумер

Пархоменко вваливается в ординаторскую в середине смены.

— О, да ты выздоровел⁈ — «радуюсь» я. — Вовремя! У тебя там в девятой палате…

Пархоменко вскидывает ладони перед собой:

— Полегче, брателло! На минутку забежал, меня тут как бы нету. Я тяжко болен, ртуть в градуснике взрывается, лапы ломит, хвост отваливается!

— Чо-то не похоже, — хмыкаю. — На вид процветаешь. Тогда чего тебя сюда принесло?

— Да так, — Пархоменко стал рыться в ящиках своего стола. — Зарядку от телефона забыл. Ты, эта, молодец, что прикрываешь меня, брателло. Пригляди пока за моими инвалидами, а я побёг.

В ординаторскую просачивается Света и принимается старательно изображать, будто раскладывает по историям болезни результаты анализов. Хотя я прекрасно видел, что она сделала это еще час назад. Ясно-понятно, уши погреть пришла. Событий в больнице мало, вот и интересно посмотреть, как любимчик начальника поставит на место врача-рохлю.

Скрещиваю руки на груди и встаю спиной к двери:

— Э-э нет, этот номер не пройдет. Ты здоров как конь, на тебе пахать можно. И это четвёртый раз за последний месяц. Пархоменко, что за дела⁉

По мясистой физиономии Пархоменко пробегает тень сомнения: не отодвинуть ли меня от двери. Хоть я и выше среднего роста, и сложение у меня не хилое — хирургу иногда и физическая сила требуется, не только мозги — этот боров на голову выше меня и раза в полтора тяжелее. Но, видимо, выражение моего лица прозрачно намекает, что лучше бы объясниться.

— Ну, ты пойми, брателло, я тут такую телочку повстречал! Буфера — во! — Пархоменко обрисовал возле своей груди два объемистых полушария. — Жопа… да боги Олимпа передрались бы за женщину с эдакой жопой. Ну мы с ней того-этого… сам понимаешь, на такое дело все силы нужны. Зачем молодой бабе ушатанный врач после суток…

— Так увольняйся, освобождай ставку и трахайся сколько влезет со своей телочкой, — ни на шаг не сдвигаюсь с места. — А сейчас на тебе пятнадцать пациентов, четверо из них тяжелые, ты это понимаешь? Я не собираюсь их вечно за тебя тащить.

— Да ну чего ты, как неродной! — Пархоменко разводит руками. — Сегодня ты меня прикроешь, завтра — я тебя. В долгу не останусь, брателло, за мной не заржавеет.

Светочка старательно перебирает истории болезни, но я почти физически ощущаю исходящее от нее жадное любопытство. Медсестры будут обеспечены сплетнями на неделю вперед…

— Что-то не особо ты рвался меня прикрывать в позапрошлом месяце, когда мои курсы повышения квалификации накрылись оттого, что пациентов передать некому было.

— Ну так, то… тогда… я болел, вот. Не с ковидом же мне было на работу переться! А потом, тебе что, сверхурочные и премии лишние будут?

— И где они, те премии?

— Так это не ко мне, это к Автократычу! Ко мне-то чего прицепился?

— Автократыч на конференцию укатил. А ты стрелки не переводи! Тебе государство платит, чтобы ты людей лечил, а не с тёлками резвился.

Пархоменко непроизвольно сжимает кулаки и подаётся вперёд.

— Слышь, а кто ты такой, чтобы мне морали читать? Семь лет в больнице пашешь, а даже высшую категорию не получил! А ведь врач от Бога, что уж там. Но надо же и головой думать, не ждать, что карьера сама собой выстроится! Связями обзаводиться, знакомства правильные искать, нужным людям помогать на взаимной основе! А ты так и будешь до пенсии возиться с нищебродами всякими за голый оклад. Все, хорош, пошел я, меня дама ждет.

— Подождет твоя дама, — я тоже сжимаю кулаки. — Мы с тобой сейчас пойдем в кадры и проверим, что все в табелях есть и все твои прогулы-отгулы, и мои переработки. Прямо сейчас. А то я за тебя пашу, а по бумагам выйдет, что ты был каждый божий день на работе?

— Да не пойду я с тобой никуда!

— Пойдешь. Иначе прямо сейчас пишу отказ вести твоих пациентов. Имею право, моя нагрузка превышена уже в два с половиной раза от максимальной. Пусть Автократыч бросает свою конференцию и сам, как хочет, наводит порядок. Во вверенном ему отделении.

Я, конечно, блефую. Среди пациентов Пархоменко есть несколько очень интересных, да и остальных бросать не хочется. Но нашему кандидату наук чужды подобные соображения, потому идёт на попятный:

— Ладно, ладно, успокойся уже… Вот же прицепился… Идем в твои кадры, проверим, что все записано тип-топ, и разбежимся…

В кадрах табеля учета рабочего времени не находится, кадровичка посылает в бухгалтерию. Там отправляют к юристам, а юристы советуют обратиться в кадры. Наконец приходит девочка, которая вроде бы должна была уметь пользоваться новой системой учета. Чертыхаясь и стуча по клавиатуре наманикюренными пальчиками, она с пятой попытки выводит на экран отчет о моем рабочем времени.