Стиратель (СИ) - Каляева Яна - Страница 11

Не знаю уж, как насчет иных миров, но в местной кухне этот парень определенно знает толк. Кладу на жаровню кусочек сыра и спрашиваю:

— Скажешь мне, кто ты все-таки такой?

Чжун Ни улыбается:

— Я принял облик твоего современника, чтобы не смущать тебя излишним пафосом. Но одно из моих воплощений может быть знакомо тебе в таком виде.

По воздуху проходит рябь, и вместо парнишки в джинсах рядом со мной сидит старик с окладистой бородой и уложенными в узел седыми волосами. На нем шелковый халат с широкими рукавами, а в руках он держит свиток.

Где-то я его видел… а, точно, на мемах в интернете.

— Конфуций.

— Да, так европейцы исковеркали мой творческий псевдоним. И цитаты повырывали из контекста и переиначили, многие до полной противоположности. Но я не в обиде. Благодарю тебя, архонт, за то, что разделил со мной эту скромную трапезу. А теперь тебе пора в путь.

Глава 5

Статус — окружен обезьянами

Новый мир приветливо встречает меня приступом дичайшей головной боли. Словно бы кто-то вскрыл мою черепушку и с дебильным энтузиазмом принялся перемешивать содержимое ржавым гвоздем. Сжимаю виски и жмурюсь, пережидая приступ. Боль не стихает, но понемногу удается к ней приспособиться. Открываю глаза.

Я в небольшом бревенчатом доме с двумя крохотными окнами, на первый взгляд он смахивает на полузаброшенную небогатую дачу. Оглядываю нехитрую обстановку: стол, пара скамеек, сложенный из камней очаг, топчан, на котором сижу… и для каждой вещи в голове всплывает ее название на незнакомом языке.

Несколько минут стараюсь не переводить взгляд с предмета на предмет слишком быстро — привыкаю к новым ощущениям. Потом встаю с топчана и подхожу к очагу. Это оборачивается новым приступом головной боли, причем вызывает ее не само движение, а то, что в голове появляется перевод фразы «я встаю и подхожу к очагу». Похоже, склонения и прочие спряжения зубрить не придется, их правильное употребление каким-то образом в меня загружено.

Час-другой осторожно двигаюсь и изучаю обстановку, привыкая одновременно и к ней, и к встроенному в меня синхронному переводчику. Судя по слою пыли, в домике давно никого не было, но он подготовлен к посещению: возле очага аккуратной стопкой сложены дрова, на столе деревянное ведерко под крышкой, наполненное довольно чистой водой. Нахожу на полке ковшик и с удовольствием пью. Тут же холщовый мешочек с какой-то крупой. Похоже, и дом, и мебель изготовлены без гвоздей.

Открываю дверь, в помещение врывается прохладный свежий воздух. Хижина моя стоит в лесу, неподалеку шумит ручей, в чащу уходит полузаросшая тропа. Лето, так что переохлаждение в ближайшее время мне не грозит. Хуже, что новые слова обрушиваются на меня каскадом, и я поспешно отступаю в глубину комнаты. Пожалуй, на сегодня хватит. Решаю не раздеваться, стягиваю только сапоги. Закутываюсь в тонкое одеяло, устраиваюсь поудобнее на жестком топчане и погружаюсь в сон.

Наутро головная боль притупляется, но весь я как-то подтормаживаю — словно старый компьютер, на который пытаются установить современную игру. Однако элементарные бытовые действия не вызывают больше стремительной перегрузки. Разжигаю огонь в очаге — вместо спичек тут кремень и кресало, так что пришлось повозиться; на русском с трудом припомнил эти слова, а вот на языке этого мира они, по-видимо, относятся к числу распространенных. Как там говорил Конфуций? Танаид? Надо привыкать.

Крупа оказывается чем-то вроде мелкого гороха, и на той же полке удается найти соль в тряпице — серую, но на вкус вполне обычную. Варево получается не то чтобы особо вкусным, но вполне съедобным, не намного хуже обычной больничной каши — или мне так кажется из-за голода. Глиняный горшок, деревянная ложка… да я словно бы в музее народного быта поселился. На пару дней еды хватит, а потом все равно придется выдвигаться и искать людей. Не то чтобы я так уж нуждался в обществе, но врачевание — не та профессия, которая позволяет заработать на жизнь в одиночестве.

Тело мое, родное — и шрам на большом пальце, и обе пломбы в зубах на месте. А вот одежда чужая, но разношенная, причем такое ощущение, что разношена она именно мной. Сапоги и куртка кожаные, рубашка и штаны из грубого светло-серого холста. Швы аккуратные, но по стежкам видно, что одежду шили вручную. Рубаха порвана и потом заштопана в паре мест. Добротные шмотки, хотя не новые и не броские.

Выхожу набрать воды из ручья и замечаю в кустах движение. Похоже, это обезьянка… не слишком проворная почему-то. Пожалуй, это хороший повод проверить, как работают здесь мои способности. Что-то мне подсказывает, что едва ли я тут скоро разыщу рентген, томограф или антибиотики, так что вся надежда теперь на Тень.

Выношу из дома горстку гороха, рассыпаю на берегу ручья. Пару минут спустя обезьянка выбирается из зарослей и начинает жадно поедать угощение. Осторожно тяну к ней руку — она не отшатывается. Касаюсь ее спины и погружаюсь в Тень.

Тень здесь ярче и четче. Весь организм обезьянки становится открыт мне. Первым делом усыпляю своего пациента — не хотелось бы получить укус в качестве платы за лечение. Потом исследую проблему. У зверька — это совсем молодой самец, детеныш еще — повреждена левая верхняя лапка, и рана нагнаивается. То-то мне сразу показалось, что какой-то он вялый для дикого животного. Что же, дружок, попробую тебе помочь. Если не получится — не обессудь. Впрочем, вряд ли ты тут встретишь другого доктора…

Чтобы вскрыть гнойник, придется поработать руками, по старинке — магия тут не помощник. Преодолевая опасения, выныриваю в реальность — сейчас без всяких проблем. Даже не верится, что в прошлый раз у меня возникли трудности на этом моменте, Тень просто так взяла и не отпустила… Достаю ножик, вскрываю ранку, удаляю гной, промываю водой из ручья. Средств дезинфекции здесь нет, так что снова ныряю в Тень. Устраняю воспаление, запускаю регенерацию тканей. А вот от обезболивания воздерживаюсь — глупое животное может начать двигаться слишком активно, и все мои труды пойдут насмарку. Возвращаюсь в реальность и дожидаюсь, когда зверек проснется, принюхается, повертит головой, ухватит лапками оставшиеся горошины и нырнет в кусты.

Работать с животным оказалось на удивление легко — то ли потому, что ответственность меньше, чем с человеком, то ли способности мои в этом мире стали сильнее. Главное — я могу лечить здесь, и лучше, чем прежде! Жаль, в прошлой жизни мне не пришло в голову потренироваться на животных…

Ловлю лицом последние лучи заходящего солнца и чувствую, как восстанавливаются силы. Хм, а я ведь и в своем мире полюбил выходить минут на пять на солнышко среди рабочего дня, но считал это скорее психологической разгрузкой. Похоже, это имеет больше значения, чем мне тогда казалось.

Темнеет. Ничего похожего на лампу или хотя бы свечу в хижине не нашлось, остаётся только лечь спать или развлечься собственными мыслями. Пытаюсь систематизировать все, что удалось понять о дивном новом мире. Примитивные технологии. Металл, видимо, дорог — из металлического удалось обнаружить только дверные петли, четыре медные монетки в кармане да еще небольшой ножик, все прочее сделано из дерева, камня или глины. Негусто информации… Разумеется, в моем лесном домике нет ничего вроде книг или справочников. Впрочем, один источник знаний о Танаиде у меня есть! Это его язык.

Понемногу, чтобы не вызвать приступ мигрени, начинаю мысленно пытаться переводить с русского на местный разные вещи. Как и следовало ожидать, на этом языке невозможно сказать «позвонить по телефону», «вызвать такси» или «сделать флюорографию». Нет понятий — нет и слов. Зато здесь в избытке водятся хозяйственные термины, которые встроенный переводчик честно переводил на русский, но понять, что имеется в виду, это не помогало. Вот что такое бурак, горшевик или ватольница? Ладно, по ходу дела разберемся — война план покажет.

От быта перехожу к более высоким понятиям. С изумлением обнаруживаю, что в языке Танаида нет слов бог или боги. Вообще ничего, относящегося к религии. Зато есть понятие Высшие — знать, аристократы. Именно так, с большой буквы; остальные люди скопом зовутся низшими — с маленькой буквы. Одновременно с устной речью в меня подгрузилась и письменность. Высших множество видов и уровней; встроенный переводчик, подвиснув на пару секунд, определил их для меня как графов, герцогов и баронов, хотя здесь, конечно, употреблялись другие слова. Понятие право относится исключительно к Высшим, для низших существуют только дозволение или милость. Понятие «Право низших» имеет столько же смысла, как выражение «теплый снег».