(Не) судьба (СИ) - Красовская Марианна - Страница 21

- Это какие?

- Узнаешь, - он растирает ее смазку и нежно массирует припухшие губки пальцами, внезапно задумываясь о том, что руку можно слегка усовершенствовать. Это ведь его инструмент, правда? Что, если сделать её инструментом для удовольствия? Тихий, но такой приятный стон жены заставляет выкинуть из головы лишнее. Сейчас ему куда интереснее исследовать ее тело, прикасаясь к нему руками, языком и губами. Целовать ямочку под коленкой, сгиб локтя, прикусить выступающую тазовую косточку, провести кончиком языка по ребрам и выяснить, что она боится щекотки, а потом поддаться её рукам, опуститься на подушки и позволить Белле разглядывать и трогать себя столько, сколько ей хочется.

Когда Джеральд Браенг ворвался в спальню без стука с криком "Что ты себе позволяешь, наглый узкоглазый коротышка, ты почему не на ужине!" – ему хватило пары секунд и метко брошенной в его сторону подушки, чтобы понять – почему.

Злой как бес (а ещё вдруг сгорая от зависти) он вернулся в столовую и прошептал на ухо королю, своему кузену:

- Яхор с женой. По-моему, ему гораздо веселее, чем здесь. Молодожёны, пару недель как поженились.

Алистер улыбнулся уголками губ и кивнул: ситуация в чем-то, наверное, оскорбительная, но забавная. Если честно, он бы тоже предпочёл провести время в спальне со своей новой любовницей, чем на официальном ужине. Яхор самый молодой из всей команды изобретателей. Пусть развлекается, пока есть и силы, и желание.

17. Полнолуние

Полнолуние для Льена – особо опасная пора. В полнолуние добропорядочные галлийцы становятся зверями – причем в прямом смысле слова. Именно в полнолуние по столице бродит усиленный патруль, состоящий весь из полукровок.

Казалось бы, оборотни – идеальные ловчие. Выносливые, сильные, с хорошей реакцией и отличной регенерацией. Острое зрение, прекрасный нюх. Оборотни на порядок лучше людей – высшая раса, не иначе. Но за всё надо платить: в полнолуние ими овладевает настоящее безумие. Человеческая ипостась уступает звериной, а зверь живет инстинктами: бегать, драться, продолжать род. Бегать и драться на улицах города запрещено: здесь живут не только оборотни, но и люди, и полукровки, для которых «гон» опасен. Поэтому в полнолуние улицы пустеют: кто-то уезжает в загородное имение дабы там бесноваться всласть. Кто-то запирается в спальне с законной или незаконной половинкой. А кто-то как, например, Тьен Оберлинг, работает. Потому что уехать он не может – служба, домой не может – там чужая самка, к тому же беременная, а бордель... Бесова репутация! Не может порядочный семьянин Максимилиан Оберлинг, начальник ловчей службы столицы, позволить себе провести полнолуние в борделе и вдоволь насладиться своим звериным либидо.

Тьен, скользя по пустым улицам, периодически больно, до крови, кусал свою руку – до того ему было дурно. Сегодня он ненавидел брата и свою сущность. Подстава так подстава! Когда он соглашался на эту авантюру, он и не вспомнил про полнолуние. Обычно у него на этот день находилась на всё согласная женщина, или он уезжал в пригород и там оборачивался и бегал, словом, проводил эту чудесную ночь с удовольствием. Оказывается, Максу здесь тяжелее. Хотя братец, наверное, уединялся с супругой. Тьен, при всем своем цинизме и браваде, брата любил, наверное, больше всех в мире. Да и как не любить свое второе «Я» – более серьезное и скучное, но всё же «я»? Это ведь всё равно, что не любить себя самого, а себя Тьен очень любил. Поэтому, хотя у него в голове и была мысль прокрасться к Мелиссе в спальню под видом ее законного супруга и наплести ей про полнолуние и вечную любовь, но он ее всерьез не рассматривал. А чтобы инстинкты не взяли верх над разумом, он попросту сбежал из дома.

На самом деле, зря. Зверь на чужую самку, которая к тому же была беременна, не реагировал совсем. Мелисса могла не опасаться за свою честь. Человеческая ипостась Тьена ей по-прежнему восхищалась, а вот волчья теперь не принимала, а это значит, что опасаться Максу больше нечего.

Полная луна раздражала, заставляла нервничать. У Себастьяна чесались кончики пальцев. Надо сбегать на окраины и все же обернуться – хотя бы на несколько минут, вот только подчиненные видеть этого не должны. Вымощенные камнем центральные улицы подогревались трубами, находящимися в земле. Тьен на миг представил, как приятно пробежаться по мостовой на четырех волчьих лапах – так, чтобы когти цокали – и едва не взвыл.

- Я проверю ангары на окраине, – кинул он ребятам, которые патрулировали улицы вместе с ним. – Вы продолжайте обход. Я и один справлюсь.

Те кивнули, понимая, что в густонаселенном центре неприятности могут быть куда серьезнее, чем в промышленной части города. Себастьян быстрым шагом, едва не переходящим в несолидную рысцу. направился привычной дорогой в мастерские Браенгов. Он был там не редким гостем, конечно же, его страстно интересовало всё, что было связано с техномагией. Пусть он не стал инженером, а окончил вместе с братом школу ловчих и стал Охотником, но планы канцлера всегда приводили его в восторг, а Яхор и вовсе был практически родственником, племянником – Тьен чувствовал смутную ответственность за него.

Так что путь к ангарам был ему знаком, и каждый камень, каждое дерево было знакомо. Оберлинг встряхнулся, готовясь к обороту, но вдруг замер, забывая даже дышать. В окнах мастерских мелькнул луч света, которого здесь быть ну никак было не должно. Тут же были забыты все неудобства полнолуния. Тьена охватил тот самый азарт, который известен каждому ловчему, а уж Охотнику и подавно. Рано, рано они сняли наблюдение!

Пригнувшись, Себастьян прокрался к черному входу. Разумеется, дверь была приоткрыта. Тьен осторожно зашел внутрь, втянул воздух носом, пытаясь понять, сколько народу может быть внутри, и пошатнулся. Волк внутри него восторженно взвыл. Самка! Внутри была самка, причем идеально подходящая для размножения!

Голова у Оберлинга отключилась напрочь, зато звериный инстинкт размножения включился, как прожектор. Все, о чем он мог думать теперь – найти, подмять, пометить. Ладно, от метки он еще сможет удержаться, а вот с остальным... Он шел на запах, словно завороженный, впрочем, так оно и было. Пахло нежной кожей, цветочным мылом и какими-то особенными духами, которые были ему однозначно знакомы. Тьен был уверен, что с обладательницей безумно приятного запаха он был знаком, но ломать голову не хотел, зачем? – она уже близко.

Преступницу он узнал сразу по дрожащей на стене тени – такая шевелюра была только у одной женщины в Льене. Журналистка! Девица сидела под столом и при свете крошечного маг фонарика перерисовывала что-то в блокнот.

Сердце у Тьена пропустило один удар. Ему сейчас было абсолютно безразлично, что она тут делает, он медленно, не скрываясь, приблизился к столу. Девушка обернулась, ее глаза расширились в ужасе. Она неуклюже спрятала блокнот под блузку, губы у нее задрожали. Себастьян протянул руку, и она, видимо, понимая, что выхода у нее нет, вложила ледяные пальцы в его ладонь. Мужчина дернул ее на себя, буквально выволакивая из-под стола, девушка пискнула от ужаса, но заорать полноценно не успела. Тьен запечатал ей рот жадным поцелуем. Его всего трясло. Софи (да, он помнил, как ее зовут) всхлипнула и вместо того, чтобы вырываться, вдруг обвила руками его талию и с готовностью прижалась к нему всем телом.

Наверное, если бы она хоть немного сопротивлялась, он бы пришел в себя, но журналистка, не отрываясь от его губ, принялась стаскивать с него куртку, запустила холодные ладони ему под рубашку и впилась ногтями в его бока. Тьен «поплыл» окончательно. Зарычал, дернул на ней блузку, принялся стаскивать с нее эти смешные мужские штаны, под которыми, к счастью, обнаружилось обычное дамское бельё.

Софи была горяча, словно пламя ее волос, и в то же время податлива, как вода, так сладко всхлипывала и так нежно скользила пальцами по его разгоряченному телу, что остановиться было просто немыслимо. Блузка, штаны, бельё - всё полетело прочь, маг-фонарик с легким хлопком разгорелся еще ярче – значит, девочка была магом - а тени на стене пустились совсем уж в непристойный танец.