Щепа и судьба (СИ) - Софронов Вячеслав - Страница 51

Слабый пол, как известно, сильнее сильного в силу слабости сильного пола к слабому… Зато друзья, вваливающиеся ко мне без особого на то приглашения, после нескольких рюмок начинали костерить эту слабую половину человечества, сделавшего их несчастными. И мы поднимали очередной тост за прекрасных дам и других мифических персонажей… Воистину странен этот мир, где двое смотрят на одно и то же, а видят прямо противоположное…

Мужчина, настоящий мужчина, был и остается охотником.

Неутомимым загонщиком.

Следопытом, крадущимся по следу за своей жертвой.

Невидимым призраком, сидящим в засаде.

Неважно, кто его цель — дикая лань или прекрасная амазонка.

Он, мужчина, — система самонаводящаяся.

Если он ставит перед собой задачу, должен ее выполнить до конца.

Иначе… или он умрет с голоду, или… взорвется от переполняющих желаний.

Он никогда не сдается, поскольку рожден для победы.

Без победы ему не жить, не заиметь потомства, не продолжить свой род.

Женщина — жертва по определению.

От рождения и до смерти.

Так устроен мир, и суть его останется неизменной во все времена.

Вот и мое повествование лениво вытанцовывалось в ритме старинного контрданса: шаг вперед и два назад… Герой медленно преследовал свою жертву, твердо веря, что рано или поздно настигнет ее. А она, понимая это, умело уворачивалась, но оставалась в черте досягаемости. Казалось, протяни руку — и ухватишь. Не тут-то было. Ловка и хитра, чертовка, никак не удавалось подобраться к ней вплотную.

Когда все мои старания практически ни к чему не привели и не осталось ни сил, ни желания, произошло неожиданное. От моей героини ушел муж. Не знаю по какой причине, да и не все ли равно, но ушел. То ли она его выгнала, то ли сам додумался и тем этим помог направить в желаемую сторону мой начавший увядать сюжет. А потом у нее в квартире случился пожар. Не сказать чтоб серьезный, но жить там не представлялось возможным. И она вместе с дочкой попросилась ко мне. На время. Естественно, мой герой не мог ей в том отказать и даже поначалу обрадовался.

Зря обрадовался. Ее приход ничуть не облегчил ему жизнь. Скорее наоборот: все настолько запуталось, впору было самому из дома сбежать. Что он и сделал в скором времени, а когда вернулся, то не нашел ни ее, ни дочери, ни даже краткой записочки. Вот вкратце фабула первого моего литературного творения. Незамысловатый сюжет с массой оставшихся без ответа вопросов.

Спрашивается, кому это надо? Если автору, то понятно, он хотел развить на бумаге то, что у него не получилось в жизни. Но почему, спрашивается, его герои не могли просто протянуть руки друг другу, коль испытывали к тому желание. Произнести простые слова, что испокон веку принято было говорить в таких случаях. И жить дальше в любви и согласии. Что помешало? Несхожесть характеров, как это обычно принято заявлять на суде? Или кто-то незримый сводил и разводил их, не желая традиционного счастливого конца? Если жизненная ситуация, воспроизведенная на бумаге, как говорят военные, оперативная игра, не дала положительных результатов, то, может, не стоит подобные игры вообще начинать? Мы, мужики, только продолжаем считать себя охотниками, а по сути, давно превратились в безвольных импотентов. Мы боимся в нужный момент сделать решительный шаг, не верим в свою удачу, позволяем водить себя за нос, удовольствуемся крохами с чужого стола.

Что и говорить, выводы малоутешительные и далеко не оптимистические. Кто был никем, остался ни с чем. Значит, не очень-то и хотел. Так ему и надо…

Но есть и положительный момент из содеянного мной, как автором…

Как первобытный художник, нанесший резцом на скале рисунок увиденного им животного, обессмертил тем самым и себя, и его, так и мои герои, чьи слова и поступки оставили след на бумаге, заняли очередь у дверей вечности. Может, они не дождутся, когда дверь эта перед ними откроется, и умрут через короткий срок, не задержавшись в памяти читателей. Но кто может это знать? Лишь время покажет, как сложится судьба Этих литературных персонажей. Не нам об этом судить. Волны времени легко могут смыть их в бездну, а могут и пощадить, вынести к вершине утеса. Как предугадать волю стихии? То опять же не в наших силах…

И еще. Работалось мне над первым повествованием пусть нелегко, но с какой-то тихой радостью пополам с печалью, словно с каждым исписанным листом и приближающимся окончанием, знал о скором расставании со своими героями. Именно так. Я их создал, прожил с ними какой-то срок и вот как подросших детей выпускаю за порог своего жилища и грустно смотрю им вслед, еще не зная, как сложится их литературная судьба. Автор, он и отец, и мать, давший миру новых персонажей, что теперь начнут жить независимо от его воли.

Далее все будет зависеть от воли редактора, который может принять их, выпустить в большой свет, а может и запереть их в темнице своего редакторского стола или шкафа, где томятся уже сотни, если не тысячи подобных им несостоявшихся персонажей.

Редакторское чистилище во времена моего вхождения в заколдованный литературными жрецами от внешних посягательств круг избранных сочинителей был столь же труднопреодолим, как врата небесные. Одной силы таланта оказывалось мало, нужны были еще и другие качества, о которых, надеюсь, всем известно. Уж слишком строги и вычурны были критерии сиятельных стражей у входа в их журнальное царство. Но не нам, заштатным авторам, судить о правилах той чудной игры, в которой нам тоже хотели поучаствовать.

И даже случайный выигрыш через какой-то срок мог оказаться полным проигрышем, когда близкие люди отказывались подать руку тому чемпиону. И наоборот, не переступивший тот заветный круг никому не известный сочинитель вдруг взлетал непонятным образом в общественном мнении на головокружительную высоту, не имея ни единой изданной через официальные сферы книги. Мало того, его облачали в одеяния страдальца чуть ли не с терновым венцом на облысевшей от долгого сидения в затхлом кабинете макушке.

Повторюсь, в той игре с вечно меняющимися правилами не бывает победителей. Побеждал, как ни парадоксально это звучит, тот, кто остался в стороне и не ринулся к письменному столу с пером наперевес, а просто жил, мечтал и радовался каждому солнечному дню, не мечтая о восхождении на литературный олимп.

Число желающих увековечить себя и имена своих героев столь велико, что если бы кто-то взял на себя труд сосчитать притаившихся на страницах неопубликованных рукописей всевозможных полугероев и персонажей, то, боюсь, их количество во много крат превысит число людей, ныне живущих на земле. Но до подобной переписи литературного населения пока никто не додумался, и один лишь Господь знает их имена и деяния… И, хочется верить, когда Он призовет нас к Себе, то герои, нами рожденные и запечатленные на пожелтевших бумажных листах, и обратят к Богу неслышные людям молитвы, прося за своих прародителей. За их труд и упорство. Если мы их тому научили…

О Фабуле Фабуловне, Голиафе Голиафовиче и литературно-классовой принадлежности

Итак, не ставши еще литературным родителем, испытал той весной огромнейшее упоение до полного им насыщения от любовного акта сочинительства. В статусе героя-любовника строгой тетки, называемой творчеством. Но и этого для меня было более чем предостаточно. Потеря невинности предвещала блаженство, и обретение себя как, извините, личности.

Поймите правильно, к примеру вы много лет наблюдаете издалека за некой в вашем понимании богиней, даже не мечтая оказаться рядом с ней, заговорить, не думая о чем-то большем. И вдруг… забыв обо всех правилах хорошего тона, бросаетесь на нее, и она чуть ли не со смехом отдается юнцу, имя которого даже не знает. Представляете, какое потрясение вы переживете после случившегося? Нет, это надо испытать, если хватит решимости.

Кстати, об имени. Все избито-банальные названия моей одалиски типа муза, лира, поэзия, проза и прочее, прочее не вызывали в моем мозгу хоть сколько-нибудь приятных ассоциаций с Ней, единственной и неповторимой.