Шум и ярость - Фолкнер Уильям Катберт - Страница 2

– Бедный мой малютка, – сказала она. Отпустила. – Вы с Вершем хорошенько смотрите за ним, милая.

– Да, мэм, – сказала Кэдди. Мы вышли. Кэдди сказала: – Можешь не ходить с нами, Верш. Я с ним сама погуляю.

– Ладно, – сказал Верш. – В такой холод выходить не больно интересно. – Он пошел, а мы стали в передней. Кэдди присела, обняла меня, прижалась ярким и холодным лицом к моему. Она пахла деревьями.

– Никакой ты не бедный малютка. Правда, не бедный? У тебя есть Кэдди. У тебя твоя Кэдди.

«Размычался, расслюнявился», говорит Ластер. И не стыдно тебе подымать такой рев". Мы проходим сарай, где шарабан. У него колесо новое.

– Садись и сиди тихо, жди маму, – сказала Дилси. Она подпихнула меня в шарабан. У Ти-Пи в руках вожжи. – Непонятно мне, почему Джейсон не покупает новый, – сказала Дилси. – Дождется, что этот развалится под вами на кусочки. Одни колеса чего стоят.

Вышла мама, вуаль опустила. Держит цветы.

– А где Роскус? – сказала мама.

– Роскуса сегодня разломило, рук не поднять, – сказала Дилси. – Ти-Пи тоже хорошо правит.

– Я боюсь, – сказала мама. – Видит бог, я прошу от вас немногого: раз в неделю мне нужен кучер, и даже этой малости не могу допроситься.

– Вы не хуже меня знаете, мис Кэлайн, что Роскуса скрутило ревматизмом, – сказала Дилси. – Идите садитесь. Ти-Пи не хуже Роскуса вас довезет.

– Я боюсь, – сказала мама. – За малютку боюсь.

Дилси поднялась на крыльцо.

– Хорош малютка, – сказала она. Взяла маму за руку. – Считай, ровесник моему Ти-Пи. Идемте же, когда хотите ехать.

– Я боюсь, – сказала мама. Они сошли с крыльца, и Дилси усадила маму. – Что ж, впрочем, так оно и лучше будет для всех нас.

– И не стыдно вам такое говорить, – сказала Дилси. – Будто не знаете, какая Квини смирная. Чтоб она понесла, нужно пугало пострашней восемнадцатилетнего негра. Да ей больше годочков, чем ему и Бенджи, вместе взятым. А ты не озоруй, Ти-Пи, вези тихо, слышишь? Пусть только мис Кэлайн мне пожалуется, Роскус тобой займется. У него еще не вовсе отнялись руки.

– Да, мэм, – сказал Ти-Пи.

– Добром это не кончится, я знаю, – сказала мама. – Прекрати, Бенджамин.

– Дайте ему цветок, – сказала Дилси. – Он хочет держать цветок.

Протянула руку к цветам.

– Нет, нет, – сказала мама. – Ты их все растреплешь.

– А вы придержите, – сказала Дилси. – Мне только один вытянуть. – Дала цветок мне, и рука ушла.

– Теперь трогайте, пока Квентина не увидела и не захотела тоже с вами, – сказала Дилси.

– Где она? – сказала мама.

– Возле дома у меня там, с Ластером играет, – сказала Дилси. – Трогай, Ти-Пи. Правь, как учил тебя Роскус.

– Слушаю, мэм, – сказал Ти-Пи. – Н-но, Квини!

– За Квентиной, – сказала мама. – Смотри за…

– Да уж будьте спокойны, – сказала Дилси.

Шарабан трясется аллеей, скрипит по песку.

– Я боюсь оставлять Квентину, – говорит мама. – Лучше вернемся, Ти-Пи.

Выехали за ворота, уже не трясет. Ти-Пи стегнул Квини кнутом.

– Что ты делаешь, Ти-Пи! – сказала мама.

– Надо же ее взбодрить, – сказал Ти-Пи. – Чтоб не спала на ходу.

– Поворачивай обратно, – сказала мама. – Я боюсь за Квентину.

– Здесь не повернешь, – сказал Ти-Пи.

Доехали, где шире.

– А здесь ведь можно, – сказала мама.

– Ладно, – сказал Ти-Пи. Стали поворачивать.

– Что ты делаешь, Ти-Пи! – сказала мама, хватаясь за меня.

– Надо ж как-то повернуть, – сказал Ти-Пи. – Тпру, Квини.

Мы стали.

– Ты нас перевернешь, – сказала мама.

– Так что же вы хотите? – сказал Ти-Пи.

– Не поворачивай, я боюсь, – сказала мама.

– Н-но, Квини, – сказал Ти-Пи. Мы едем дальше.

– Я знаю, Дилси недосмотрит без меня и с Квентиной что-нибудь случится, – сказала мама. – Нам нужно поскорее возвращаться.

– Н-но, Квини, – сказал Ти-Пи. Стегнул Квини.

– Ти-Пи-и-и, – сказала мама, хватаясь за меня. Слышны копыта Квини, и яркие пятна плывут гладко с обоих боков, и тени от них плывут у Квини на спине. Все время плывут, как яркие верхушки у колес. Потом застыли с того бока, где белая тумба с солдатом наверху. А с другого бока все плывут, но не так быстро.

– Что вам угодно, мамаша? – говорит Джейсон. У него руки в карманах и за ухом карандаш.

– Мы едем на кладбище, – говорит мама.

– Пожалуйста, – говорит Джейсон. – Я как будто не препятствую. Это все, зачем вы меня звали?

– Ты не поедешь с нами, я знаю, – говорит мама. – С тобою я бы не так боялась.

– Боялись чего? – говорит Джейсон. – Отец и Квентин вас не тронут.

Мама прикладывает платок под вуалью.

– Перестаньте, мамаша, – говорит Джейсон. – Вы хотите, чтобы этот остолоп развылся среди площади? Трогай, Ти-Пи.

– Н-но, Квини, – сказал Ти-Пи.

– Покарал меня господь, – сказала мама. – Но скоро и меня не станет.

– Останови-ка, – сказал Джейсон.

– Тпру, – сказал Ти-Пи. Джейсон сказал:

– Дядя Мори просит пятьдесят долларов с вашего счета. Дать?

– Зачем ты меня спрашиваешь? – сказала мама. – Ты хозяин. Я стараюсь не быть обузой для тебя и Дилси. Скоро уж меня не станет, и тогда тебе…

– Трогай, Ти-Пи, – сказал Джейсон.

– Н-но, Квини, – сказал Ти-Пи. Опять поплыли яркие. И с того бока тоже, быстро и гладко, как когда Кэдди говорит, что засыпаем.

«Рева», говорит Ластер. «И не стыдно тебе». Мы проходим сарай. Стойла раскрыты. «Нет у тебя теперь пегой лошадки», говорит Ластер. Пол сухой и пыльный. Крыша провалилась. В косых дырах толкутся желтые пылинки. «Куда пошел? Хочешь, чтоб тебе башку там отшибли мячом?»

– Спрячь-ка руки в карманы, – говорит Кэдди. – Еще пальцы отморозишь. Бенджи умный, он не хочет обморозиться на рождество.

Идем кругом сарая. В дверях большая корова и маленькая, и слышно – в стойлах переступают Принс, Квини и Фэнси.

– Было бы теплей – прокатились бы на Фэнси, – говорит Кэдди. – Но сегодня нельзя, слишком холодно. – Уже видно ручей, и дым стелется. – Там свинью обсмаливают, – говорит Кэдди. – Обратно пойдем той дорогой, поглядим. – Спускаемся с горы.

– Хочешь – неси письмо, – говорит Кэдди. – На, неси. – Переложила письмо из своего кармана в мой. – Это рождественский сюрприз от дяди Мори. Нам нужно отдать миссис Паттерсон, чтобы никто не видел. Не вынимай только рук из карманов.

Пришли к ручью.

– Ручей замерз, – сказала Кэдди. – Смотри. – Она разбила воду сверху и приложила кусочек мне к лицу. – Лед. Вот как холодно. – За руку перевела меня, мы всходим на гору. – Даже папе и маме не велел говорить. По-моему, знаешь, про что в этом письме? Про подарки маме, и папе, и мистеру Паттерсону тоже, потому что мистер Паттерсон присылал тебе конфеты. Помнишь, прошлым летом.

Забор. Цветы сухие вьются, и ветер шуршит ими.

– Только не знаю, почему дядя Мори Верша не послал. Верш не разболтал бы. – В окно смотрит миссис Паттерсон. – Подожди здесь, – сказала Кэдди. – Стой на месте и жди. Я сейчас же вернусь. Дай-ка письмо. – Она достала письмо из моего кармана. – А рук не вынимай. – С письмом в руке перелезла забор, идет, шуршит бурыми цветами. Миссис Паттерсон ушла к дверям, отворила, стоит на пороге.

Мистер Паттерсон машет тяпкой в зеленых цветах. Перестал и смотрит на меня. Миссис Паттерсон бежит ко мне садом. Я увидел ее глаза и заплакал. «Ох ты, идиотина», говорит миссис Паттерсон. «Я же сказала ему, чтобы не присылала больше тебя одного. Дай сюда. Скорее». Мистер Паттерсон идет к нам с тяпкой, быстро. Миссис Паттерсон тянется рукой через забор. Хочет перелезть. «Дай сюда», говорит миссис. «Дай же сюда». Мистер Паттерсон перелез забор. Взял письмо. У миссис платье зацепилось за забор. Я опять увидал ее глаза и побежал с горы.

– Там, кроме домов, ничего нету, – говорит Ластер. – Пошли теперь к ручью.

У ручья стирают, хлопают. Одна поет. Дым ползет через воду. Пахнет бельем и дымом.

– Вот тут и будь, – говорит Ластер. – Нечего тебе туда. Там тебя мячом по башке.