Русский камикадзе - Рощин Валерий Георгиевич - Страница 45

Тут он был, несомненно, прав, и Белозерову не следовало настаивать, уповая на тривиальные уговоры. Валерон всегда отличался осторожностью и кропотливым расчетом будущих шагов, посему и действовать предстояло по-другому.

— Он гарантирует анонимность и защиту во время следствия и твое исчезновение после вынесения приговора, — твердо заявил спецназовец. — Речь шла об исчезновении за пределы области, но, полагаю, можно поставить условие о тайном выезде из России. Кроме того, обещал денежное вознаграждение…

— Денег у меня достаточно, — махнув рукой, проговорил киллер. — Хорошо, Паша, подумаю. Устал я смертельно от всего этого, веришь?.. Душа словно кровоточить и подгнивать начала от… стрельбы по живым мишеням. Каждую ночь снятся люди в прорези прицела, как плавно давлю на спусковой крючок… А люди оборачиваются, смотрят мне в глаза и молчат. Понимаешь? Смотрят и молчат!..

Майор чувствовал, насколько ему нелегко. И тоже молчал. Ждал.

И вдруг что-то надломилось внутри Барыкина. Осипшим голосом он сказал:

— Возможно, ты подсказал один из выходов. В общем… не исключаю, что соглашусь, только дай мне денек-другой — подумать, взвесить… Лады?

— Лады, Валерка. Найдешь меня на своей конспиративной квартире. Буду ждать…

Товарищ вдруг засобирался, засуетился, будто впереди стояли в срочной очереди следующие «славные» дела.

— Ну, Палермо, давай прощаться, — обнял он его крепче прежнего, на мгновение замер и, оттолкнувшись, побежал вниз по ступенькам. На следующей площадке легкая тень остановилась и тревожным шепотом предупредила: — У тебя времени на переезд только до рассвета. Поторопись, иначе будут проблемы

— И ты не тяни с решением!.. — бросил вслед удалявшимся шагам Белозеров.

Глава 10

/26 июля/

Мать крайне удивилась необходимости какого-то срочного переезда, но сын осторожно настоял, частично приоткрыв темный покров над чередой свалившихся неприятностей. Погоревав, она собрала необходимые вещи, заперла на все замки дверь и нырнула в черноту подъезда следом за своим ненаглядным сыном.

Двухкомнатная квартирка на улице Вяземского оказалась на третьем этаже старенькой кирпичной пятиэтажки, стоявшей в глубине тихого, утопавшего в зелени квартала. Уют и жилой вид придавала добротная светлая мебель, сработанная в середине прошлого века. На окнах висели плотные шторы, дозволявшие даже днем создавать в комнатах и на кухне полумрак. Холодильник был полон разнообразными консервными банками, брикетами масла, замороженным мясом; на полочках в шкафчике хранились чай, кофе, приправы, пакеты с супами; в столе штабелями стояли коробки с крупами и макаронами, пачки с сухарями и печеньем. В квартире имелось все, чтобы однажды незаметно войти и так же незаметно существовать, не высовывая наружу носа в течение двух-трех недель.

«Веселый у меня получается отпуск», — тоскливо размышлял Павел, проснувшись утром на пыльном диване в зале чужого жилища.

Умывшись, позавтракав и бесцельно послонявшись по квартире, он вспомнил о своих парнях, оставшихся в Чечне, о лежавшем в госпитале Топоркове. Потом достал из бумажника листок с записанными номерами, и позвонил на мобильник лейтенанту — ему, верно, было сейчас тоже несладко…

— Топорков, ты?

— Я… — неуверенно отвечал знакомый голос.

— Майор Белозеров на проводе.

— Товарищ майор?! Здравствуйте, очень рад вас слышать! — чуть не закричал тот в ответ. — А я названивал вам несколько раз по тому номеру, который вы…

— У меня теперь другой телефон — навороченный до предела. Решил вот сменить имидж… Как ты там? Сдвиги есть? Выздоравливаешь?

— Так выписали на днях из госпиталя! Итак, целый месяц провалялся.

— Месяц?.. — подивился Палермо, — быстро летит время… Поздравляю!

— Спасибо, да особо-то не с чем, — пожаловался лейтенант. — Турнули меня на год из Чечни.

— Не понял, как это?.. За что? Ты ж дядьке своему собирался звонить!..

— Дядька врачей и помог уговорить, чтоб в спецназе оставили. Но хирург настоял: год службы вне зоны боевых действий — для восстановления мышечных функций ноги. Так что вот… три дня назад прибыл к новому месту службы, обживаюсь помаленьку.

— И куда ж тебя жизнь забросила? — насторожился майор, припомнив былые опасения. — Уж, не в штаб ли округа?

— Нет, не угадали. В Горбатов — в местную роту спецназа.

— Вот как!.. — изумился тот совпадению, — и ты уже… в Горбатове?

— Да, третий день.

— Что ж, приятно слышать. Возможно, удастся свидеться.

Теперь Топорков в недоумении промямлил:

— А разве… вы отдыхаете в тех же краях?

— Поблизости. Жди звонка…

По прошествии часа Павел ехал в автобусе. Трястись предстояло с одной пересадкой на другой конец города. Он сидел у зашторенного окна в темных очках и всю долгую поездку до конечной остановки вспоминал ночной разговор с матерью на темной крохотной кухне…

— Пашенька, зачем ты встрял в эти дрязги?.. — со слезами в голосе спрашивала она. — Я не знаю, как в других городах, но здесь — в Горбатове, очень страшно! Тут против местных князьков никто не решается слова сказать. Вон жилья-то себе эта саранча и в Городском парке понастроила. Представляешь?! А помешает твой сарай или лачуга строительству новой элитной высотки, так сожгут прямо с тобой! Да что там говорить, если неугодные люди бесследно исчезают…

— Неужели в Москве не знают о сущности Стоцкого? О том, скольких людей поубивали по его приказам? — наивно удивляясь, вглядывался он куда-то в фиолетовую ночь за окном.

— Ох, сынок… На московских царей-то нам иногда везло, хотя уж и не знаю, что сказать по поводу нынешнего… А вот с боярами-то всегда хуже обстояло.

На мобильнике Бритого высветился незнакомый номер. «Опять звонят Сереге. Звонят те, кто еще не знает о его смерти. Опять объясняться, выслушивать изумленье…» — поморщился Белозеров.

Но звонила из своей редакции Филатова, записавшая в прошлый раз его новый номер.

— Павел, нам нужно срочно встретиться? Ты где? — ее голос был встревожен и опять напоминал ту напуганную девчонку из выпускного класса.

Однако он не слишком-то верил в ее искренность и сказочные метаморфозы.

— Я далеко. За пределами города, — криво усмехнулся майор, выдерживая курс к дому первого прокурора области.

— Паша… С тобой и с твоей мамой все нормально?

— Вполне. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Дело в том… Дело в том, что вашу квартиру кто-то вскрыл, все перевернули, подожгли, но соседи вовремя вызвали пожарных — огонь затушили. Ты знаешь об этом?

Повернув за угол шикарного особняка, он увидел дом Филатовых. Кивнув, хмуро сказал:

— Теперь знаю.

— Мне рассказали сегодня о подробностях происшествия коллеги, побывавшие на месте. Что происходит, Павел? Почему ты так спокоен? Ты что-то скрываешь от меня?

— Послушай, девушка… ты забыла предупредить в начале разговора…

— О чем?..

— Ты звонишь и интересуешься моей жизнью как журналист? Или…

— А ты сам-то как считаешь?! — выкрикнула она, не дослушав.

— Мне некогда считать. Если информация тебе необходима для очерка — позвони позже. Сейчас я занят.

— Да пошел ты!..

И крутая мобила Бритого пискнула, высветив на экране общее время недолгого разговора.

Белозеров старался подойти к дому прокурора незаметно для посторонних глаз — благое известие о возможном согласии Барыкина дать свидетельские показания, подстегивали к максимальной осторожности и выдержке. В безуспешных попытках Леонида Робертовича добыть явные улики против губернатора, наконец, забрезжил слабый лучик надежды. Из-за смерти своих друзей; из-за беспредела, творившегося в родном городе, Павел уже ненавидел Стоцкого, и посему упускать этот крохотный шанс на удачу ни за что не желал…

Вот и витая калитка, утопленная в сплошной кирпичный забор. Ни одного охранника снаружи не видно; на звонки никто не отвечает…