Русский камикадзе - Рощин Валерий Георгиевич - Страница 23

Спецназовец пульнул окурок в урну — теперь настал его черед не поверить ни одному слову собеседницы.

— Ладно уж, не переживайте, — смилостивилась она. — Я оставлю вашу колоритную личность в очерке безымянной.

— Мне безразлично кем ты выставишь меня в очерке, — устало усмехнулся мужчина.

Направляясь в сторону штаба, журналистка обернулась и высокомерно бросила через плечо:

— Мы с вами уже на «ты»? Не надолго же хватило вашей выдержки и воспитания. И откуда только такие «герои» берутся? Знать бы, где вас выращивают…

— В тех же местах где и тебя, Леди Фи. В Горбатове…

Она резко остановилась, точно натолкнувшись на невидимую преграду; постояв немного в нерешительности и присматриваясь к майору, неуверенно шагнула обратно — к нему. Тот снял очки и насмешливо взирал на бывшую одноклассницу…

Девушка медленно подходила и замерла в двух шагах — там, где застало неожиданное, поразительное открытие. Грудь ее высоко поднялась глубоким вдохом; глаза живо заблестели; свободная рука не находила места…

— Давненько не виделись. Здравствуй, Ирина, — тихо сказал он.

Оценив обстановку и безвыходность положения, Бритый проронил:

— Юлька, Валерон, сматывайтесь!

— Мы никуда не пойдем, — твердо сказала Майская. — Мы же давали друг другу клятву!

— Вы вчетвером, что ли останетесь против целой кодлы?! — поддержал ее Барыкин.

Но главарь прикрикнул:

— Быстро, я сказал! Нам вчетвером проще будет махаться, чем за Юлькой смотреть, да за тобой — инвалидом приглядывать!

— Но куда же мы…

— Бегите в Атамановку. Там заплатите любому барыге, он вас до города в пять минут добросит. Валерон, позвонишь в мой спортклуб, и все объяснишь, номер знаешь…

Автомобили остановились, не доехав до бивака метров пятидесяти; из салонов с неторопливой вальяжностью появлялись отморозки Хлебопёка. Одним из последних на жидкую мартовскую грязь ступил и сам поверженный в недавней стрелке предводитель. Банда в полтора десятка голов медленно двинулась на команду Зубко…

Валерка метнулся к «газели» выхватил из-под сиденья какой-то сверток и хотел его распотрошить. Но почему-то передумал и окликнул застывшую, словно изваяние Майскую:

— Юлька, очнись!

Оглядываясь на оставшихся внизу друзей, они то бегом, то быстрым шагом поднимались по тропинке к Атамановке. Никто из незваных гостей за ними не увязался — видно Хлебопёк в первую голову возжелал свести счеты с Бритым. Остальные его интересовали мало.

Отдалившись от компании шагов на двести, Барыкин с Майской разом остановились — драка на краю прозрачной рощицы вспыхнула сразу, без переговоров, подготовки и условий. На пятачке между «газелью» и догоравшим костром в одно мгновение образовался движущийся ком из человеческих тел. Валерон заскрежетал зубами, а Юлька тихо заплакала, глядя, как эта живая масса быстро поделилась на четыре части.

— Мы не успеем, — надсадно подвывала она. — Они убьют их! Убьют! Мы не успеем…

Стоявший рядом парень и сам уж постиг бесполезность намерений мчаться в город, или пытаться куда-то звонить прямо из ближайшего села. Перевес банды Хлебопёка был столь очевидным, столь подавляющим, что надеяться на чудо не приходилось — сегодня помощь ни за что не поспеет ко времени. Чудо случилось бы, если друзьям удалось продержаться еще минуту-две.

И не сговариваясь, Майская с Барыкиным двинулись обратно — сначала медленно и нерешительно, а потом все быстрее и быстрее. Одной рукой девушка вытирала слезы, другой бережно прижимала к груди недавно полученный подарок.

А молодой человек разворачивал сверток…

Позади на тропинке остался лежать целлофановый пакет, следом в лужу упала одна газета, кусок от другой… В руке Валерки блеснул тот же пистолет странной формы, которым он дырявил колеса джипа — с коротким магазином перед спусковой скобой и огромной деревянной рукоятью.

Не замечая приготовлений спутника, Юлька вдруг сдавленно вскрикнула и побежала — там, около «газели», уже добивали ее друзей, лежащих в грязи, на земле.

— Стой! — закричал Барыкин.

Но было поздно — она врезалась в кого-то из гоблинов, оттолкнув его от бездвижного тела Палермо. И в тот же миг те, кому не хватало пространства вокруг четверых поверженных противников, накинулись на новую забаву. Стая гогочущих самцов подхватила девицу, стала рвать на ней одежду, поволокла к машинам…

Майская исчезла из поля зрения Валерона, и это было даже к лучшему — теперь ее худенькая фигурка не мешала, не маячила перед целями на линии огня. Не сбавляя темпа ходьбы, он поднял пистолет и… выругался — стрелять с левой руки оказалось чертовки неудобно, непривычно.

— Юлька права… Мы дали клятву!.. — прошептал Валерка и методично, с интервалом в два шага стал нажимать на спусковой крючок…

Очень долго он не мог вспомнить того, что с ним произошло; не мог определить скорости течения времени; не в состоянии был разобрать лиц, иногда нависавших над ним. Сознание покидало, оставляя один на один с липкой черной пустотой, потом медленно возвращалось, дразня светлыми пятнами пробуждения, далекими звуками, голосами.

Окончательно открыв глаза, Белозеров увидел голубое небо; понял, что жив; ощупал землю, потом себя… Грудь отдавала болью при каждом вдохе; все тело ныло, как одна большая ссадина; голова раскалывалась, точно на лоб давила пудовая гиря.

Он кое-как поднялся, сел…

— Палермо! — вдруг возник перед ним Валерон, — наконец-то, хоть ты очухался. Плохо дело, Палермо! Вставай!..

Но встать он не сумел — ноги не держали, перед глазами плыли круги…

— Ладно, посиди пока, — произнес друг, — и послушай… Ты слышишь меня?

Павел слабо кивнул.

— Плохи дела, — повторил тот, — я, кажется, убил Хлебопёка. И еще четверых завалил — здорово подранил, того и гляди подохнут. Остальные сбежали, попрыгали в машины и смотались. Боюсь, сейчас менты приедут, и начнется раскрутка…

Только сейчас Белозеров огляделся по сторонам — неподалеку неподвижно лежало четыре человека; еще трое стонали и ворочались; немного дальше на четвереньках ползала Юлька, и что-то разыскивала в грязной прошлогодней траве. Стонали гоблины — кто-то держался за грудь, кто-то за живот; их руки были перепачканы в крови. Хлебопёк лежал рядом с Бритым. Но если Зубко дышал — грудь еле заметно вздымалась, то ненавистный уголовник уткнулся лицом в черную жижу и признаков жизни не подавал.

— Чё делать-то теперь? — потеряно вопрошал Барыкин.

— Как он у тебя оказался? — указал Пашка глазами на пистолет.

— Да вот взял у тренера… Думал: постреляем по бутылкам в честь праздника.

— Знаешь… Ты давай это… Хватай Юльку, и оба дергаете в город, — встал он, опираясь на плечо товарища. — От оружия нужно поскорее избавиться.

— А вы?

— А что мы?.. Мы не видели, кто стрелял. И ничего не знаем — вы уехали в город до драки…

Они направились к Майской; по дороге Палермо подобрал ее юбку, теплую кожаную куртку. Валерка поднял девушку с земли.

— Я потеряла ваш подарок, — всхлипывала она, — вот… только одна коробочка осталась…

Они с жалостью смотрели на полураздетую девчонку, на проступавшие синяки на ее бедрах, на испачканные подсыхавшей грязью руки, лицо… Она сняла с себя остатки изодранных в клочья колготок, машинально натянула юбку, накинула куртку и, увлекаемая под руку Валероном, пошла, покачиваясь по тропинке вверх.

А Белозеров еще долго перемещался от одного товарища к другому, приводил в чувство, вытирал их лица от крови. У него была уйма времени, чтобы убежать, уехать, скрыться; но все они давали клятву. Ту смешную, наспех придуманную Юлькой клятву. Поэтому бросить их, думая о себе одном, он не имел права.

И когда две скорых в сопровождении трех милицейских машин неслышно скользнули с асфальта на проселок, сердце его не заработало чаще — он уже подготовился к самому худшему…