Главная роль 2 (СИ) - Смолин Павел - Страница 9

Глава 5

Прохладный вечерний ветерок доносил запахи костров, поспевающего ужина, пасущихся за пределами полевого лагеря лошадей и — едва ощутимо — проснувшейся природы. Обрывки разговоров вместе с дымами уносились в усыпанное яркими звездами небо. Не слепи многочисленные костры глаз, посмотрев налево, я мог бы увидеть Корею. Правее — собственно Манчжурия. Граница всего в двух километрах от нас — достаточно, чтобы нас не обстрелял кто-нибудь с той стороны. Перебдели, так-то нам ничего не угрожает — над границей второй день висит настоящий разведывательный воздушный шар, что плохо знакомого с армией меня поразило до глубины души. Когда Александр телеграфировал, что «пришлет воздухоплавателей», я решил, что прибудут гражданские энтузиасты. Нифига — прибывшие аэронавты являются служащими Учебного воздухоплавательного парка, подразделения Российской Императорской армии. Подчиняется Комиссии по воздухоплаванию, голубиной почте и сторожевым вышкам. Короче — связисты!

С шара сигналы передаются флажками — смотреть надлежит в недурного качества подзорную трубу. По ночам — спускают по веревке «якоря» корзину с донесением.

Тело Николая прибыло сюда с нами, и теперь потихоньку летит по воздуху в Иркутск. Вот так сохранить тело до Петербурга вполне реально — доберется гораздо быстрее. Александр, получается, в надежности актуального времени воздушного транспорта уверен.

Мне предлагали разместиться в домике пограничного поста — он тут совсем рядом — но я выбрал обыкновенную офицерскую палатку. Суворов с солдатами ночевал, значит и мне надо — вдруг от этого полководческий талант появляется? Перед нею поставили дощатый стол и дощатые стулья, на которых разместились мы с тремя князьями, японским принцем — позади последнего стоит переводчик-японец, чтобы мне не утруждаться — военным губернатором, тремя нашими офицерами и японским подполковником. Отдельного упоминания заслуживает начальник пограничного поста, коллежский асессор Ковалёв — он гражданский, потому что пограничники и таможня в эти времена подчинены одному и тому же ведомству. Это тоже придется исправить.

— Удачно перепела пролетели, — на правах старожила — третий день в лагере прожил! — заметил Оболенский, с хрустом оторвав ножку от запеченной в огне тушки.

Не здесь — с китайской стороны, где местные жители их набили и продали нам по цене пять копеек за пару. А чего им? Вызванный смертью Николая всплеск агрессии до сюда не добрался — хотя добрались слухи об этом — а торговать с пограничниками и время от времени наведывающимися сюда купцами местные привыкли. Я дополнительно велел отправить в Манчжурию гонцов, которые расскажут китайцам, что скоро будет нужно принять православие, выучить русский и быть готовыми отдать детей учиться в русские школы — последних пока не существует, но в будущем обязательно! Несогласным будет выплачена мелкая компенсация и дозволено покинуть обжитые места вместе с имуществом, но транспорт ищи сам.

Очень жалко людей на самом деле — они же реально ни в чем не виноваты, а я их в шею гоню. Но ведь выбор есть? Почему бы не жить как русский человек? Мы что, плохие? Ах, так⁈ Ну и скатертью дорога! Оставшимся освобождение от налогов на пять лет — включая будущих поселенцев, которые в дополнение получат пятьсот рублей «подъемных». Подданство Империи решивший остаться китаец получит через три года без нарушения законов. Нарушил — будь добр проследовать на ПМЖ в родной Китай, нам тут таких умных не надо. До этого за пределы Приморской губернии выезжать нельзя — на всякий случай.

Шпионов будет столько, что крути любого — не ошибешься, ну так и что? Секретных объектов здесь нет и не будет — иностранцев со всех сторон как грязи. Крепости, флот и армию прятать бесполезно — все равно узнают, это штуки заметные. Словом — пускай будут, потому что вреда принести неспособны физически.

— Удачно, — согласился военный губернатор, оторвав другую.

— Предприимчивый народ, — поделился наблюдением Ухтомский, отхлебнув компоту.

К сожалению для многих, я не стал закрывать глаза на нескольких попавшихся на глаза покачивающихся краснорожих «старожилов» и объявил сухой закон до конца кампании. Ругают поди служивые, но мы же не на курорте, а на учениях!

— А чего им? — пожал плечами Ковалёв. — Давно рядом живем, ко всему привыкли.

Караванов китайских штук десять к границе приехало, торговать, и к вечеру убыли порожняком. Завтра, надо полагать, вернутся с пополнением — много нас здесь собралось, больше пяти тысяч без учета япошек. «С жиру бесятся» — так охарактеризовал любителей закупиться ерундой военный губернатор, а я был доволен тем, что казенное питание налажено отменно: полевые кухни Империя освоила и без меня, а американские припасы позволяют выдавать пайки побольше или продуктовые наборы тем, кто кашеварит в кругу товарищей — так можно.

— Китайцам неведома честь, — с высоты своего расизма заметил Арисугава. — И они готовы продать кому угодно что угодно!

Я бы поспорил, но это будет, как говорила Екатерина II, «политически близоруко». Да и смысл? Японский принц в силу своего происхождения и воспитания просто неспособен принять отличную от собственной точки зрения, поэтому подхватываем:

— Слышал я об одном случае — один китаец повадился ходить к жене другого.

Господа придвинулись поближе, демонстрируя внимание.

— Тому надоело носить рога, и он решил застрелить китайского Казанову. Взяв ружье, принялся бегать за ним по деревне и стрелять, да все мимо. Кончились патроны, а Казанова ему и говорит: «Могу еще продать».

Адаптация анекдота вызвала залп жизнерадостного гогота, и эстафету подхватил князь Барятинский:

— С вашего позволения, господа, поделюсь превеселым анекдотцем!

Мы приготовились.

— Есть у меня один приятель, статский советник. Приятнейший, доложу я вам, человек — в делах прилежен, характером кроток, да своего не упустит. И была у него жена — тоже приятнейшая женщина, дама знатных кровей. Тридцать лет, казалось, душа в душу жили. И как-то зимним вечером приходит он ко мне. Пьян вусмерть, в сапогах на босу ногу да в одной шубе поверх исподнего. Отродясь, замечу, пьяным его никто не видывал.

— Ну? — вежливо поторопил рассказчика Ухтомский, успевший начать конспектировать в блокнот.

— К фельетонистам попадет — зашибу, — ласково пригрозил Барятинский.

Посмеялись, и он продолжил:

— Отпоил я его кофием, отогрел, и заговорил мой приятель. «Сплю» — говорит — «И что-то неладное чую. Открыл глаза и жену над собою увидел. Она руку вытянула, чую — на лицо что-то сыплется. И так страшно стало! Только и смог спросить — 'Дорогая, что вы делаете?»«. А она ему — 'засолю тебя, чтобы не вонял, когда сдохнешь».

Представив эту жуть, мы содрогнулись.

— Вот так, господа, — приосанился довольный эффектом князь. — Оказалось — с самой свадьбы она его ненавидела, а никто и не догадывался. Пришлось разводиться.

Мы порадовались счастливому концу, и поюморить вызвался Арисугава:

— Французская женщина выйдет замуж за одного, и будет изменять ему с другим. Американская выйдет замуж за одного мужчину, разведется, и выйдет за второго. Русская женщина выйдет замуж за нелюбимого мужчину и будет всю жизнь скорбеть от этом. В Японии мужчины спросят старосту, кому жениться на женщине.

Пропущенная через переводчика шутка про суровую японскую дисциплину была не очень, но мы вежливо посмеялись, чтобы не обижать Арисугаву — уверен, ему тоже не все наши нравятся, но виду он не подает.

Утро выдалось прохладным, и горячий кофе пришелся очень кстати. Не замерз — просто влажно и ветер, которые заставляют ёжиться под мундиром. Сидя за столом перед своей палаткой в гордом одиночестве и отхлебывая из эмалированной кружки темную ароматную жижу, я просматривал прибывшие газеты и телеграммы. Новость дня — указ Александра о запрете опиумных салонов. Сам опиум на данный момент запретить нереально — его обильно выписывают больным, и до изобретения нормальных лекарств и обезболивающих с параллельным приучением общества к контролируемому обороту некоторых веществ мы просто выдавим опиум в подполье со всеми вытекающими: плохое качество вещества, всплеск преступности, множественные смерти от передоза, взяточничество и переполненные «барыгами» тюрьмы. Запрет салонов тоже ничего хорошего не принесет на самом деле — просто наркоманы начнут собираться на притонах, а не в специально отведенных местах. Но начало положено — Александр все-таки не робкий я, а давно сидящий на престоле самодержец, и грустные вопли разорившихся владельцев салонов ему до одного места.