Главная роль 2 (СИ) - Смолин Павел - Страница 26

Повод пятый — рукопись князя Ухтомского «Книга джунглей» успешно добралась до Европы, переводится на тамошние языки и скоро попадет в печать. Доход ожидаю в районе статистической погрешности, но все равно приятно.

Повод шестой — полученное мною письмо от Маргариты Прусской. Увы, ответных признаний в любви в нем не нашлось — «Ваше Высочество, ваше письмо мне приятно, но все это так неожиданно! Буду рада, если вы при первой же возможности посетите Германию, чтобы мы могли хотя бы познакомиться». Надо продолжать переписываться и при первом удобном случае ехать в Германию — мне туда так и так прокатиться необходимо.

Дрожки остановились у дома управляющего акцизами, где все уже было готово: сбежались городские журналисты — для фиксации открытия в газетах, к ним добавились духовенство — начало выздоровления потенциально безнадежного больного в Святую Троицу иначе как чудом Господним не объяснишь, а потому без молебна не обойтись. Здесь же обнаружились старообрядцы и толпа зевак — сегодня же выходной, вот и сбежались посмотреть.

Мы с составившими мне компанию генерал-губернатором Константином Николаевичем и Эспером Эсперовичем Ухтомским спешились. «Летопись» нашего путешествия ведется, как и прежде, и смена цесаревича лишь добавила ей изюминки, потому что текст из верноподданнических песнопений превратился во что-то реально ценное — прежде всего для меня самого, как источник мифов, которые разойдутся по всему миру. «Книжный» я ничего общего с собой настоящим не имеет, ибо лишен сомнений, энциклопедически образован, мастерски разруливает выдуманные Ухтомским и реальные проблемы и вообще окружен ореолом богоизбранности.

Привычно попросив народ не тратить время зря, а молиться, мы прихватили пару журналюг и фотографа и вслед за рассыпающимся в благодарностях и плачущим хозяином дома прошли в комнату Андрея. Мои доктора уже были здесь — размотали ногу и старательно конспектировали и зарисовывали прогресс. В уголке примостилась жена управляющего акцизами — стоя на коленях, женщина тихонько молилась и роняла слезы облегчения.

Оценив лопнувшие, сочащиеся гноем струпья и слегка порозовевшие щеки пациента, я напугал увлекшихся, а потому не заметивших нашего появления докторов:

— Поздравляю вас с грандиозным успехом, господа!

Господа подпрыгнули, пороняли блокнотики и поклонились.

— Доброе утро, — поздоровался я, тем самым разрешив разогнуться. — Прошу вас поторопиться с записью наблюдений — больной нуждается в перевязке.

Через две минуты ученые отчитались о завершении, и доктору Блинову было доверено засыпать в открывшиеся раны порошок и покрыть ногу толстым слоем насыщенного «сибирием» жира.

Сделав коллективную фотографию на фоне кровати с больным, я десяток минут подиктовал журналистам тезисы, которые обязательно должны попасть в статью — мое участие не афишируется, «сибирий» работает, применять его следует так и так, а вскоре запустится промышленное производство. Последнее организует Второв — анилина у него много, достаточно набрать персонал и выписать нужные химикаты.

— Пришел в себя, — заглянул в отжатый мною у хозяина кабинет доктор Блинов.

— Отлично! — обрадовался я и вернулся в комнату больного.

Андрей после долгой и тяжелой болезни узнавал только маму, но мне хватит и такого его участия — достаточно фотографии, на которой я дарю ему купленную в Индии игрушку удивительной для меня конструкции: работает на угле, водяной пар из специального резервуара двигает слона и «кормящего» его мальчика. И представить не мог, что в эти времена такую прелесть можно встретить.

Пожелав вновь уснувшему мальчику выздоровления и напомнив управляющему акцизами о важности дальнейших молитв, мы покинули дом, порадовали народ новостями о том, что новое лекарство доказало свою эффективность, пообещали вскоре явить их взорам исцеленного Андрея, и все разошлись: в основном на народные гуляния, а доктора с запасом стрептоцида — проводить дальнейшие исследования на больных из местных госпиталей.

Ошалев от собственной отваги — я это понял по трясущимся рукам — четырнадцатилетняя (то есть «на выданье», но ко мне это не относится) не особо симпатичная (что поделать, в мои времена даже в кино далеко не все были красивы, чего уж говорить про реальность) крестьянская девчушка в бело-красном народном платье с пестрым фартуком, тряхнув толстой черной косой и блеснув на меня большими, карими глазами, надела на мою голову венок из березовых веток — для этого мне пришлось нагнуться.

— Спасибо, красавица, — улыбкой поблагодарил я ее, и, заалев и без того подрумяненными щеками, девчушка убежала к подругам, заняв свое место в начавшемся хороводе.

Теперь придется некоторое время ходить так, чтобы отец не наказал хворостиной рискнувшую нарушить негласные правила и подойти ко мне дочку. С холма, на котором мы с городской верхушкой с комфортом разместились за столами, спрятавшись от припекающего солнышка под навесом, праздничную программу было видно отлично: вот здесь водят «смешанные», состоящие из людей обоих полов хороводы да поют песни, по другую сторону холма военные и волонтеры отрабатывают мой коронный номер, «накорми всех, кто пришел из полевых кухонь». Помимо каши с мясом, имеется «полевая печка», которая снабжает народ пирогами с яйцом. На всех, конечно, не хватит, но в отсутствие массового голода народ из-за пирожка зубы друг дружке выбивает только ради куражу, без перехода в массовые беспорядки.

Дети тоже не обделены — сахарные леденцы на палочках можно плавить и в Иркутске. Для детей же, на отдельной полянке, организовали сцену, на которой выступают как местные, так и прослышавшие про массовые гуляния в мою честь актеры и фокусники, прибывшие в город в надежде поживиться. Не прогадали, и теперь с третьей стороны холма можно понаблюдать как мужик «дышит огнем» при помощи спирта и факела. Судя по радостному визгу, маленьким зрителям очень нравится!

— Вселиственный мой вянок, ладо-ладо, мой вянок! — зарядили «хороводники».

— Хорошо-то как! — не удержался я от сочного потягивания.

Чай не каменный.

— Благостно, — согласился со мной епископ Афанасий.

Ничего у него со староверами не вышло — посотрясали воздух да при своём остались.

— Девки красивые, — опошлил момент князь Оболенский.

Все трое приперлись — я их последние дни и не видел толком, потому что князья наносили визиты местным и окрестным дворянам. Тем, чей достаток, статус или происхождение таких высоких гостей достоин, конечно. Сидели бы там и дальше, а то растворяться в пасторали мешают.

Повернувшись к Остапу, я велел:

— Найди отца той, которая мне венок подарила.

Кивнул, секретарь пошел выполнять задачу, а я подмигнул Оболенскому:

— Не все же тебе в холостяках ходить, Николай Дмитриевич.

Дамы и господа грохнули, князь не стушевался и приосанился:

— Нет уж, господа, я свою свободу ни в жизнь на оковы супружеского долга не променяю!

Посмотрим, как ты запоешь, когда мне понадобится важный человек — а Оболенский аж из Рюриковичей — для скрепления какой-нибудь важной договоренности средней руки браком.

— Во лузях, во лузях, во лузях зеленых… — грянул хоровод следующую песню.

На параллельной поляне тоже изменения — смуглый мужик неопределенной национальности показывает номер с настоящим шимпанзе. Сколько сибирских детей такого видели? Не завести ли в Иркутске зоопарк? В Петербурге, кстати, меня дожидается подаренный Николаю слон — животина доплыла благополучно, и Великие Княжны успели прислать мне по фотокарточке, где они сидят на широкой морщинистой спине. На стол приземлилась божья коровка, и я с улыбкой дал ей переползти на палец. До чего же светло и радостно сегодня на душе! А чего это Афанасий на меня смотрит и тоже лыбится? Решено!

— Константин Николаевич, а не завести ли нам в Иркутске зоопарк с обезьянами да другим неведомым в этих краях зверьем? — озадачил я генерал-губернатора.

Пока он озадаченно двигал бакенбардами, инициативу перехватила графиня Лебедева — пятидесятидвухлетняя, екатерининских форм вдова, чьи сыновья сейчас служат в столичной гвардии, а сама она является постоянной активисткой и «донором» благотворительного общества «утоли моя печали»: