Главная роль 2 (СИ) - Смолин Павел - Страница 24

— Людей вы, Александр Федорович, не гноите — это очень хорошо. Но срочность и величина заказа требуют от вас увеличения рабочих часов. Нагрузка на рабочих увеличится, и я приказываю вам щедро оплачивать их переработки — десять дополнительных тысяч должны уйти на это целиком.

Второв конечно же заверил меня, что «да я бы и так доплачивал!», а я сделал вид, что поверил ему. Перед уходом поделился способом поднять мотивацию персонала почти без затрат:

— В Японии мне довелось посетить некоторые их производства. Там на самых видных местах висят так называемые «доски почета», на которые помещают фотографии да имена самых усердных работников.

Моментально оценив перспективы такого новшества, Александр Федорович пообещал:

— Я немедленно воспользуюсь таким интересным способом поощрения!

Вот они, коммерсанты — все, что угодно, лишь бы зарплату не повышать. Попрощавшись с господами, я покинул фабрику, разминулся с доктором Блиновым у экипажей и отправился в губернаторский дом. Дав слугам меня раздеть, я запретил Андреичу будить меня до пяти часов вечера и вырубился с чувством выполненного долга.

Проснулся я от очень нехорошего шума. Бросив взгляд за окно, определил время как «почти полдень» и не увидел ничего подозрительного, а потому кликнул Андреича. Моментально появившись в комнате, камердинер «порадовал» новостями:

— Бесноватые бунтуют, Георгий Александрович.

Я недоуменно поднял бровь.

— Курильщики опию, — уточнил Андреич. — Курильни которую неделю закрыты, так эти грешники, — перекрестился на Красный угол. — Из аптек да у купцов, которые дрянью торговали, все запасы выгребли, а теперь чудят — две аптеки по бревнышкам разнесли, троим урядникам бока намяли…

За окном послышался одинокий выстрел, после которого крики из гневно-подзуживающих превратились в жалобные. Сработал предупредительный, не совсем у наркоманов тормоза от ломки отключились.

— Ужо им казаки теперь покажут! — погрозил окну Андреич.

— Ступай, дядька, — зевнул я и повернулся к стене.

Окна для моего участия в этой ситуации нет — обычная уголовщина, и теперь наркоманы поедут лечить зависимость на каторгу. Сами виноваты.

Следующее пробуждение было запланированным, и во время одевания Остап доложил:

— Епископ пришли, на двуперстых жаловаться.

Догнал меня Крестный ход! Я же путь срезал, а они шли по коренным русским землям, регулярно останавливаясь на молебны и ночевки. С Иркутским духовенством я познакомиться уже успел — религиозные мероприятия посещаю как положено. Одевшись, я переместился в отданный мне губернатором в пользование кабинет и велел запустить гостя.

Каждое движение епископа Афанасия словно иллюстрировало собою противоположность известному тезису о том, что жизнь наша — тлен и суета. С суетой и тленом батюшке было не по пути, а потому он двигался степенно и важно, покачивая тяжелым золотым распятием над солидным брюшком. Огладив седую бороду, Афанасий совершил акт юродства, неожиданно цапнув меня за руку и приложившись к ней губами. Не оставшись в долгу, я сделал руки лодочкой:

— Благослови, батюшка, на дела добрые.

— С миром ступай, цесаревич, — перекрестил он меня.

Кивнув, я открыл дверь и вышел из кабинета. Остап понимающе ухмыльнулся, сидящий на скамеечке поп из свиты епископа подскочил и поклонился.

— Кх-м, — раздалось робкое из-за закрытой двери кабинета.

Вернувшись, я развел руками на удивленного Афанасия:

— Слаба плоть — не спал толком, вот и «ступил».

«Ступить» в эти времена глаголом еще не стало, поэтому епископ сочувственно вздохнул:

— Совсем себя не бережете, Ваше Высочество.

На приеме, где мы познакомились, я разрешил всему духовенству скопом опускать «императорское».

— Врачевал, — скромно признался я и сел в кресло, указав Афанасию на стул.

Опустившись напротив, епископ одобрил:

— Врачевать — это богоугодно.

— Очень рад, что ты пришел, батюшка — сам по пробуждении к тебе собирался. Александр Федорович маски шьет — слышал?

— Слыхал, — степенно кивнул Афанасий.

— Ежели после пошива в воде святой искупать, да с молитвою, надежнее будет.

Епископ покивал и на это:

— Распоряжусь.

Я благодарно улыбнулся, и Афанасий перешел в дозволенную рангом атаку:

— Раскольники пожаловали, Ваше Высочество.

Изобразив на лице скорбь, я тихонько его пожурил:

— Зачем ты так, батюшка? Господу не жесты да различия в толкованиях нужны, а вера. Не крепки они в ней разве?

— Гордецы они, — насупился Афанасий. — Носы от храмов православных воротят, своих везде тащат…

— Опиума не курят, — перебил я и продолжил, с каждым словом заставляя епископа вжиматься в стул. — Видел бесноватые что творят? Аптеки по бревнам разносят! Городовых лупцуют! Это так вы в губернском городе паству окормляете? Тьма идет! — встав, я оперся руками на стол, наклонился к начавшему потеть Афанасию и по слогам прошептал. — Ма-те-ри-а-лизм!

— Страх-то какой! — перекрестился батюшка и попытался свести экспресс-диспут к ничьей, пододвинувшись ближе с ласковой улыбкой. — Наступает тьма, как есть — глубоко в душах засела. Вы на нас не серчайте — огромен Иркутск, за каждым агнцем пригляд держать смиренных рабов Его, — перекрестился. — Не хватает. Работа, однако ж, ведется исправно — сами поглядите, Ваше Высочество, — указал на окошко. — На каждого бесноватого полтыщи крепких в вере приходится.

— Потому и говорю с вами, — кивнул я, вернувшись в кресло. — Иного бы, благодать утратившего, на каторгу бы погнал.

Афанасий поёжился, взял себя в руки и перешел в контратаку:

— Когда тьма идет, сплачиваться надо! Верою да единством на происки ее отвечать! Издревле Русь Православием спаяна была, до самых недавних дней, ныне же — расколота! Из трех пробоин тьма сочится, да в еще одном княжестве! Другое же княжество и вовсе язычники топчут!

— То ситуация временная, — отмахнулся я. — Ты, батюшка, человек подневольный, посему я на тебя не сержусь — тебе Синод велел, ты и пришел.

— По велению души пришел! — гордо поднял он подбородок.

— Толку с тобою религиозные диспуты вести нету, — пожал я плечами. — В столицу прибуду, вот с Синодом и пообщаюсь. Ежели замирятся с двуперстыми, уйдешь ли по велению души в скит лесной?

Афанасий покраснел, потянул очень позорную для него паузу, и вернул мое к нему уважение:

— А и уйду!

Если человек за свои убеждения готов до конца идти, при этом никому не причиняя вреда, уважения вполне заслуживает.

— Гордыня тобою овладела, — подозрительно прищурился я на него. — Синод еще ответа своего не дал, а ты поперек идти собрался.

— Господь на небесах, да на земле церковь, — не стушевался Афанасий. — Грешен человек.

— Грешен, — вздохнул я и поднялся из-за стола. — Идем со мною, батюшка, к братьям нашим православным, вместе «Царю небесный» споем. Праздник завтра светлый, радоваться нужно.

— Нужно, — пошел за мной к выходу епископ. — Споем, а опосля поговорю с ними, авось и вразумлю.

Отправив вперед казака с приказом старообрядцам выходить из гостиницы, которую я для них заблаговременно снял целиком, на улицу, отправил другого по ученым с приглашением на ужин в ресторан — сегодня будем кушать у Петрова и Щербакова, конкуренцию которым в вип-питании составляют рестораны господина Барбиери и господина Шульца. Всего три, да — Иркутск процветает, но не настолько, чтобы состоять из одних богачей, ибо даже «средний класс» часто себе позволить кушать в ресторанах не может. Зато полно вполне приличных харчевен — больше тридцати штук, плюс всяческие пекарни да коробейники с пирожками.

Имеются и благотворительные учреждения — вот, справа от нас дотационная, благотворительно-дешевая столовая для малоимущих, ее организовало и построило местное благотворительное общество «Утоли моя печали» еще в 83-м году. В общество я уже пожертвовал, и теперь в паре улиц отсюда обустраивается бесплатная столовая для детей на полсотни мест — денег хватит на двадцать лет функционирования, а дальше, я надеюсь, нужда в ней отпадет.