Эльфийский бык (СИ) - Демина Карина - Страница 41

— Ясно? — подобрался Петрович. — Так что давай… передавай дела!

— Обойдешься, — Охрюнин убрал драгоценную книжку в нагрудный карман. — Да и чего их передавать-то? Скоро возвернусь… а ты, Петрович, свою трудовую готовь. Тебя, небось, тут держать не станут…

И вышел гордо.

За дверь.

Даже не хлопнул.

— От… падла! — Петрович выдохнул.

— А чего это было-то? — уточнил Бер.

— Агроном это был… главный… и единственный… грехи мои тяжкие… что будет-то… что будет… вы… это… спасибо, конечно, да… — Петрович махнул рукой, и виделась в этом жесте обреченность. Он, тяжко ступая, подошел к окну и поморщился. — Валил бы уже…

Иван тоже выглянул, на сей раз выбравши правильное окно.

И увидел черный джип, пожалуй, весьма серьезного вида. Нет, прежнему-то Иванову не чета, но если с Уазиком сравнивать… на душе стало тоскливо.

Охрюнин же, опершись на приоткрытую дверь, кому-то что-то говорил. И весьма эмоционально, если рукой размахивал…

— Не уехали? — поинтересовался Петрович. — Идем, а то ж…

Договаривать не стал, а потому что именно «а то ж», Иван так и не узнал. Но выйти вышел. Интересно стало до жути. Он всегда неумеренным любопытством отличался.

И не он один.

— Ишь ты, — тихо произнес Бер, на машину глянувши. — Какие люди…

Люди.

Охрюнин поклонился и скоренько открыл заднюю дверь, едва ли не с поклоном, а после угодливо отступил. Из машины же… вышел господин?

Скорее уж вышествовал, ибо каждое движение его было преисполнено такого чувства собственной важности, что становилось очевидно — просто ходить этот человек не способен.

Иван оценил белые туфли с длинными носами.

Белые брюки льняного костюма, легкая измятость которого ничуть не портила впечатление. А вот серебристая шелковая рубашка несколько выбивалась из образа.

Как и пяток золотых перстней на пухлых пальцах.

— Доброго дня, — произнес странный гость мягким голосом. — Что ж это вы, уважаемый, трудовой кодекс нарушаете?

— Каким образом?

— Отказываясь рассчитать господина Охрюнина.

Сам человек, словно в противовес костюму, был смугл, черноволос и черноглаз. Над верхней губой его прилипла ниточка изящных усов. Кончики их лихо закручивались, и Ивану подумалось, что эта лихость требовала немалых усилий.

Как и удивительная усов симметрия.

— Кто ж отказывается, — Петрович гостем не особо впечатлился. — Никто не отказывается… рассчитаем. Когда господин Охрюнин исполнит свои трудовые обязанности. Согласно тому же Кодексу. И отработает оставшееся по контракту время…

— Он бы с радостью, конечно, да… приболел.

— Чем же?

В руке гостя появилась сигара, он щелкнул пальцами, вызывав огонек. Силу демонстрирует? Как-то… забавно, что ли.

— Не знаю пока… чем-нибудь. Справка, конечно, будет… обязательно будет… для отчетности. Я же понимаю, сколь важна отчетность.

— А это вообще кто? — шепотом поинтересовался Бер.

— А это у вас кто? — господин с сигарой указал на Бера с Иваном.

— Это? А… это… молодые специалисты, — Петрович явно воспрянул духом. — Маги! Из Университета… из самой столицы… прибыли. Помощь оказывать.

— Маги? — а вот это господину не понравилось.

Определенно.

Он пальцами щелкнул, создав сканирующее заклятье. Впрочем, какое-то на диво кривое. Иван щит поднял, прикрывая и себя, и Бера.

Хотя… с этим Волотов и сам бы справился.

Заклятье о щит ударилось и соскользнула, рассыпаясь прахом.

— Маги… — иным тоном повторил господин. — Из столицы… надо же… вот смотрю я на тебя, Петрович, и диву даюсь. Взрослый вроде человек… даже не так, вон, в возрасте солидном, а врешь, как старшеклассник. Да какие они маги⁈

— Чего? — в голосе Бера послышалось удивление.

— Еще и из столицы… ты только погляди!

Петрович поглядел.

Иван тоже. На Бера.

А тот на Ивана.

— А что не так-то? — поинтересовался Волотов.

— Два оборванца. Штаны вон замусоленные… как с бомжа сняли. Майки драные… ушастый вон вообще больной с виду…

— Это аллергия.

— Почесуха у него! — подал голос Охрюнин. — Сам сказал. Небось, еще и заразный!

Ивану стало обидно. За штаны.

Драные?

Мода такая… гранжевая. И штаны тоже не замусоленные. Джинсы из последней коллекции, между прочим, патентованного цвета «городская пыль». А потертости искусственные, как и старение швов.

— У магов не бывает аллергии! — возвестил этот, с сигарой. — Да и то, мальчик… боги… Петрович, не знаю, как тебе, а мне на нынешнюю молодежь смотреть больно. Не принимают они себя. Все норовят что-то да сотворить… то вон брови бьют, то губы качают, то уши…

Ухо самопроизвольно дернулось.

— Что, мальчик, эльфом стать захотелось? Ты б тогда хоть хирурга нормального-то нашел…

— Вань, — Бер взял Ивана под руку.

— … чтоб уши эльфийские сделал, а не эти вот лопухи…

— Севрюгин, — голос Петровича был мрачен. — Ты говори, да не заговаривайся.

— И патлы распустил… ты живых эльфов когда-нибудь видывал?

— Вы не поверите… — начал было Иван.

— Конечно, не поверю… где тебе, недоучке, с эльфами встречаться… в твоем Мухосранске, или где ты там учился, небось, только на картинках и есть… да, Петрович, а я тебе говорил! Я тебя предупреждал! Тоньше быть надо, гибше… тогда, глядишь, и получилось бы…

— Что получилось бы?

— Место свое сохранить. Да не кривись. Я ж по-доброму… по-человечески… готов повторить свое предложение. Оклад дам. Место. Ты специфику знаешь. Премиями опять же не обижу… пойдешь на нормального хозяина работать, то и заживешь… жену вон на моря свозишь, а не на это ваше болото. Дочек приданым обеспечишь… женихов им подыщем таких…

Он поцеловал пальцы.

— Все обзавидуются…

— Ехал бы ты, Егорка, — Петрович повел шеей, и показалось вдруг, что он стал будто бы выше. — К себе. И не возвращался. А то Яшка у нас, случается, сбегает… как бы беды не вышло.

— Не выйдет, — Севрюгин нисколько не испугался. — Недолго этому вашему Яшке бегать осталось… как и тебе тут хозяйничать. И если надеешься, что эти два полудурка спасут…

Сигара выпала из рук.

А Ивану подумалось, что эльфы, конечно, пацифисты, но не так, чтоб совсем уж категоричные.

— … то зря. Еще месяц-другой, а там… на других условиях говорить станем.

И в машину сел.

Охрюнин, прикрыв дверь, спешно забрался на переднее сиденье.

— Дяденька! — Бер прыжком соскочил с крылечка, чтобы поднять сигару. — Дяденька, погодите… сказать хочу!

В двери медленно приопустилось стекло.

— Вы сигарку выронили! — Бер запихнул сигару в щель до того, как там, в салоне, сообразили, чего Волотову надо.

Раздался мат.

А Бер похлопал по крыше и наставительно произнес:

— Меня мама учила, что мусорить нехорошо! А маму слушать надо!

Машина сорвалась с места так, что Волотов едва отпрыгнуть успел, а вернувшись на крыльцо задумчиво произнес:

— Вот не люблю я китайский автопром…

— Почему? — поинтересовался Петрович, но по виду ясно, что скорее поддержания беседы ради.

— Да… коррозии уж больно подвержены.

— Так… амулеты ж вроде ставят…

— Ставят… но у них сломался. Наверное. Амулеты ж тоже китайские, — Бер ощерился нехорошею улыбкой. — Не для российских широт…

— Аккуратней, мальчик, — Петрович ответил кривою улыбкой. — Севрюгин — та еще скотина… даром, что о двух ногах. Мстительный он. И пакостливый.

— Справимся как-нибудь, — Иван понял, что желание дать в морду никуда не исчезло, скорее чуть притихло в ожидании гениальных идей. — Два полудурка, если вместе сложить по законам математики, — это уже целый дурак получается.

— А я вам как культуролог скажу, — поддержал Бер, стряхивая с ладоней пыль и остатки энергетических контуров. — Что против полновесного русского дурака защиты нет…

Севрюгин Егор Васильевич мрачно сунул палец в дыру и матюкнулся, ибо выходило, что пиджак был безвозвратно испорчен.