Особняк - Голубев Игорь - Страница 2

Дмитрий Дмитриевич Воронцов, похоронивший накануне жену, проживал как раз напротив Краузе и занимал двухкомнатную. Как оппонент Краузе - Дым Дымыч был никудышный. В споре горячился, лез в бутылку, скакал мыслью по запутанным извилинам своего мозга, и порой "истинного" коммуниста было трудно понять, ибо он мог начать одним постулатом, а в конце его же и раздолбать вдребезги. Окружающие прощали ему недостаток за искренность чувств и сохранившийся с комсомольских времен азарт. Краузе же постоянно смущал бывшего хозяйственника средней руки сакраментальным вопросом: ты за кого? Дым Дымыч сегодня был за Зюганова, но после очередного телезаявления бородавчатого лидера менял ориентацию и становился в ряды анпиловцев. Одно в его политических пристрастиях оставалось неизменным: Дым Дымыч на дух не переносил Сажи Умалатову. То ли фамилия ему не нравилась, то ли имя, но Краузе подозревал, что пол. Однако вот ведь Коллонтай Воронцов уважал, а на все рассказы о ее бурной порнобиографии угрюмел и резал одинаково сурово: измышления.

В доме были две коммуналки. Вера Дмитриевна волею судеб и ЖЭКа соединила свой быт с Земфирой, а Софочке достался Леша Загубленный. Софочка здесь жила всегда, еще с мамой и бабушкой. Они занимали одну большую комнату. Загубленный (какая интересная фамилия) проживал в двух, но небольших, и тоже некогда с родителями. В отличие от первой коммуналки, здесь не возникало никаких трений. Леша пил по-черному. В минуты просветления, а они иной раз длились месяц и более, нельзя было найти более доброго и тихого соседа. Загубленный когда-то работал в автосервисе. Слесарь - золотые руки. Но был изгнан за запойное пьянство и теперь перебивался случайными заказами по старой памяти. В такие дни или недели не брал в рот спиртного, ходил чистый, выбритый и благоухающий "Шипром". Из всех одеколонов Леха выбрал его один раз - и на всю жизнь.

Софочка никогда не была замужем, безумно любила чужих детей, в частности ватсоновских, живших с родителями-медиками на третьем этаже, и давно поставила крест на личной жизни. Когда-то хотела взять на воспитание детдомовского, но не дали - немужняя. В доме ходила тише воды, ниже травы, готовая услужить всякому, кто попросит, а то и без просьбы, по наитию. У нее с детства проклюнулся талант помогать. Она и помогала. Лешу сильно жалела, но планов относительно слесаря не строила, смутно подозревая, что такие, как она, таким, как он, не подходят. В душе считала Лешу настоящим мужиком, у которого не все сложилось правильно.

В другой же коммуналке жили антагонисты. Во-первых, Вера Дмитриевна ушла на пенсию заслуженным учителем России и по своему статусу справедливо считалась настоящей москвичкой, а Земфира приехала из глухой провинции, во-вторых, Веру Дмитриевну никогда бы не смогли обмануть ссылки Земфиры на мифическую ночную работу в престижной фирме. Бывшую учительницу покинули три мужа. Все с разными словесно, но одинаковыми по сути формулировками. Первый сказал, что она черствый, бездушный человек без полета фантазии, второй заявил, что не терпит вещизма, а третий просто обозвал грымзой. Но Вера Дмитриевна не горевала ни на людях, ни в душе. Она считала себя человеком особенным, когда-то училась фортепьянам, но сейчас едва ли могла бы сыграть больше двух-трех тактов классики, хотя, если в гостях попадался инструмент, подходила, трогала жалобно отзывающиеся клавиши и грустно говорила, что если бы не судьба, то, возможно... Детей она не любила. Не выносила на дух. Но, обладая сильным и цепким характером и понимая, что не в силах переиначить жизнь, отдалась административно-педагогической работе с упорством и трудолюбием муравья. Дети отвечали взаимностью, то есть терпеть не могли и боялись. Вера Дмитриевна обладала в полном объеме знаниями школьной программы и была в состоянии выговорить свой предмет, как выговаривают таблицу умножения, прямо со сна.

Сева, сорокалетний лысеющий программист, воспитывался Галиной Анатольевной без отца с раннего детства и потому впитал, как губка, все плюсы и минусы подобного подхода к взращиванию характера, был мягок, мешковат, нерешителен и совершенно лишен амбиций. Он до сих пор ходил простым программистом, хотя мозги варили получше, чем у начальника отдела. Галина Анатольевна слишком поздно заметила отсутствие здорового чувства собственного достоинства, низкую самооценку и излишнюю мягкость. Инфантилизм Севы сказался прежде всего на отношениях с женщинами. Собственно, никаких отношений у него и не было, за исключением одного случая еще в студенчестве. Он тогда впервые не ночевал дома в Новый год. Однокурсники подпоили Севку и подложили к монголке с параллельного (им, монголам, все равно не убудет, а мальчику приятно), но мальчик утром ничего не помнил. Теперь Севе безумно нравилась татарка Земфира, но он не мог себе позволить даже рта открыть в присутствии матери, памятуя, как ту увезли на "скорой" под утро новогодней ночи.

Художники Гороховы, которым было по двадцать шесть лет, переехали в дом совсем недавно, лет через пять после Земфиры, были очень набожны, регулярно посещали церковь, подавали по праздникам нищим и выполняли многочисленные заказы как непосредственно церкви, так и денежных людей. Делали все - от икон и церковной утвари до пасхальных яиц, шкатулок и столовых сервизов. В доме Славу Горохова знали давно. Здесь жила его бабушка, и к ней его частенько привозили на период родительских раздоров или отпусков. Бабушка и приучила внучка к церкви. В раннем детстве у него прорезался талант рисовальщика и вообще способности к искусствам. Скажите, ну как в таком случае не поставить талант на службу Господу? И бабушка поставила. Пронзительные по своей глубине и тонкости схваченных характеров портреты закинули на чердак дома и забыли. Потом Слава женился. Когда бабушка умерла, оказалось, что перед смертью успела прописать внучка на свою площадь.

Каперанг Ребров тоже был местным уроженцем, то есть родился здесь, в двухкомнатной. Проживал в ней до пятнадцати лет, затем уехал в мореходку, после чего поступил в училище и вышел оттуда законченным лейтенантом ВМС СССР. Служил. Менял города и гарнизоны, базы и корабли. Отдал Отчизне все, что полагается, а когда грянуло сокращение, не польстился на предложенную штабную должность, ведь он был боевым офицером до мозга костей, подводником, - и вышел в отставку подчистую. Вернувшись к родным пенатам, не узнал их. Собственно, узнать узнал, но куда себя деть и что делать дальше, не имел ни малейшего представления. Ребров был бы завидным женихом - ему стукнуло сорок пять, а выглядел на десять лет моложе, - если бы имел гражданскую специальность или коммерческую жилку. Ни того ни другого в своем багаже каперанг не обнаружил. Романов в его жизни было не то чтобы мало, но все они протекали как-то болезненно, с надрывом и оставляли за собой длинный, нетающий турбулентный след. По этой причине Ребров боялся любых серьезных ситуаций с женским полом и, даже если дама нравилась, спешил предупредить, что ничего положительного из их знакомства не получится.

Семья циркачей Агеевых занимала двухкомнатную квартиру на третьем этаже. Акробаты на подкидной доске муж и жена Агеевы были карлики. Зато их четырнадцатилетняя дочь росла нормальным ребенком, еще раз опровергнув всеобщее заблуждение, что у карликов и лилипутов могут родиться только подобные родителям дети. Это совсем не так. Дети гармоничных карликов всегда нормального роста, но и у дисгармоничных пар карликом рождается только каждый второй ребенок. Сашенька росла как все нормальные дети. Разве что любви и обожания на ее долю доставалось больше, впрочем, как и насмешек и дразнилок от погодков в детстве. К восьмому классу страсти вокруг родителей Сашеньки улеглись, и весь класс повально увлекся цирком. Сама же Александра занималась французским языком. У девочки явно просматривались лингвистические способности. Кроме этого, она обладала абсолютным слухом и прекрасным голосом.

Вот, собственно, и все жители строения No 2 по Калачковскому переулку, которые в эти утренние часы спали в своих отдельных и коммунальных квартирах и видели сны... Или не видели ничего.