Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Рэнд Айн - ИСТОК ИСТОК

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

ИСТОК - Рэнд Айн - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

– Мне кажется, вы меня не поняли. Я не собираюсь возвращаться в институт.

– Что?

– Я не собираюсь возвращаться. Мне нечему здесь учиться.

– Я не понимаю вас. Будьте добры выразиться яснее.

– А что же тут понимать? Я хочу быть архитектором, а не археологом, не вижу смысла в том, чтобы в наше время строить виллы в стиле Возрождения. Зачем же мне учиться их строить, если я никогда не буду их строить?

– Мой мальчик, но стиль Возрождения никогда не потеряет своей свежести. Такие дома строятся и по сей день.

– Да, строятся. И будут строиться. Но не мной. Я же делал эскизы домов, которые я буду строить в будущем. Все, что мне надо знать для этого, я уже изучил. Еще один год копирования итальянских открыток с видами ничему меня не научит.

– Но кто позволит вам строить в таком стиле?

– Вопрос надо ставить не так. Кто запретит мне в таком стиле?

Декан посмотрел на него с интересом.

– Жаль, что я раньше не поговорил с вами на эту тему. Тогда не было бы так поздно. Ну, допустим, что вы видели один или два дома в модернистском стиле. Но неужели вы не понимаете, что это временное течение? Все прекрасное в архитектуре уже давно открыто. Мы можем только учиться у великих мастеров прошлого. Кто мы такие, чтобы улучшать их? Мы можем только дерзнуть повторить!

– Но почему? – Роурк указал на окно. – Посмотрите, сколько там людей! Так вот, мне совершенно наплевать на то, что они думают об архитектуре. И вообще обо всем на свете. Почему я должен считаться с тем, что думали их деды?

– Но это наши священные традиции!

– Почему?

– Не будьте так наивны.

– Но я не понимаю. Почему я должен считать это величайшим архитектурным произведением?! – Роурк указал на картину с изображением Парфенона, висящую на стене.

– Но это же Парфенон!

– Ну и что же, черт побери? Смотрите! Знаменитые желобки на знаменитых колоннах – зачем они здесь? Чтобы скрыть место соединения дерева? Когда колонны делались из дерева, это было оправдано, но ведь эти не деревянные! Они из мрамора. А эти триглифы – зачем они здесь? Их делали на деревянных постройках еще в те времена, когда люди только начали строить деревянные хижины. Ваши греки взяли мрамор и имитировали эти деревянные строения, потому что так делали другие. Затем им на смену пришли мастера Возрождения и стали делать… копии из штукатурки копий из мрамора копий из дерева. И вот, наконец, мы делаем копии из стали и бетона копий из штукатурки копий из мрамора копий из дерева. Зачем?

Декан смотрел на него с нескрываемым интересом.

– Правила? – сказал Роурк. – Вот мои правила: то, что можно сделать из одного материала, никогда нельзя сделать из другого. Не существует двух одинаковых материалов, как и не существует двух одинаковых мест на земле. Два здания не могут преследовать одинаковую цель. Цель, место, материал – вот что определяет форму. Ничто не может быть разумным или красивым, если не несет центральной идеи. И именно замысел определяет каждую деталь. Здание живет так же, как и человек. У него тоже есть душа. Его цельность должна определяться одной основной темой, следовать своей правде и служить своей единственной цели. Человек ни у кого не занимает части своего тела. Так и здание. Его создатель дает ему жизнь, душу, и каждая стена, окно, лестница должны быть выражением этой души.

– Но все формы выражения были открыты уже давно…

– Формы? Какие формы? Парфенон служил совсем иной цели, чем его деревянный предшественник. Аэровокзал не служит той же цели, что Парфенон. Каждая форма имеет свое назначение. Каждый человек создает свою форму и свою цель. Почему так важно, что сделали другие? Почему все правы, а ты – нет? Почему количество тех, других, заменяет собой настоящую правду? Почему правда подменяется просто арифметикой? Почему все разумное и новое извращается, лишь бы оно могло быть втиснуто в рамки общепринятых норм? Почему, я вас спрашиваю?

– Сядьте и успокойтесь. Никто не отрицает значения современной техники в архитектуре. Мы должны уметь переносить красоту прошлых творений в нашу действительность. Голос прошлого – это голос народа, ведь архитектура создавалась не одним человеком. Настоящий творческий процесс – это медленный, коллективный, порой неблагодарный труд, при котором каждый человек сотрудничает с другим и подчиняется требованию большинства.

– Но, видите ли, – спокойно сказал Роурк, – мне осталось жить, скажем, лет 60. Большая часть этого времени будет отдана работе. Я выбрал себе профессию. Если я не буду любить её, то обрекаю себя на 60 лет каторги. А я могу любить свою работу только в том случае, если я буду делать её хорошо, в силу своих возможностей. Но понятие «хорошо» относительно. У меня есть свой критерий этого понятия. Я не пользуюсь никаким наследием прошлого. Для меня не существует традиций. Может быть, я стою на пороге новой традиции.

– Сколько вам лет?

– Двадцать два.

–  Ну, что ж. Тогда это вполне простительно. – Декан, казалось, и вздохнул с облечением. – Вы еще повзрослеете. Старые традиции живут веками. Что же касается модернистов, то назовите мне хотя бы одного, которому удалось добиться многого… Возьмите Генри Камерона – 20 лет назад он был ведущим архитектором. А что с ним стало сейчас – лодырь, пьяница…

– Мы не будем обсуждать Генри Камерона.

– O! Он что, ваш друг?

– Нет. Просто я видел его здания.

Декан вспомнил, что он слышал о семье Роурка. Его отец был сталеваром и давно умер. У мальчика не было близких родственников. Когда его спрашивали об этом, Роурк отвечал: «Я думаю, что у меня нет родственников. А, может быть, и есть. Я не знаю.» Он ни с кем не дружил в институте. Он даже не вступил в студенческий клуб. Он работал с детства. И все годы учебы в институте. Он был разнорабочим на стройках. Он работал штукатуром, водопроводчиком, сталеваром – кем угодно. Он переезжал из одного города в другой, всегда стараясь держаться поближе к крупным городам. Прошлым летом декан сам видел, как Роурк работал сварщиком на небоскребах.

– Послушайте, Роурк, – мягко сказал декан. – Вы много и трудно работали, чтобы получить образование. И вам остался только один год. Вам необходимо получить диплом архитектора. Ведь клиенты не будут приходить к вам, если узнают, что у вас нет законченного специального образования.