Крест Марии (СИ) - Фонд А. - Страница 48

Третью ночь один и тот же сон.

Не знаю, что и делать. На автомате, механически дёргаю рычаг. Получаю какую-то еду. У меня уже весь стол заставлен раскисшими тарелками и зачерствевшими лепёшками. Есть не хочется. Я не убираюсь. Максимум – нахожу в себе силы полить деревца и овощи. Даже зелёный горошек, который внезапно попёр как ненормальный, цепляясь усиками за трубу, даже он меня не радует.

Мне безразлично.

Единственное, я не бросаю дёргать рычаги. Сама не знаю почему, но продолжаю и всё. Просто кажется, что дядя Лёня не одобрил бы.

Апатия накатывает волнами. В небольшие периоды «просветления» я ещё более остро начинаю переживать. Вот, если подумать – я со спокойной совестью отправила на смерть двух человек – Щукаря и Фавна. Приговорила их. И ни одна струночка в душе даже не дрогнула. А вот гибель дяди Лёни меня просто раздавила. Уничтожила. Даже смерть Бенджамина я восприняла проще. Отстранённо.

И это странно.

Не знаю, почему так.

Возможно, это из-за того, что Бенджамин умер от продолжительной болезни. Я, как могла, помогала ему бороться, поддерживала. А дядю Лёню, считай, убила я.

Да. Убила. Я.

Это ведь я уговорила его подниматься вверх! А он не хотел. Как чувствовал. Но я всё равно уговорила его.

И вот результат.

Чёрт!

Со злостью я швырнула вязание об стену. Клубок, осуждающе подпрыгивая, покатился по неровному бетону, разматывая, перекручивая нить. Я равнодушно переступила и подошла к окну.

Белое безмолвие, лёд и ветер. Бесконечность. Отчужденный холод.

Как и в моей душе.

Я равнодушно смотрела на такую же равнодушную картину. Мыслей не было от слова совсем. Внутри меня поселился медленно разъедающая тоска пополам с безысходностью. Словно плесень.

Не знаю, сколько я простояла. Наверное, очень долго. Потому что вконец замёрзла. Хотелось кому-то рассказать, поделиться. Но рядом никого не было. Чёртово одиночество! Это так страшно. Кажется, жить одному хорошо, комфортно, но вот когда случаются такие моменты – становится страшно.

Я задумалась. Хотя почему это я одна? Ничего подобного! У меня есть лупрос. Живая душа. Не знаю, есть ли у лупросов душа, но пока мне не доказали обратное, буду считать, что есть. И он всегда рядом. А ещё у меня есть Николай, Вера Брониславовна и Анатолий. А ещё я должна довязать жилеты луковианцам. Они сделали хороший заказ. Большая партия. Нельзя подводить. Это ударит по моей репутации.

Да. Дядю Лёню, увы, не вернешь. А мне нужно жить дальше.

Да, вот такой у меня характер. Погрустила, потосковала и пошла жить дальше.

И начала я с того, что подобрала клубок и принялась распутывать и наматывать обратно нитки. Здесь это дефицит и разбрасываться ценным ресурсом нельзя.

Я повела носом.

Фу.

За трое суток еда на столе уже аж завонялась. Ну разве можно устроить такое свинство в том помещении, где живёшь!

Морща нос, тем не менее я сперва аккуратно домотала нитки на клубок и положила их на место. Надо будет немного повязать. Три дня не вязала, а скоро стыковка и как я буду смотреть в глаза луковианцам?

Решено – сегодня двойная норма. Как раз и спинку жилетки закончу. А завтра вот прямо с утра начну переднюю планку. Кто-то из луковианцев по моим подсчетам должен будет причалить дня через два-три. Как раз должна успеть. Во всяком случае приложу усилия.

Выработав такой план, хоть и примитивный, но тем не менее, я решительно направилась к столу, где громоздилась испорченная еда.

Ругая саму себя за нерадивость, я хотела уже собрать всё и отнести в дыру в туалете, но неожиданно интересная мысль пришла в голову.

Я внимательно осмотрела всю испорченную еду. И вот что странно – она уже начала подгнивать, а вот никакой плесени, мукора, грибков я не увидела. Нужно посмотреть, что будет дальше. На какой день появится заплесневелость?

Не знаю, зачем это мне. Вроде пенициллин открывать здесь я не собираюсь.

Ладно, будем считать, что это входит в мою тактику познания этого мира.

Но оставлять портящуюся еду на столе нельзя. Дышать испарениями вредно. Да и запах. Я оглянулась по сторонам на скудную обстановку моего креста и решила, что лучшим выходом будет, если я перенесу испорченную еду в комнатку, что служила моей предшественнице спальней. Там и дверь закрывается. Значит, вонищи не будет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вторая мысль, которая пришла мне в голову не была столь вменяемой и рациональной, но, очевидно, весь этот коктейль эмоций и потрясений, что я пережила за последние дни, притупил здравый смысл и элементарную адекватность.

В общем, я взяла бутыль с лупросом в руки и вытащила пробку.

– Давай, Вася, – сказала я, встряхнула легонько бутыль и выпустила лупроса на стол.

Вася осторожно, словно не в силах поверить, что это правда, ступил на заставленный испорченной едой стол и принялся осторожно принюхиваться, шевеля усиками.

– Ну извини, – развела руками я и вздохнула, – последние деньки выдались не очень. Понимаю, что запашок так себе, но, мне казалось, тебе такое нравится.

Вася от комментариев воздержался, зато принялся деловито ползать между размокшим тестом и чёрствыми лепёшками. А я за ним наблюдала. Та еда, которую таинственные «партизаны» с кухни передали вместе с посланием, уже подходила к концу, и я стала уже задумываться, чем буду кормить лупроса дальше.

По всему выходило, что кормить его скоро будет нечем.

Еда, которую ему передавали, пахла мёдом и немного гнилью, поэтому я посчитала, что испорченная еда тоже может прийтись ему по вкусу. Теоретически.

И вот сейчас я смогу проверить на практике. Во всяком случае буду знать, что он любит (или не любит).

Пока лупрос разбирался с едой, я сходила вымыла его бутылку и поставила её сохнуть под струями тёплого воздуха.

Боялась ли я того, что Вася меня укусит и я умру от яда?

Нет, не боялась. Да, я отдавала себе отчёт, что так может быть, но мне это было безразлично. Если укусит – значит умру и весь этот ужас, наконец-то, закончится.

Вася немного побродил по столу и остановился возле хлебной «тарелки» с каким-то овощным пюре с рыбными волоконцами, которая за трое суток уже практически гомогенизировалась и издавала особо неприятные запахи. Но Васе, похоже, это пришлось по вкусу, так как он притормозил именно там, а затем деловито и обстоятельно принялся насыщаться.

Этот процесс проходил долго, практически всё то время, пока я дёргала рычаг, получила свою порцию еды (густой овощной суп с мясом, кусок лепёшки и небольшой кусочек чего-то похожего на плотный кисель или ягодную пастилу), съела её и начала выполнять двойную норму по вязанию жилетки для луковианца.

Наконец, Вася, сыто шевеля усиками, отвалился от «тарелки» и улегся явно подремать.

– Вася, – покачала головой я и поставила рядом с ним бутылку, – давай-ка соблюдать дисциплину. Раз ты поел, то теперь полезай обратно. Потом я тебя ещё выпущу. Обещаю.

Вася недовольно подвигал усиками, но внезапно для меня, юрко полез обратно в бутылку.

Я удивилась. Честно говоря, не ожидала от него такой покладистости.

Что это было? Условный рефлекс? Или же он меня понимает и просто не хотел портить со мной отношения? Поэтому и выполнил мою просьбу?

Интересно. С этим мне предстояло ещё разобраться.

Ведь кто такой лупрос? По нашим, земным, меркам, это жук, то есть насекомое (хотя, может, он к каким-нибудь типа членистоногим или кистепёрым сухопутным рыбам относится, но это уже я фантазирую от скуки). И вот я что-то не припоминаю, чтобы насекомые поддавались дрессировке. Где-то я читала, что у одной женщины была ручная бабочка. Но это не точно. Как дела обстоят с лупросом я вообще не знаю.

Вот и будет возможность проверить.

Остаток дня я занималась тем, что аккуратно перенесла испорченные продукты в маленькую комнатку-чуланчик, плотно закрыла дверь, а стол возле моего топчана тщательно вымыла. И пол потом тоже протёрла. Пока так, а вот завтра повторю уборку и будет совсем хорошо.