Крест Марии (СИ) - Фонд А. - Страница 11

Список находок приятно удивлял и радовал. Здесь были:

- четыре исписанные мелким почерком потрёпанные тетради (одна на непонятном языке, очевидно уйгурском, так как сплошные иероглифы). Все записи я отложила и решила изучить позже;

- два клубка шерсти – тёмно-серого и грязно-жёлтого цвета;

- спицы вязальные, вроде как алюминиевые, но почему-то тёмно-зелёного цвета и покороче, чем те, к которым я привыкла (видимо у уйгуров так принято. Ведь вяжут же в Тунисе длинным крючком. Есть даже стиль вязания – тунисская вязка. А здесь, видимо, уйгурская вязка. Ну или не знаю, что ещё подумать. Других версий у меня не было);

- две стеклянные (примерно двухлитровые) банки с сухарями (очевидно та бедолага сама сушила их на чёрный день, потому что хлеб был уйгурский, с вкраплениями трав, как в тех лепёшках, что выдавали «на кухне»). Нужно будет разобраться, зачем она их сушила в таких количествах. Банки были плотно закрыты клеёнкой и обвязаны бечёвкой;

- моток бечёвки;

- пять больших гвоздей;

- молоток с облезлой ручкой;

- три куска мыла (!). Причем один кусок был не хозяйственным. Он пах цветочным запахом (то ли лавандой, то ли пионом, было сложно определить, так как всё мыло находилось в одном свёртке, тщательно замотанное в клеёнку и все запахи перепутались. Цветочное мыло я сразу же отложила в сторону;

- две катушки ниток, чёрная и красная;

- четыре иглы, причём одна «цыганская»;

- колода игральных карт, но очевидно тоже уйгурских (потом разберусь);

- шахматы в большой коробке (вот тут я сильно удивилась);

- зеркало, примерно сантиметров тридцать в высоту (я лишь мельком взглянула на себя, заметила две новые морщинки под глазами и быстро отложила его в сторону. Потом. Не хочу сейчас расстраиваться);

- пустой пузырёк от духов «Ландыш» ленинградской фабрики «Северное сияние». Там, на самом донышке была загустевшая капелька. Возможно, из-за этого их не выбросили.

Но самое главное! Я нашла одежду! В небольшом тюке под ящиком со всем этим барахлом я обнаружила ещё один свёрток, побольше – в нём была одежда. Трясущимися руками я размотала ткань. Это были брюки, со стрелками, шерстяные, темно-синего цвета. Судя по тому, что по бокам были лампасы – брюки от какой-то военной формы. Прекрасно. Будет мне в чём ходить. Размер примерно мой. Чуть великоваты в талии, но подвяжу бечевкой вместо пояса. Чуть позже ушью, не вопрос. Чуть длинноваты, так подметаю, это тоже легко. Нитки-иголки есть. А эти смешные лампасы отпороть – дело пары минут.

Воодушевлённая я принялась рыться дальше. Следующие находки меня ещё больше обрадовали: я нашла длинную холщовую рубаху. Она была некрасивая, из грубо выделанной ткани, но тем не менее это была более практичная одежда, чем моё шифоновое легкомысленное платье. Я рассмотрела, что она была мне велика. Но ничего. Хуже, если бы была маленькая. В принципе я эту рубаху смогу носить вместо платья.

Ещё я нашла небольшой тючок (примерно метра три) ситца. Весёленькой «дачной» расцветочки. Радости моей не было предела. Скоро у меня должна начаться менструация, и я порадовалась, что проблема с гигиеной практически решена. Наделаю себе многоразовых прокладок. Придётся каждый раз стирать, но ничего не поделаешь. Всё же лучше, чем часами стоять с раздвинутыми ногами под струёй воды.

Так что тючок я с удовольствием отложила. Кроме того, скоро моё бельё придёт в негодность, и я сошью из этой ткани себе новое.

А ещё я нашла кучу всякого ненужного хлама: от сломанных детских игрушек до каких-то связок ключей, запчастей и прочей ерунды. Пока решила не выбрасывать. Зачем-то хранили же его. Так что посмотрю, может и мне понадобится. Так что положила всё на место.

Занятие это растянулось у меня надолго. Да так, что я совсем потерялась, забыла, где день, а где ночь. Хотя здесь и не было ни дня, ни ночи. Круглосуточно светили лампочки.

О том, что время не стоит на месте напоминала лишь необходимость дёргать рычаги.

Наконец, организм взбунтовался. Да так, что меня чуть не вырубило прямо на месте.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Нет, так явно нельзя.

А что, если я сейчас отключусь так крепко, что не проснусь дёргать рычаг? От осознания этой мысли я похолодела.

Кое как доковыляв до своего топчана, я умостилась на твёрдой деревянной поверхности. Надо бы было замочить одеяло и постель, но сил уже не было. «Ну и чёрт с ними!», – подумалось мне. Насколько я понимаю, впереди – вечность. А раз так, то нужно же будет чем-то заниматься и завтра, и послезавтра и все оставшиеся мне годы…

Однако эту мудрую мысль додумать я не успела, так как сонная тьма накрыла меня.

Следующий день был у меня посвящён большой стирке. Я вытащила корыто под водяную струйку, набрала туда воды и добавила немного хозяйственного мыла (построгала его топором). Затем я вымыла в мыльной воде волосы до скрипа и тщательно прополоскала под проточной водой. Волосы я решила не вытирать, пусть сохнут под струйками теплого воздуха. Прическа у меня была модная, гарсон. Поэтому короткие волосы должны были высохнуть быстро. Затем я влезла в корыто и тщательно вымылась мыльной водой. Что ни говорите, а мыться с мылом и мыться без мыла – это две разные вещи. Потом я с удовольствием ополоснулась под струйкой воды. Считай приняла душ.

Эх, сейчас бы ещё мужчину! Такая вымытость пропадает!

Рассмеявшись со своей немудрёной шутке, я принялась замачивать вещи в мыльной воде. Сперва я замочила бельё – трусы и бюстгалтер. Дам ему полчаса помокнуть, в принципе достаточно. Затем в этой же воде замочу чужие тряпки.

Да, сама понимаю, что это стирка «так себе», но мыло нужно экономить. Кто его знает, что дальше будет.

Пока бельё отмокало, я решила пролистать найденные тетради. Их было четыре. Две в коленкоровых обложках, стандартно-коричневого цвета. В таких конторские работники любят вести свои записи. Ну или студенты используют для конспектов. А что – удобно. В меру толстые, на девяносто шесть листов.

Остальные две представляли собой ученические тетрадки на двенадцать страничек с невзрачными бледно-зеленоватыми обложками. Одна – в клеточку и одна в косую линию. Во всех трёх тетрадях были красные поля. На той, что в клеточку, сзади была таблица умножения. На той, что в косую линию – гимн Советского союза. На обороте был указан год – 1963.

Я решила начать с толстых.

Не знаю почему. Просто так захотелось. Считай интуитивно.

Первая же открытая тетрадь удивила – там были уйгурские письмена. Я разочарованно перелистала. Вся она была заполнена мелким убористым почерком, покрывавшим каждый сантиметр пространства, кроме последних трёх страниц, которые, видимо, просто не успели заполнить. Даже промокашка была разрисована этими загогулинами.

«Ну ладно», – подумала я и отложила тетрадь. Это отнюдь не значит, что я от неё отказалась. Совсем нет. И если мне здесь предстоит сидеть ещё долго, то времени, чтобы разобраться с этим уйгурским языком, у меня будет предостаточно. Я где-то читала, что один учёный самостоятельно смог разобрать какой-то древний рунический шрифт. И читал, и писал на нем превосходно. Правда разговаривать и понимать на слух не мог. Так что и я так смогу.

Наверняка смогу.

Затем я потянула вторую толстую тетрадку к себе.

При этом интуиция пиликнула «пора» и я сбегала дёрнула за оба рычага. Кроме того, постирала бельё и в мыльной воде замочила ситцевую ткань, холщовую рубаху и простыню. Пусть мокнет.

Своё бельё я развешала на верёвке (для этого я протянула через весь коридор от стены до стены бечёвку) и вернулась к записям.

Вторая толстая тетрадь была заполнена почти наполовину. Причём записи велись разными почерками. Это был дневник. И вели его по очереди все «сиделицы» в этой тюрьме.

Первой была некая Левонтия. Я вспомнила. Именно она написала о том, что отсюда выхода нет. Записи Левонтии были датированы еще 1875 годом. Это же когда она тут жила? Интересно, а до неё здесь другие были? Но записи начинались с неё. Начинала она длинной плаксивой историей о некоем Прошке, который оказался шельмец и обрюхатил её, а сам забрился в солдаты. Она осталась одна, на сносях, то есть не девка, но и не мужняя жёнка. Поэтому мамка выгнала её из дому. Затем шло длинное-предлинное повествование о любви к злоебучему Прошке, которое растекалось в некоторых местах (очевидно от слёз), в других местах строчки настолько поплыли, что читать было совершенно невозможно. В общем, этот кусок я пропустила. В принципе там не было ничего интересного, если бы не упоминание о некоем старце, который обещал помочь решить проблему, а потом она оказалась здесь.