Недоброе утро Терентия (СИ) - Грей Денис - Страница 1

Недоброе утро Терентия

Глава 1. Пробуждение в яйце.

Внимание!

Все события и персонажи вымышлены. Любые сходства, а также совпадения с реальными событиями, именами, названиями и местами действия, — совершенно случайны.

Данное произведение несет исключительно развлекательный характер, не является пропагандой чего либо, не служит призывом к каким-либо действиям, и не несет в себе цели кого-либо оскорбить, либо унизить.

Автор категорически против подражания описанным в произведении действиям, а также исполнении и имитации данного сценария, или сюжета, а также его элементов, или отдельных эпизодов в реальной жизни.

Приключения одного веселого парня по имени Терентий на обломках бывшего СССР. В одно не очень доброе утро, он проснулся внутри яйца. С трудом выбравшись из этого странного плена, наш герой понял, что привычный ему мир, очень сильно изменился! И что там началось... Полный армагедец, апокалипсец, мордобой, чудеса и просто фантастика. Добро пожаловать в альтернативную реальность!

Поехали!

— Е-мое, где это я? — очнулся внутри чего-то. Склизкого... Будто в яйце сижу. И не темно вроде, а так, стенки просвещаются немного. И из кожи оно. Гладкое, на ощупь — теплое! А я голый. Весь. И мокрый. Бывает поди такое?! Мож перебрал вчерась-то? Вот и мерещится всякое! Было один раз уже: Черти на люстре скакали. Борзые такие! Скачут, пальцами в меня тычут и ржут, приговаривают — Ты Терентий, дурак! — и снова скакать... А я им: — Вы мол, некультурные совсем! Люстру энту, нам многоуважаемая мама жены, на годовщину подарила, а вы скакать! Прекратите немедленно безобразие это! Ага... — Так они чего удумали! С люстры поспрыгивали и меня хвать, и вроде-бы растягивать пытаются. И ребры мне щекочут. Словно на баяне играют! Разозлили они меня тогда. Вот на кой им живого человека, завместо баяна растягивать? Вырвался и погонял я этих чертей. Хорошо погонял. Даже вспотел мальца! Тольки, опосля как разглядел, батюшки, не черти то! Санитары меня пеленать приехали... Жена вызвала. Ага, она такая! Заботливая... Только не вышло у них ничего. Их то всего четверо приехало! Тогда я еще больше разозлился. Эт как это меня так не уважают, что вчетвером брать приехали?! Ух я их! Шестерых то! Ага, четверо в хате полегло, водитель ихний, да сосед мой. Чего сосед? Да потому, что — козел. Вот почему! Помянешь, дык икнется...

Помню, стоит о забор опершись. Рожа ехидная такая! Глядите-ка, говорит, Терентия нашего бела горячка хватила! А я себя оглядел, — не белый. Лоб пощупал и дажить спину и ноги. И то, что ниже спины. Теплые. Но не горячие же?! Брехло поганое! Я и его погонял. Он у меня, вместе с забором в хату полетел. Очнулся он потом и в погреб схоронился. Сидел там, нос не казал! Неделю сидел. Жонка его ему харчи туды таскала. Шоб с голодухи не окочурился. Знаю я его «голодуху»! Тама у него канистра с самогоном прикопана. Так сказать — стратегический припас! Вот он стратегию свою, там и осуществлял. Пока и по его душу санитары не приехали. Сам все вылакал, в одно рыло! А с нами, с мужиками, не грамма не поделился. Потому и козел! Ну и шут с ним. Тьфу, зараза. Помянешь, дык икнется...

А за санитаров даже стыдно маленько... Люди-то образованные! Слова всякие знают. Умные. И говорят так красиво! Навроде по-писаному. Мол, — Здравствуйте уважаемый Терентий Павлович! Снова Вы за старое? — это они так мой перепой обзывают. Можно же сказать — Нажралося, скот! — Ан-нет! Так говорят. Суть вроде та-же, а приятно! Ребра я им помял. Одному вроде руку сломал. Водителю зуб выбил. И глаз подбил. Осерчал маленько, за чертей принял. Стыдно мне...

Участковый тогда приходил. Наш «Дядька — Вий». Не, это мы про себя так кличем его! За глаза. Но не по-злому, а с уважением! Виктор Семенович он. Он, мужик здоровый, кулаки — как гири пудовые! Бывало, кто шалит дюже здорово, так он придет и сразу в нос — Бац! А потом смотрит так... Вроде и добро так, по-отечески, и вроде смертушка тебе прямо в душу заглядываит и нутро холодит, жилушки тянет, силушки лишает. Вмиг каменеешь. И хочется вроде че-то сказать, да губы не разлепить! Завместо слов, одни му-му. Взгляд у него такой. Ага. Дядька-Вий, он и есть!

Было дело, бандюки повадились в нашу-то деревеньку. Аль залетные, али беглые. Кто их знает! Трое их было. Так они наше сельпо хотели грабануть. Видать совсем туго было. С головой конечно! У нас там два прилавка всего. Один с хлебом, двадцатилетней выдержки, а второй с водкой-паленкой и крупой прелой. И гвозди еще. Рядом в ящиках. Крупы не много, а вот гвоздей, хоть завались! Все можно приколотить, хоть заколотись совсем! Только там никто ничего не покупает. Водки, ее и своей полно, а хлеб и крупу — даже свиньи не жрут! Не еда то для них. Не съедобное. Вот! А гвозди — гвозди стоют мама не горюй... Никаких денег не напасешься. Потому, все и лежит годами! Ну а мы с мужиками, наловчились старые гвозди ровнять. И даже преуспели! Возьмешь, гнутый, как поросячий х... хвост! Положишь на кусок рельсы и тюк-тюк-тюк! Главное, чаще переворачивать, чтоб равномерненько. И снова тюк-тюк-тюк. И готово. Красиво, ровно! Хоть глаз коли! Только не в глаз конечно, шучу я! А допустим дверь прохудилась, вот те гвоздь и дощечка. Молоток — у каждого! Снова — тюк-тюк и красота! И не надо деньжища за гвозди в магазин тащить! Таки-дела.

А магазин — государственный. На балансе. Потому и не закрывают. Только продавщицы меняются часто. От водяры кочурятся. Она ж там дешевая. Даже дешевле самогонки! Наши бабы знают за ту водку и не трогают. Да и некогда им. В огородах кверху задом, от рассвета и до заката! А идуть туда приезжие, да залетные всякие, кому в городе жизни не далось. Вот те бабоньки по незнанию и стограмятся. В последний раз — в последний путь! Жалко их. Вот помню там одна была. Ох какая! Губы — во! Сиськи — во! Ноги — от ушей! Как напрет на себя юбку модну, так вся деревня мужиков туды сбегается. На моду ту поглядеть! Конечно, юбка та в обтяжку, да едва пояса шире. Все женско богатство видать! Соберутся мужички-то глазеют. А она прям зацветает вся! И так нагнется и эдак! И улыбки всем, и подмигиват прям как светофор, своими глазищами. Мужички шум поднимают, крик, свист посреди магазина. А бабы их за шкирку и домой, шоб рты не раззявали, да не повадно было!

Машка ее звали. С соседнего города приехала. Не сложилось там у нее. Да и жилья там тоже не было и с работой туго стало, много чего там не заладилось. Так она сюда. К нам. Тут и хаты пустые и работа какая-ни какая есть. Да и налогов никаких. Живи, да процветай! Только одна она совсем. А у нас, бабе самой туго очень. То гвоздь надо приколотить, то забор поправить, то сарай, то соседа отвадить, чтоб картошку с погреба не крал! Тьфу на него... Помянешь, дык икнется... Вот Машка мужика себе и искала. Да не нашла. Не успела... Жалко. Руки у ней нежные, ласковые, да губы жаркие, умелые. Ностальгия прям...

Участковый расследование вел. Установил: «Отравление некачественными, алкоголе-содержащими веществами». И дело закрыл. А че его открытым держать? Так и сказал, когда папку с делом захлопнул и в пакет целлофановый ее определил. — Штобы мухи не загадили! — и справку о захоронении Марии «такой-то» — выписал. Вдруг кто потребует? Да не потребует никто. Мы тут никому не нужны...

Машу мы за крайней хатой похоронили. У речки что. Красиво там. Водичка шумит, березка растет, да птичка когда-никогда на ветку сядет, споет... Пусть лежит сердешная наша Машенька. Все ее любили! И даже участковый. Руки у ней нежные, ласковые, да губы жаркие, умелые. Ностальгия прям у всех мужиков была. Плакали...

Так вот, про бандюков! А-то как про Машеньку припомню, так все вмиг с головы вылетаит. Жена говорит, это у меня с детства. После того, как с нашим племенным бычком пободался. Будь он не ладен. Крыша набекрень! Не знаю, что бабе-дуре привиделось, каждый раз, как говорит мне такое, выхожу — смотрю: Крыша хаты, на месте. Ровненько! Че она там мелет... Поди разбери бабску голову!