Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Когда я умирала - Фолкнер Уильям Катберт - Страница 23


23
Изменить размер шрифта:

Но не кончилось для меня. Не кончилось в том смысле, что у него бывает начало и конец: для меня тогда ни у чего не было ни конца, ни начала. Я и Анса все еще не допускала до себя — не длила перерыв, а словно так велось у нас с самого начала. Мои дети были только мои — от буйной крови, кипевшей на земле, — мои и всех живых; ни от кого и от всех. Потом оказалось, что у меня есть Джул. Когда я очнулась, чтобы вспомнить и понять это, его не было уже два месяца.

Смысл жизни, говорил мой отец, — готовиться к тому, чтобы быть мертвым. Я поняла наконец, о чем он говорил, и поняла, что сам он не знал, о чем говорит, — много ли знает мужчина об уборке дома? Я убрала за собой в доме. С Джулом — я лежала подле лампы, сама поднимала голову, смотрела, как накрывает и зашивает, пока он еще не дышал — буйная кровь откипела, и шум ее затих. Потом было только молоко, теплое и мирное, и я мирно лежала в тягучей тишине, готовясь к уборке моего дома.

Я принесла Ансу Дюи Дэлл, чтобы сквитать Джула. Потом принесла Вардамана — взамен ребенка, которого недодала ему. Теперь у него было трое детей — его, но не моих. И теперь я могла готовиться к смерти.

Однажды я разговаривала с Корой. Она молилась за меня, потому что мне грех не виден, хотела, чтобы я тоже стала на колени и молилась: кто знает грех только по словам, тот и о спасении ничего не знает, кроме слов.

УИТФИЛД

Когда мне сказали, что она умирает, я всю ночь боролся с Сатаной — и одержал победу. Мне открылся ужас моего греха; свет истины открылся мне, и я пал на колени, исповедался перед Богом и просил руководить меня, и Он внял моей просьбе. «Встань, — Он сказал, — ступай в тот дом, где ты поселил живую ложь, к людям, среди которых нарушил Завет Мой; перед ними исповедайся. Им и обманутому мужу прощать тебя; не мне».

И я пошел. Я услышал, что Таллов мост залило; я сказал: «Благодарю Тебя, Боже Вседержитель», — ибо по этим опасностям и преградам, которые воздвигнуты передо мной, я понял, что Он не оставил меня; тем слаще будет мне возвращение к Его святому миру и любви. «Не дай мне погибнуть прежде, чем попрошу прощения у человека, которого я предал; не дай мне опоздать, — молился я, — чтобы из моих, а не ее уст услышали они о нашем с ней преступлении. Она клялась, что никогда об этом не расскажет, но страшно стоять перед лицом вечности: разве сам я не боролся бедро к бедру с Сатаной? Так не дай мне взять на душу грех ее нарушенной клятвы. Не дай могучим водам гнева Твоего потопить меня, пока я не очистил душу перед теми, кому причинил зло».

Его рука благополучно пронесла меня над потопом и отвела от меня опасности воды. Лошадь моя была испугана, и сердце мое ослабело, когда на меня, ничтожного, неслись бревна и вырванные с корнем деревья. Но не душа моя: снова и снова я видел, как отвращаются они от меня в последний гибельный миг, и я возвысил голос над шумом потопа: «Слава Тебе, Господи всемогущий, царь мой. По сему знаку очищу душу мою и вернусь под покров неоскудевающей Твоей любви».

Тогда я понял, что буду прощен. Потоп и опасность остались позади, и снова, едучи по тверди, все ближе и ближе к моей Гефсимании, я обдумывал слова, которые скажу им. Я войду в дом; не дам ей заговорить; я скажу ее мужу: «Анс, я согрешил. Поступи со мной как хочешь».

И было такое чувство, как будто я уже все сказал. Сколько лет в душе у меня не было такой свободы и покоя; я еще ехал, а покой уже низошел на меня. По правую и левую сторону я видел Его руку; сердцем слышал Его голос: «Мужайся. Я с тобою».

Я проезжал мимо Талла. Вышла его младшая дочь и окликнула меня. Сказала мне, что она умерла.

Я согрешил, Господи. Тебе ведома глубина моего раскаяния и желание души моей. Но Он милостив; Он примет желание действовать, ибо знает, что когда я обдумывал мою исповедь, я обращался к Ансу, хотя его там не было. В бесконечной мудрости Своей Он замкнул перед смертью ее уста среди тех, кто любил ее и верил ей; я же испытан водой и храним был силой руки Его. Слава Тебе и Твоей щедрой и могучей любви; слава.

Я вошел в дом скорби, в смиренное жилище, где лежала такая же заблудшая, и ее душа ждала неотвратимого и страшного суда, мир ее праху.

— Господь да будет милостив к этому дому, — сказал я.

ДАРЛ

Верхом уехал он к Армстиду и вернулся верхом, ведя Армстидовых мулов. Мы запрягли и уложили Кеша поверх Адди. Когда уложили, его опять вырвало, но он успел свесить голову с повозки.

— Его и в живот ударило, — сказал Вернон.

— Конь мог лягнуть в живот, — сказал я. — Кеш, он лягнул тебя в живот?

Кеш пытался что-то сказать. Дюи Дэлл снова вытерла ему рот.

— Что он говорит? — спросил Вернон.

— Что, Кеш? — спросила Дюи Дэлл и наклонилась к нему. — Инструменты, — объяснила она.

Вернон собрал их и положил в повозку. Дюи Дэлл приподняла Кешу голову, чтобы он посмотрел. Тронулись. Мы с Дюи Дэлл сидели возле Кеша и придерживали его, а он ехал впереди на коне. Вернон стоял, смотрел нам вслед. Потом повернулся и пошел к мосту. Шел осторожно и по дороге начал встряхивать мокрыми рукавами рубашки, как будто только что намок.

Он сидел на коне перед воротами. Армстид ждал у ворот. Мы остановились, а он спешился. Сняли Кеша и внесли в дом — жена Армстида уже приготовила ему постель. Она и Дюи Дэлл стали раздевать его, а мы вышли.

За папой пошли к повозке. Он влез и поехал на двор, а мы за ним пешком. Вода, наверно, отбила запах, потому что Армстид сказал: «Пожалуйте в дом. Можете там поставить». Он привел коня за нами и стал возле повозки, держа поводья.

— Благодарствую, — сказал папа. — Но лучше в сарае. Я знаю, мы вам мешаем.

— Пожалуйте в дом, — сказал Армстид. А у него опять лицо деревянное: дерзкое, угрюмое лицо и румяное, словно глаза и лицо из двух пород дерева — светлого не там, где надо, и темного не там, где надо.

Рубашка уже подсыхала, но еще липла к телу при каждом движении.

— Она была бы вам благодарна, — сказал папа.

Мы выпрягли мулов и закатили повозку в сарай.

Одна стена у него была раскрыта.

— Тут не намочит, — сказал Армстид. — Но если вам больше хочется…

За сараем валялись ржавые кровельные листы. Мы взяли два и приставили к раскрытой стене.

— Пожалуйте в дом, — сказал Армстид.

— Благодарствую, — сказал папа. — Ты меня очень одолжишь, если дашь им перекусить.

— Конечно, — сказал Армстид. — Сейчас Лула устроит Кеша и ужин приготовит.

А он вернулся к коню, снимал седло, и мокрая рубашка налипала на спину при каждом движении.

Папа в дом не пошел.

— Заходи и поешь, — сказал Армстид. — Почти готово.

— Я поесть не мечтаю, сказал папа. — Благодарствуем.

— Заходите, обсохните, поешьте, — сказал Армстид. — Ничего с ним не сделается.

— Только ради нее, — сказал папа. Ради нее принимаю пищу. Ни упряжки у меня, ничего, но она будет вам всем благодарна.

— Ну да, — сказал Армстид. — Заходите, обсохните.

Однако, когда Армстид папе налил, папе стало легче; а когда мы зашли поглядеть на Кеша, он с нами не пошел. Я оглянулся: он уводил коня в сарай, папа уже говорил о том, где бы раздобыть новую упряжку, и к ужину почти сторговал ее. Он в сарае, гибко проскользнул мимо пестрого мечущегося вихря — в стойло, вместе с ним. Вскочил на ясли, стаскивает сверху сено, выбирается из стойла, ищет и находит скребницу. Потом возвращается и, увильнув от одного звучного удара, прижимается к коню, там, где копыту его не достать. Начинает чистить скребницей, избегая ударов с ловкостью акробата, и любовным шепотом материт коня. Рывком обернулась с оскаленными зубами морда; глаза катаются в потемках, как мраморные шарики на пестрой бархатной скатерти, и он бьет по этой морде обратной стороной скребницы.

АРМСТИД

Я налил ему еще виски, ужин был почти готов, а он к тому времени уже купил у кого-то упряжку — в кредит. Выбирал, привередничал: эта упряжка ему не нравится, а у этого и курятник купить побоится.