Рысюхин, наливайте на всех! (СИ) - "Котус" - Страница 32

— Слушай, Маш. А что это профессор так упарывается в подготовку к балу, все прочие дела забросил, даже, похоже, продажи пластинок не отслеживает? Дел-то, одну песню спеть?

— Да ты что, не понимаешь, что ли⁈ Это же не просто танцы, это официальный Осенний бал!

— Радость моя, конечно — не понимаю. Понимал бы — не спрашивал. Ну, бал, ну, Осенний. Какая разница, как вечер танцев назвать⁈

— Уууу, какой ты у меня в этом вопросе тёмный, оказывается. Любое официальное мероприятие — это статус! Это повышенное внимание к тебе и к твоему тотему, кстати, тоже. Бал — это одновременно и официальное действо, и светское, для дворян двойной интерес и тройная польза. Если же речь идёт об одном из трёх так называемых сезонных балов — Осеннем, Новогоднем и Весеннем, который проводится в ночь равноденствия, то умножай всё ещё на три, или на пять!

— Ого! Даже не думал, что всё ТАК серьёзно. Иначе, может быть, тоже переживал бы. А то думаю — ну, танцы, ну, губернатор участвует, и что?

Маша захихикала.

— Я-то думаю — какой ты у меня волевой и хладнокровный, у тебя дебют светского выхода не где-то там, а на Осеннем Балу, да ещё и с дебютным исполнением новой песни, при этом вообще не показываешь волнения. А ты, оказывается, просто не знал, в чём участвуешь и что нужно волноваться!

Маша опять расхохоталась, потом вдруг резко, как кнопку нажали, стала серьёзной.

— Так ты что, и костюм к балу не готовил, что ли⁈

— В смысле? У меня же есть — и тот, что к помолвке шили, и парадная форма академии.

— Юра, ты что, вообще ненормальный, или опозорить меня хочешь⁈ Тот костюм, помолвочный, ты уже надевал!

— И что с того? Он не помялся, не порвался, я из него не вырос — в чём проблема-то⁈

— Мужчины… Нельзя один костюм использовать два раза на двух выходах! Тем более — подряд! Тот, в котором проходило обручение допустимо надеть на свадьбу, подчёркивая единство двух действий и неизменность чувств, но и только!

— Маша, на балу из тех, кто присутствовали на помолвке точно будем только мы и профессор. Думаешь, Лебединский будет тебя позорить за то, что я дважды один костюм надел⁈ И вообще — что, на каждый бал нужен новый костюм и новое платье⁈ Это же разориться можно!

— Если простой бал, частный, и ты там просто один из приглашённых гостей — то допускается в течение года являться в одном и том же, хоть и рекомендуется как минимум менять аксессуары. Но если бал официальный, или в твою честь, или ты — участник действия, то ни в коем случае! А на балу могут быть ещё и мои подруги, от акаде…

Маша резко выдохнула.

— Фух. Ты же от академии участвуешь, а не сам по себе. Значит — парадная форма, без вариантов, форма — это исключение. Надеюсь, она у тебя в ПОЛНОМ порядке?

— Разумеется, если тебя это успокоит — попрошу нашу коменданта проверить.

— Обязательно. И не пугай меня так больше. И немедленно займись новым костюмом — мало ли, куда пригласят, а тебе надеть нечего!

— Что значит, «нечего»? У меня полшкафа одежды.

— Юрка, не беси меня! Новый — значит, новый!

— Это опять придумывать фасон, выбирать ткань и прочую фигню…

— Зачем? Тот фасон и цвет тебе хорошо идут, сделай такой же.

— Стоп, подожди! — Я даже остановился, будучи мало не в шоке. — То есть, тот костюм, в котором был в мае, надевать нельзя. Даже если иду туда, где меня в нём никто не видел. А точно такой же, но новый — можно⁈ Где логика вообще⁈ На нём же не написано, что это «другой, просто такой же!»

Маша посмотрела на меня с какой-то даже жалостью, что ли.

— Не «точно такой», а «такой же», это разные вещи. Будет чуть другой оттенок ткани, немножко другой крой — может, мастер ещё и немного поменяет очертания некоторых элементов. Самое главное — это будет другой костюм, и ты об этом будешь знать, я и это буду знать, и, значит, остальные тоже поймут и увидят!

«По-моему — бред чистой воды».

«По-моему — тоже. Только ты вслух такое не ляпни!»

«Не самоубийца же я, в самом деле. Хм, а если взять тот же, поменять пуговицы и сказать, что это новый?»

«А говоришь — не самоубийца…»

«Ты о чём?»

«Тебе же сказано — другой оттенок, то-сё. У них, у баб, ой, то есть — у дам, восемьдесят названий для одного только розового, причём уверяют, что это разные розовый и что они реально отличают один от другого. При этом могут по часу спорить друг с другом о том, как именно называет оттенок, например, кофточки и самое удивительное — получать от этой пытки удовольствие!»

«Женщины…»

«Ага…»

За время нашего внутреннего диалога во внешнем мире прошло чуть больше секунды, Маша всё ещё сверлила меня подозрительным взглядом, и я счёл за лучшее вернуться к изначальной теме.

— Значит, и для профессора, и для тебя — это выступление много значит?

— Конечно! Выход на таком действии, пусть просто в Могилёве — это более значимо, чем целый персональный концерт в Минске или в Москве! Ну, в столице концерт… Хм… Смотря какой, да.

— И для тотема…

— Тихо! Вслух о таком не говорят, только с самыми близкими, потому простительно, — она чмокнула меня в нос. — Но — да, тоже полезно, очень.

— Становится понятнее накал борьбы за место в танцевальной труппе. Так, подожди! В таком случае профессор, наверное, и на следующий бал тоже захочет…

Мурка моя расхохоталась в голос, не обращая внимания на окружающих — благо, мы были уже на изнанке «художки», а здесь экспрессией чувств удивить кого-то было бы сложно.

— Не говоря уже о том, что просто физически нет времени для репетиций, участие в двух балах подряд — таких случаев по пальцам пересчитать за всю известную историю! Нет, если приглашают выступить с известным и популярным номером — это да, это большая честь, но случается. А с двумя своими новыми номерами подряд — это одновременно заявка на гениальность и на непревзойдённую наглость! Да от тебя и на весну никто ничего ждать не будет, даже намёком! Максимум — могут попросить выступить камерно, не с главной сцены, с чем-то знакомым.

— Ну, мне же лучше. Можно на следующий Новый год приберечь…

Маша опять расхохоталась в голос и так, смеясь, и вошла в репетиционный павильон.

Глава 17

Профессор Лебединский от попыток завести любой разговор, не связанный непосредственно с репетицией, только отмахивался — мол, после бала, всё после бала. Посидел с умным видом, пока профессор, дирижёр и два хореографа гоняли то вместе, то врозь оркестр и танцоров, пообщался с дедом, провёл заодно кое-какие расчёты по предстоящему строительству в Викентьевке — благо, дед у себя «во внутреннем мире» мог организовать себе рабочее место и делать как записи, так и серьёзные расчёты. Вывод был неутешительный — объём одних земляных работ в самом щадящем варианте не давал шансов успеть за год, даже если выгнать всё население села, полностью остановив все другие работы. И это без учёта того, что песок нужно было на чём-то возить, даже если срыть ради материала изрядную часть арендованной гряды. Стоп, если добывать песок самим — объём земляных работ удваивается: сначала выемка, потом засыпка. И перевозка. Чем-то. И не удваивается, а вырастает ещё больше: выкопать сложнее и дольше, чем засыпать и уплотнить.

Короче, без найма профессионалов, причём с тяжёлой техникой — никак, вообще. Гадство такое, зла не хватает. Цена «удовольствия» уверенно ползёт вверх, стремясь перейти из категории «пугающей» в «шокирующую», если не «неподъёмную». И Каллифорский здесь ничем не поможет, хоть у него есть в распоряжении всё, то есть вот вообще всё нужное — они как-никак насыпь же для железной дороги строят! Но одно дело самому подрабатывать «в свободное от основной работы» или даже злоупотребить, пригнав на недельку десяток рабочих, что будут числиться «заболевшими» чтобы показали нашим работникам, что и как делать надо. Или другой десяток, чтобы смонтировать и залить береговые опоры моста. Но снять со стройки, которая сейчас в двадцати пяти километрах от Тальки, как минимум половину техники и людей на два-три месяца это было бы уже даже не наглостью, это уже получается «клинический случай охренелости».