Авторская сказкотерапия - Гнездилов А. В. - Страница 28

– Неужели ты сделаешь эту дурнушку принцессой? - засмеялась Ярра, но вдруг умолкла. Красота природы вдруг соединилась с красотой души Юффы. Вся долина Бельмонтэ пришла ей на помощь. И она стала так прекрасна, что перстень Лунного Принца сам повернулся на ее руке и остановил время. Теперь он воистину служил счастью. Говорят, он до сих пор является тем, кто приходит на Бельмонтэ.

(неПУТЬёвый сайт Вишнякова Андрея- электронная библиотека)

ДОМ

Как часто судьба человека оказывается связанной с судьбой дома! Роль декорации, которую мы отводим ему, отнюдь не ограничивает его возможностей. Порой мы обнаруживаем, что наша жизнь - лишь отражение того сюжета, что заложен в наших жилищах. В самом деле, вглядитесь в молчаливые лица домов старого города. В них можно прочесть и характер, и настроение, и судьбу. Шумная и бестолковая толпа, текущая по улицам, - лишь поверхность воды, в которой отражаются высокие, живописные берега.

В окрестностях Берлина, в местечке Гессен-Винкель, стоял старый, заброшенный дом. Среди богатых бюргерских коттеджей, окруженных подстриженными лужайками, аккуратными цветниками и прирученными деревьями, он отличался своеобразной дерзостью. Во-первых, он не старался броситься в глаза, а стоял скрытый запущенным садом с высокой травой. Во-вторых, его серый цвет бросал вызов белизне и красочности целой улицы. В-третьих, его ветхость и солидный возраст не скрывали известной стройности и благородства форм. На фасаде, украшенном тремя фантастическими ликами, располагалось полукруглое окно, а над ним еще три узкие, напоминающие замковые, бойницы. Под высокой черепичной крышей, поросшей травой, находился каменный орел.

Сбоку был парадный подъезд, и перед входом, у двери стояла фигура медведя. В лапах его был щит с геральдическими знаками.

Жил ли кто-нибудь в этом доме, окружающие не знали. Старинная кованая ограда с прихотливым рисунком стерегла покой усадьбы. Кроме того, время от времени там появлялся огромный старый сенбернар, и его хриплый лай отгонял любопытных. Однажды судьба занесла сюда некоего художника по имени Толль. Разглядывая дом, он предался размышлениям.

– Да это я сам! Если бы вздумалось мне изобразить себя в виде дома, я, пожалуй, не сделал бы лучшего автопортрета. Вся моя жизнь - это верность своему идеалу, это одиночество и заброшенность, это ослепительные мечты и отрезвляющая действительность!

Он еще долго изливал бы свои чувства, но руки его легли на решетку, и тотчас раздался легкий топот, и старый пес появился у крыльца. Увидев Толля, пес повел себя весьма необычно. Он не залаял, как всегда, а завыл так, что сердце у художника упало. Тщетно он пытался успокоить собаку. Сенбернар продолжал свою скорбную песню с такими всхлипываниями, как будто рыдал человек. Толль поспешил уйти. Меж тем странный дом продолжал притягивать его, и на следующий день, к вечеру, художник пришел опять. Закатные лучи солнца освещали пронзительную красоту дома, четкие и гармоничные пропорции, сочетающие легкость и изящество рисунка. Казалось, это был маленький замок в каком-то заповедном лесу, и отблеск на стеклах плавился в окнах, как в глазах, наполненных слезами. Толль собирался делать эскиз, но чье-то жаркое дыхание пахнуло ему в затылок. Если бы он уже не сидел на земле, то, вероятно, упал бы.

Позади него стоял старый сенбернар и размахивал хвостом, словно это был маятник напольных часов. Еще мгновение, и теплый язык прошелся по физиономии испуганного художника. Заручившись этим приветствием, пес двинулся вдоль ограды, поминутно оглядываясь на Толля и останавливаясь. Не могло быть сомнений, что он приглашает следовать за собой. Любопытство подтолкнуло художника, и он последовал за собакой. Былая роскошь интерьеров проступала сквозь толстые слои пыли. Паутина висела над карнизами, и из глубины картин манили какие-то морские горизонты и горные ландшафты. Пес, как гостеприимный хозяин, провел его по всем комнатам и, наконец, остановившись в последней, лег на пол. Старинные клавикорды с открытой крышкой будто ждали Толля. Тут же через распахнутую дверцу шкафа виднелся темно-синий бархатный сюртук, расшитый серебряной парчой. Парик висел на подсвечнике. Художник сохранил в душе еще достаточно детской непосредственности, чтобы воспользоваться этим. Он надел парик, сюртук и сел к клавикордам. Музыку он любил страстно, но не знал нотной грамоты. Тем не менее пальцы его, коснувшись клавишей, вдруг сами пустились в путь.

Толль играл, и ему не верилось, что это не сон. Инструмент звучал так, словно был настроен вчера. Окончив игру, он встал, снял парик и сюртук и поспешно покинул дом. Пес проводил его до боковой незаметной дверцы, через которую они вышли, и вернулся назад.

Толль изо всех сил бежал к жилищу, которое снимал у одного из местных жителей. Там был рояль, и художник спешил удостовериться в том, что музыкальный дар, так внезапно открывшийся у него, не исчез. Но он исчез! Тщетно Толль запрокидывал голову и пытался предоставить своим пальцам свободу. Ничего не получалось.

И на следующий день художник снова пришел к дому. Долго он стоял подле него, не решаясь войти, и лишь к вечеру опять появился пес, и все повторилось, как в прошлый раз. Опять Толль облачился в старинное платье и обрел дар игры.

Так начался его роман с Домом. Постепенно он более подробно разглядел интерьеры. Среди картин, висевших на стенах комнат, он обнаружил один портрет. На нем были изображены мужчина и женщина. Он - с величественной осанкой и надменным выражением на гордом и холодном лице. Она - воплощенная нежность и воздушность. Скрытая печаль едва уловимо сквозила в ее улыбке. Но столько обаяния источали ее глаза, губы, мягкость черт и волнистые темные волосы, что это не портило ее, а скорее украшало. Но самое главное, что почувствовал художник, - в душе этой женщины жила музыка. Именно та волшебная мелодия, что звучала из-под его пальцев, рождала в ней отклик, как если бы он произносил ее имя. Пугаясь собственных фантазий, предполагая, что все это бред и он сходите ума, Толль тем не менее снова и снова приходил в Дом, чтобы играть и разглядывать портрет прелестной незнакомки.