Пятнистый сфинкс - Адамсон Джой - Страница 31

Чтобы облегчить жизнь Пиппы, мы с Гаиту выехали утром из лагеря, нагрузившись корзиной с мясом и бидоном с водой; я взяла еще фотоаппараты, кинокамеру и бинокль. Мы проехали всего милю, а потом пошли через кустарник прямо к тому месту, где вчера оставили Пиппу. Не доходя ярдов триста до логова, я остановилась и осмотрела местность в бинокль: нет ли рядом самца. Мне не хотелось мешать ему навещать свое семейство. Потом я окликнула Пиппу. Ответа не было. Я подошла поближе и снова позвала — молчание.

Оставив Гаиту с провизией ярдах в пятидесяти позади, я тихо пошла к кустам и увидела, что Пиппа кормит малышей. Меня обрадовало, что самый маленький тоже захватил сосок и сосал так же жадно, как и другие. Примерно полчаса они толкали носишками мягкий материнский живот, потом один за другим отвалились и уснули, а Пиппа перекатилась на другой бок. Тогда я показала ей мясо, и она не очень охотно вышла из куста, при этом не раз оглянувшись на детей. Она была слишком измучена жаждой и есть не могла, но отказалась пройти пятьдесят ярдов до того места, где я оставила воду. Мне пришлось подтащить воду поближе к кусту. Напившись, она стала есть, а я держала мясо на весу, чтобы на земле не оставалось запаха — он мог привлечь хищников. По той же причине я подвесила корзинку с мясом на дерево, подобрала до мельчайшего кусочка все, что упало на землю, и унесла с собой. Этот порядок я соблюдала неизменно.

Я сделала несколько фотографий. Как только я «попалась на глаза» слепым котятам, трое подняли мне навстречу головы и зашипели; лишь «заморыш» спал как ни в чем не бывало… Просто непостижимо, как эти пушистые комочки бессознательной жизни, слепые, недавно появившиеся на свет, чувствовали приближение невидимой и неведомой им опасности. Они уже могли отличить запах чужого животного от запаха гепардов — это значит, что обоняние развивается у них раньше зрения и является, безусловно, основным чувством у хищников. Малыши шипели и фыркали на меня. Наконец Пиппа легла рядом, подставив им соски, и с мурлыканьем принялась нежно вылизывать их. Постепенно они успокоились, а мы тихонько отошли.

К вечеру мы вернулись с новой порцией мяса — Пиппа слишком мало поела утром. Она оставила котят и попила воды, но к мясу не притронулась. За последние восемь дней она съела всего три четверти козьей туши. После этого она лишь глодала остатки. Не заболела ли она? Я держала мясо у нее перед носом, стараясь соблазнить ее, но это не помогло — она вернулась к малышам и легла, чтобы покормить их. Эти крошки, несмотря на свой нежный возраст, отчаянно дрались, чтобы захватить лучший сосок. До самой темноты, когда мы собрались уходить домой, Пиппа не переменила позы. Мне оставалось только надеяться, что ее кормит отец малышей и этим объясняется ее плохой аппетит.

На следующее утро Гаиту вышел вперед, чтобы посмотреть, нет ли поблизости самца, а я поехала следом на машине. Это вошло у нас в привычку, потому что мы не хотели беспокоить семейство, когда находили свежие следы самца, ведущие к логову. Джордж прислал мясо зебры; я знала, что Пиппа очень его любит, и надеялась, что она хорошенько поест. Но она почти не тронула мяса и даже пить не стала. Мы пробыли там час, и все это время Пиппа вылизывала младенцев. Они уже более уверенно ползали, но самый маленький не сосал. Вернулись мы вечером. Пиппа опять возилась с малышами. Только когда они отвалились от сосков, она подошла к нам и не отрывалась от воды целую вечность. А потом по-настоящему поела и стала прогуливаться у своего куста, внимательно осматривая все вокруг. Я пошла рядом, и она несколько раз трогательно лизала мне руку, чтобы показать, что благодарна за помощь. Эта прогулка продолжалась всего десять минут, и Пиппа снова вернулась к своему семейству.

Утром следующего дня Гаиту заметил свежий след гепарда у дороги и мы решили не тревожить Пиппу до обеда. Приехав, мы нашли в логове мирно спящих малышей. Пиппа появилась минут через десять со стороны Ройоверу — там, примерно в полутора милях, был ближайший водопой. Я думала, что она ходила пить, и была удивлена той жадностью, с которой она вылакала всю принесенную нами воду. Может быть, она услышала, что мы подъезжаем, и сразу же вернулась? Малыши двигались как будто увереннее, но все еще нетвердо стояли на ногах. На мой с Гаиту шепот они настороженно приподняли головы. С этих пор я только предупреждала о нашем прибытии окликом издалека, а возле логова мы молчали.

На другой день я увидела след гепарда, который уходил к реке в направлении, противоположном тому, где было логово. Я была уверена, что Гаиту, как всегда, впереди и разыскивает следы, но возле поворота его не оказалось, так что пришлось мне пойти по его следу, который привел в Кенмер-Лодж, где он весело болтал с женами егерей. Гаиту был хорош собой и очень нравился девушкам, но в этот момент я никак не разделяла их симпатий. В полном молчании мы подошли к логову Пиппы; она кормила малышей. Когда они наелись, настала ее очередь поесть и попить. Потом она опять прошлась вокруг своего куста, чтобы поразмяться. Тем временем я смотрела на маленьких: они перекатывались друг через друга и иногда ухитрялись встать на все четыре лапы. Как только мать вернулась, они стали тереться об нее носами и, приподнимаясь на дрожащих задних лапках, гладили и лизали ее морду. Им было десять дней.

Вернувшись к Пиппе в пять часов, мы увидели, что она перенесла малышей в куст, который рос ярдах в тридцати от первого и почти совсем не давал тени, так что котята задыхались от жары. Она долго пила, а потом принялась искать новое место для «детской» и наконец устроилась в тени шиповатого куста. Я приняла это за намек и решила помочь с переездом: взяла двух малышей и перенесла к ней. Она тут же схватила одного из них за загривок и понесла его, как собака, обратно в редкий куст. Я поспешила вернуть второго малыша, и она немедленно принялась тщательно вылизывать его, словно стараясь стереть мой запах; потом легла на бок и стала кормить. Где-то поблизости были львы, и я, с тревогой прислушиваясь к их ворчанию, начала беспокоиться за свое семейство. Немного погодя я протянула Пиппе мясо. Она поднялась было, потом передумала и вернулась к малышам — словно хотела показать, что не собирается оставлять их в моем присутствии, а чтобы я окончательно прочувствовала, как нехорошо без спросу трогать чужих детей, она легла между мной и котятами и стала смотреть в другую сторону, не обращая на меня внимания.

Весь вечер меня тревожило появление львов и то недоверие, которое я вызвала у Пиппы. Как будто я не знала, что малышей нельзя трогать, пока они слепые и беспомощные. Но этого было мало: шесть слонов почти всю ночь паслись в своих любимых кустах за рекой, всего ярдах в пятидесяти от меня. Когда я включала фонарь, они переставали есть, но стоило мне вернуться в палатку, как все начиналось снова. Эта игра со слонами продолжалась до рассвета.

Рано утром мы обнаружили, что Пиппа перенесла малышей в еще более редкий куст, где их мог увидеть любой гриф, но ей как будто до этого и дела не было. Она напилась и наелась, а потом позволила мне обобрать с нее клещей.

После обеда мы увидели, что она вновь перетащила выводок, на этот раз в более подходящий куст. Пиппа была удивительно ласкова. Конечно, я очень хорошо понимала, что это ежедневное кормление — палка о двух концах: с одной стороны, наши визиты могли испортить ее отношения с самцом и она опять становилась слишком зависимой от нас, а это могло пойти во вред семейству; но, с другой стороны, мне казалось, что сейчас это был единственный выход.

Вернувшись в лагерь, я нашла там директора парка и ветеринара Джона Кинга и решила посоветоваться с ними. Доктор Кинг часто приезжал в парк, чтобы проследить за акклиматизацией шести белых носорогов, и был известен как замечательный знаток диких животных. Он решительно посоветовал мне продолжать подкармливать Пиппу и ни в коем случае не гнать у нее глистов, пока она не кончит кормить. Когда же это произойдет, никто из нас не имел понятия.