Тайна одноглазой «Джоконды» - Роньшин Валерий - Страница 15

Глава XVII

Палочка-выручалочка

Я продолжала держать трубку возле уха и слушать короткие гудки. Минуту, вторую, третью… Мне было так плохо, словно я поганками объелась. Боже мой! Выходит, теперь я уже не Эмма Мухина, а ходячий труп.

Ой, мамочка!

Вдруг так захотелось очутиться дома, в постели, под двумя одеялами. Накрыться с головой и уснуть. А утром проснуться – а это все лишь дурной сон.

Я опять спустила с плеча куртку и посмотрела на пятно. Ни фига себе, какое огромное. Неужели я обречена? Такая юная, красивая… За свои неполные четырнадцать лет в какие только переделки я не попадала. Но в такую точно нет. Что и говорить, ловкая особа эта Смерть. Вот кто по-настоящему холодный и расчетливый убийца. Куда там до нее замухрышке Муму с его мумуканьем и ножом.

В общем, я не на шутку перепугалась.

А вы бы не перепугались? Представьте, вам среди ночи звонит непонятно кто и на полном серьезе сообщает, что через неделю вы отбросите копыта. Представили?.. То-то же!

Я сидела на асфальте, словно оглушенная. В голове не было ни одной здравой мысли. Ни од-ной! Такая тоскливая тоска на меня навалилась, тоскливее даже, чем похоронный марш Мендельсона.

Гафчик, чувствуя, как мне скверно, тыкался острой мордочкой в мои колени.

– Все, Гафч, – грустно сказала я, – пришел Эмке Мухиной конец.

И тут я вспомнила о своей палочке-выручалочке! О Володьке Воробьеве!.. Кто как не Воробей десятки раз выручал меня из самых запутанных-перепутанных ситуаций!

Вот кто мне нужен! Вот кто мне поможет!

Я быстро набрала номер.

Разбудить Володьку оказалось не так-то легко. Наконец длинные гудки прекратились, и сонный голос произнес:

– Ну чего тебе, Мухина?

– Володька, – обалдела я, – откуда ты узнал, что это я?

– А кто еще может ночью звонить?

– Слушай, Воробей… – начала я.

– Нет, ты сначала послушай, – перебил он. – Гафчик куда-то пропал. Помнишь, когда мы…

– Да никуда он не пропал, – перебила я. – Он со мной в Питере. Володька, тут такое…

– С тобой в Питере? – перебил он. – Мы же вышли из Дансинг-холла, а потом…

– Да погоди ты, – перебила я. – Представляешь…

– Ну как доехала, Мухина? На поезд успела?

– Я про это и хочу рассказать. Представляешь, в поезде на самом деле нашли бомбу.

– Не ври, – засмеялся Воробей.

– Я не вру. Мне сосед по купе сказал.

– Твой сосед большой шутник.

– Был шутник, да сплыл. Его убили.

– Кого убили?

– Немухина.

– Какого еще Немухина?!

– Соседа по купе.

Володька немного помолчал.

– Мухина, ты прикалываешься?

– Да ничего я не прикалываюсь! Я только что из морга! А труп тю-тю! Исчез! Вот это действительно – прикол!

Воробей опять помолчал. А после осторожно спросил:

– Эммочка, ты вообще как себя чувствуешь? С головой все в порядке?

– С головой-то в порядке. А вот на плече черное пятно появилось.

– Какое еще черное пятно?

– Обыкновенное. Из-за которого я через неделю развалюсь на части. Вначале отпадут руки, затем ноги…

– Вот что, Мухина, – строго оборвал меня Володька. – Слушай внимательно и запоминай. Сейчас ты идешь на вокзал, садишься в поезд и едешь в Москву. Перед отъездом звонишь мне и сообщаешь номер поезда и вагона. Я тебя встречу. Врубилась?

Я всхлипнула.

– Не могу я в Москву ехать. Мне надо картину Леонардо да Винчи из Эрмитажа украсть.

Володькин голос стал нежным-пренежным:

– Успокойся, дорогая Эммочка. Хорошо. Не надо тебе ехать в Москву. Я сам в Питер приеду. Ты где остановилась?

– В «Невском Паласе», – ответила я и тут же спохватилась: – Ой, нет. Мне же теперь туда нельзя.

– Почему нельзя?

– Да меня милиция по всему городу разыскивает. И к тому же мой номер в гостинице взорван.

Воробей звучно вздохнул:

– Тогда иди к тете Моте. Помнишь мою тетю Мотю?

– У которой мы останавливались?

– Правильно, Эммочка. Молодец. Я тебе сейчас адресок дам.

– Да я помню.

Но он все равно сказал адрес.

– Тетушку я предупрежу. А ты иди к ней и никуда из квартиры не выходи. Слышишь, Мухина, никуда не выходи. Я скоро приеду. Ты меня поняла, Эмма?! Поняла?!

В этот момент мне под руку подлез Гафчик и громко залаял в трубку:

– Гаф-гаф-гаф!

– Бедная Мухина, – пробормотал Володька.

И связь оборвалась.

Глава XVIII

В гостях у тети Моти

Не знаю, чего уж там Воробей наговорил обо мне своей тете, но когда я ранним утром заявилась к ней домой, она встретила меня с распростертыми объятиями.

– Эммочка, лапочка, как я рада, что ты приехала! – целовала и обнимала меня тетя Мотя. – А это твой песик? Какой миленький!

И она с тем же рвением принялась обнимать и целовать Гафчика. Потом тетя до отвала накормила нас блинчиками с мясом и уложила спать. Не успела моя голова коснуться подушки, как я тут же уснула.

Что мне снилось, лучше не вспоминать.

А разбудил меня шум дождя. Я открыла глаза и сразу увидела… «Джоконду». Картина висела на стене, напротив кровати. Может, я все еще сплю?.. Я больно ущипнула себя за руку. Сон окончательно улетел, и я все поняла.

Дело в том, что Матильда Эрнестовна Конде была три раза замужем. И все три раза за иностранцами. Мужья у нее были заядлыми коллекционерами. Первый муж, японец, собирал шелковые кимоно; второй, немец, – пивные кружки; а третий, француз, коллекционировал картины.

Когда же Матильда Эрнестовна разводилась с мужьями, они дарили ей на память свои коллекции. Поэтому вся квартира тети Моти была буквально забита кимоно, пивными кружками и картинами в резных рамах.

Я закинула руки за голову и, глядя на «Джоконду», начала мысленно перебирать события последних дней. Перебирать, как вы сами понимаете, было что. Ваганьковское кладбище, банда Паштетова, убийство Немухина и так далее, вплоть до звонка странного человека по имени Смерть.

Когда этот человек сообщил по телефону о черном пятне, я дико перепугалась. Но сейчас ко мне вновь возвращалась былая храбрость.

«Пора действовать, Эмка!» – сказала я себе.

С этой бодрой мыслью я вскочила с кровати и отправилась в ванную. Долгий прохладный душ окончательно привел меня в чувство. Я вновь была той неунывающей Эммой Мухиной, которую вы знаете.

Из гостиной доносились голоса. Я пошла туда.

Здесь сидели тетя Мотя и Глеб Борисыч Перепелкин. Глеб Борисыч был тети-Мотиным соседом. Он частенько заходил к ней в гости поиграть в карты и поговорить об искусстве.

Вот и теперь они играли в карты и говорили об искусстве.

– Искусство, – важно вещал Перепелкин, – это попытка создать другую реальность. И еще неизвестно, какая из двух реальностей более реальная…

– Глеб Борисович, вы дурак, – отвечала ему Матильда Эрнестовна, кидая на стол бубнового туза.

– Дурак так дурак, – покорно соглашался Перепелкин, откладывая карты в сторону. – Здравствуйте, Эмма. С приездом. Как там Москва?.. Что новенького в Третьяковской галерее?..

В Третьяковке я была сто лет назад и поэтому понятия не имела, что там новенького.

– Все по-старенькому, – ответила я.

– А у нас в Эрмитаже экспонируется бесценное творение великого Леонардо, – гордо сообщил Перепелкин.

– Вы уже были на выставке?

– Я там каждый день бываю.

– И все время выстаиваете такую огромную очередь?!

Перепелкин рассмеялся:

– Нет, конечно.

– Глеб Борисович работает в Эрмитаже, – пояснила тетя Мотя. – Разве я вам не говорила, Эммочка?

– Да, да, говорили, – вспомнила я.

– Его очень ценят в музее, – продолжала тетя. – Глеб Борисович один из ведущих искусствоведов Санкт-Петербурга. Он занимается эпохой Возрождения. А как он знает Эрмитаж…

– Перестаньте, милейшая Матильда Эрнестовна, – порозовел от смущения Перепелкин. – Впрочем, Эрмитаж я и в самом деле знаю как свои пять пальцев. Я проработал в музее тридцать с лишним лет. Эрмитаж – удивительный мир, полный чудес. Роль Эрмитажа в истории русской культуры трудно переоценить. Да что там русской, возьмем мировую культуру…