Вечерний Чарльстон - Дынин Максим - Страница 30

«Однако, интересно девки пляшут, – с удивлением подумал я. – Неужто она – сводная сестра Мейбел? А что, похожа!»

– А где было поместье этого Катберта?

– В Миссисипи, масса. Больше я ничего не знаю.

«Наверное, однофамильцы…» – немного успокоился я.

Но тут Агнес добавила:

– Мама, впрочем, рассказывала, что старый масса ранее жил где-то в Джорджии.

24 апреля 1855 года.

Нью-Йорк, офис газеты

«Нью-Йорк Геральд Трибюн».

Хорас Грили, хозяин и главный редактор газеты

Мой друг Тед, он же сэр Теодор, выглядел даже хуже, чем тогда, когда, после его ранения, мы с Мэри навестили его в гостинице. Мешки под глазами, выражение бесконечной усталости на лице… Но, увидев меня, он радостно улыбнулся и сказал:

– Хорас, друг мой, я не хотел тревожить Мэри, поэтому решил навестить тебя здесь. Тем более что я хочу попросить тебя об огромном одолжении.

– Конечно, друг мой, я сделаю все, что в моих силах.

– Так вот. То, что я тебе сейчас сообщу – весьма конфиденциальная информация. Дело в том, что я в последнее время заметил за собой слежку. Причем слежку вполне профессиональную. Кто этим занимается – не знаю.

– Может, это те, кто стоял за Маккейном, Байденом и Маккарти, и которые хотят тебе отомстить? – спросил я.

Когда Тед бросился под нож преступника, дабы защитить миссис Бэнкс, он еще не знал, сколь злопамятными могут быть ирландцы. Хотя, как он мне рассказал по секрету, к нему наведался сам Моррисси и даже принес извинения от лица своих людей. Более того, неделей спустя Маккейна и некого Патрика Маккарти нашли повешенными на зеленых веревках в роще на землях, недавно приобретенных городом для создания нового парка[60]. Зелеными веревками пользовались «дохлые кролики», когда казнили предателей, ведь зеленый – исторический цвет Ирландии[61]. Маккарти, член одной из банд верхнего Манхеттена, был большого роста, и довольно точно соответствовал тому довольно-таки скудному описанию, которое дал Тед третьему из нападавших. Именно поэтому полиция и закрыла дело, а Нэт Бэнкс решил несколько смягчить антиирландскую риторику своей партии.

– Может быть, и они. Не исключено, конечно, и то, что за мной охотятся мои русские соотечественники, хотя, насколько мне известно, их в этих краях практически нет. Но я подозреваю, что это могут быть либо агенты ее крючконосого величества…

Я расхохотался. Я никогда не видел английской королевы, но знаю, что хотя на портретах ее нос обычно изображается достаточно правильным, те, кто наблюдал ее воочию, рассказывают, что он у нее и правда напоминает клюв попугая. А мой друг продолжал:

– Ну да, она, пожалуй, не простила мне, что я пренебрег ее гостеприимством в Тауэре и ушел, как у нас говорят, «по-английски», не попрощавшись.

– У нас это, кстати, именуют «taking French leave» – уходить по-французски.

– Интересно, – усмехнулся Тед. – А с момента моего приезда в «землю свободных, дом смелых»[62] в Англию попали не только американские газеты, включая «Геральд Трибюн»…

Я хотел извиниться, понимая, что, напечатав статью Энгельса, я подверг своего друга опасности. Но Тед лишь отмахнулся:

– …но и собственно господин Энгельс, которого вместе с Марксом финансирует в том числе и английское правительство. А Энгельс очень уж был на меня зол. И не только за то, что, как он это видит, я унизил его во время вояжа, но еще и за то, что статьи в твою газету теперь пишу я, а не он. Но есть и другая возможность. Видишь ли, я вложил деньги в акции кое-каких торговых фирм по рекомендации как банка, так и Натаниэля Бэнкса и его друзей, и кое-кто меня дружески предупредил, что торговля с Югом – дело весьма опасное. Рынок там давно уже поделен, и они сделают все, чтобы не допустить конкуренции. А именно ее, родимую, я и хотел организовать, и вполне вероятно, что у кого-то из этих людей есть шпионы среди тех, с кем я вел разговоры.

– Это вполне возможно, друг мой, – кивнул я.

– Так вот. Голыми руками меня взять трудно, но сам знаешь, что случиться может всё.

– А ты не думал обратиться в полицию?

– И что я им скажу? Что мне мерещится, будто меня вот-вот схватят какие-то неизвестные мне злые дяди? Копы просто посмеются надо мной, и правильно сделают. Так что, друг мой, у меня к тебе такая просьба. Во-первых, если я вдруг исчезну, не поставив тебя в известность о цели моей поездки, забери, пожалуйста, мои вещи из «АсторХауса». Я оставил на стойке доверенность на твое имя. Оплачен номер до конца мая, так что проблем не будет – более того, пусть они вернут тебе оставшиеся деньги. Я с ними так договорился. Вещей у меня мало. Кстати, в одном из чемоданов осталась пара бутылок линейного аквавита, возьми их себе.

– Хорошо, сделаю, хотя я надеюсь, что с тобой ничего не случится.

– Но есть и более важный момент. В этом портфеле – мои акции, большая часть моих банковских бумаг, а также кое-какие записки. Я думал оставить их в сейфе отеля, но не уверен, что это безопасно – ведь тамошний персонал всего лишь люди, и часть активов может исчезнуть. А тебе я полностью доверяю. Если все со мной будет нормально, то я со временем заберу их у тебя. В противном случае прошу передать их, вместе с моими вещами из гостиницы, моему другу Нику Домбровскому, который в скором времени прибудет в Нью-Йорк. Кстати, думаю, что тебе Ник понравится – он тоже журналист, и всяко получше меня. И человек весьма душевный.

– А он русский или поляк?

– Ты не поверишь. Родился он где-то в штате Нью-Йорк. Но он русский частично польского происхождения. А невеста его – полагаю, кстати, что она уже стала его супругой – из Джорджии.

– А как ее девичья фамилия?

– Катберт.

– Слыхал я про Катбертов… Их много, и все они рабовладельцы.

– У жены Ника рабов нет, у него самого тем более. А еще она во время войны с турками добровольно пошла медсестрой в русскую армию. И даже была награждена.

– А ты уверен, что они приедут?

– Видишь ли… Время от времени я хожу в порт и узнаю, не передал ли мне кто письмо или устное известие. И вот пару дней назад я получил послание от Ника. Это был точно он, – вновь отмахнулся он, увидев, как мое лицо посерьезнело. – Вряд ли местные агенты знают русский, а если и так, то вряд ли они умеют писать, как Ник. И знают некоторые моменты из моей биографии, известные только нам двоим. Он пишет, что с женой приедет в Нью-Йорк ориентировочно в середине июня, а потом они отправятся к родне Мейбел на Юг.

– Понятно… Все сделаю, как ты просишь. Вот только не ходил бы ты, друг мой, в порт без охраны.

– Там меня знают – ведь я подружился не только с Моррисси, но и с Вильямом Пулом, а его Баури-Бойз смотрят за портом.

– Ну тогда, наверное, ладно. Но все равно будь осторожен. Если с тобой что-нибудь случится, то не только мне будет весьма грустно – для Мэри это будет трагедией. Очень она к тебе привязалась.

Насчет Мэри – это я про мою супругу, а не про ту шлюху, на которой женат Нэт Бэнкс. Мэри очень хорошо умеет дружить, но я знаю доподлинно, что она мне никогда не изменит, и я ее не ревную – знаю, что нет причины[63].

– Как говорят у нас, не берите в голову. Ладно, друг мой, благодарю тебя. Я тогда пойду, пока светло, и еще раз наведаюсь в район замка Клинтон.

– Иди, и да хранит тебя Господь!

Тед обнял меня (чего за ним обычно не водилось) и вышел из моего кабинета, я же положил оставленный им портфель не в общий сейф редакции, а в мой собственный «сейф-саламандру»[64], вмурованный в стену за письменным столом. Тщательно его заперев, я перешел к рутинной работе. Только меня все время подспудно беспокоили тревожные мысли о нашем друге.