Вечерний Чарльстон - Дынин Максим - Страница 17

В углу стоял самый маленький стол, и за ним, как обычно, я увидел Теда Фэллона. Увидев меня, он сделал приглашающий жест рукой. Публика остолбенела – до сегодняшнего дня Тед всегда пребывал в полном одиночестве. За вечер он выпивал одну-две кружки пива, но чаевые, как я успел заметить, оставлял королевские, и его официант бросался обслужить в первую очередь.

Так и сейчас – не успел я усесться, как ниоткуда появился долговязый белобрысый человек в строгом костюме.

– Свен, прошу вас, – сказал мой новый друг. – Мне, как обычно, пива. А моему другу принесите, пожалуйста, аквавита – ведь он обыкновенно пьет именно его. Я не ошибся? – и он улыбнулся уже мне.

– Нет, все правильно. Вот только странно, что ты заказал не водку. Слыхал, что у вас ее производят из картофеля и пьют все поголовно…

– Не знаю, кто тебе об этом рассказал – не удивлюсь, если Энгельс, – и он усмехнулся. – Русская водка бывает только из зерна, а потребление алкоголя в России – на предпоследнем месте в Европе, меньше пьют лишь в Норвегии. Ну что ж, за наше взаимопонимание?

Да, взаимопонимание… Сначала я сильно невзлюбил этого новоиспеченного «королевского баронета», и все общение с ним проходило у меня под маской ледяной вежливости, хотя он был и ко мне, и к Энгельсу подчеркнуто дружелюбен. Но один инцидент в корне изменил мое к нему отношение.

Со вчерашнего дня, когда Фэллон появился за нашим столом, Энгельс ни разу не сказал ничего плохого о России. А пока мы были вдвоем, это была его любимая тема. И сегодня за обедом он позволил себе замечание об отсталой стране, погрязшей в невежестве, которую спасают лишь иностранцы на ее службе. Тед усмехнулся, посмотрел на него внимательно и ответил:

– Вот, значит, как. Ну что ж, объясните вашу ценную мысль. Если это вас, конечно, не затруднит.

– Всем же известно, что русские ничего не изобрели, ничего не умеют, и что государственность им дали скандинавы. И что все крестьяне живут в азиатском рабстве.

– Каким это, интересно, «всем»? – спросил с усмешкой Фэллон.

– Ну, моему другу Карлу Марксу, например. Или нашему русскому знакомому Александру Герцену.

– Вот, значит, как… Ваш друг и Герцен – это «все».

– Это – величайшие умы нашего времени, господин Фэллон. – В глазах Фридриха появился мессианский огонек, он расправил плечи и с гордостью посмотрел на нас.

Но Теодор лишь усмехнулся:

– Что-то от «всех» осталось только трое, включая вас. Но Герцен, кстати, русский – а вы сказали, что он один из «величайших умов».

– Он на самом деле немец. Да будет вам известно, что Herzen по-немецки – сердце.

– Немец по матери, это да. Но не по отцу – он был незаконнорожденный, и фамилию ему придумал отец, кстати, дальний родственник правящего в России царя Николая[39].

– Не знал…

– Теперь знаете. Но вопрос не в том, является ли Герцен гением или нет. Я вам даже скажу по секрету – ничего гениального в нем не вижу.

– А в России ничего гениального и нет. Ни писателей, ни художников, ни ученых…

– Значит, вы никогда не слышали ни про Пушкина, ни про Лермонтова, ни про Гоголя – это величайшие писатели нашего века. А художники, такие как Боровиковский, Кипренский и Брюллов? Есть и величайшие композиторы – Глинка, Даргомыжский, Алябьев. Да и ученые…

– Но немецкие лучше, чем ваши, – перебил его Энгельс. – Намного лучше. Не сравнить.

Тут я не выдержал и расхохотался. Слишком уж мне это напоминало разговор с маленьким капризным ребенком. Фриц посмотрел на меня с осуждением и сменил тему:

– Да и государство ваше создали германцы.

– Спорный вопрос, конечно, – кивнул Теодор. – Я лично склонен верить, что именно варяги стали во главе объединенного русского княжества. Но как именно это произошло – другой вопрос. Обратите внимание, что история о призвании варягов в русских летописях во многом совпадает с историей призвания англов, саксов и ютов в Англию. Так что, скорее всего, те, кто правил, представил события так, чтобы показать себя в лучшем свете. Но не забывайте и то, что произошло дальше. Кельтские народы, жившие в собственно Англии, растворились в германском мире – от их языка остались лишь географические названия. Я не говорю о граничащих с Англией регионах – Уэльсе, Корнуолле, а тем более Шотландии с Ирландией – я сказал «собственно в Англии». А на Руси варяги растворились среди славян, заговорили на их языке, приняли их культуру…

– А как ваш Иоанн Грозный? – усмехнулся немец. – Он убил миллионы соотечественников, все это знают.

– Простите, я запамятовал – какие такие «все»? Вы с Марксом и Герценом?

Энгельс посмотрел на него весьма неприязненно, а Теодор продолжал:

– Казнено было при нем около трех тысяч населения, это да. Причем многие действительно безвинно. Про миллионы… Тогда население Руси было около трех-четырех миллионов, так что те, кто говорит о «миллионах» или даже «десятках тысяч» казненных, незнаком с элементарной логикой. Это как мифы о миллионах женщин, казненных в Европе при охоте на ведьм.

– Но, простите, так оно и было – это была борьба церковников инквизиции с женщинами…

– На самом деле казнено было около семидесяти тысяч, в большинстве своем в протестантских немецких землях. И более сорока процентов были мужчины. Но заметьте, что это происходило не в «азиатской», по вашим словам, России, а у вас в Германии, светоче культуры. Кстати, не забудем и Тридцатилетнюю войну – когда была перебита половина населения германских земель, а в отдельных регионах, таких как Верхняя Франкония, эта цифра доходила до девяноста процентов.

– Всем известно, что ведьм сжигала инквизиция, – повысил голос Энгельс.

– Инквизиция занималась этим лишь однажды – в баскском Бильбао в самом начале семнадцатого века – причем те инквизиторы, которые вели это дело, были впоследствии наказаны инквизицией же. Занимались этим у вас, – он подчеркнул слово «вас», – светские власти. Впрочем, и соседи ваши «отличились» – вспомнить хотя бы Варфоломеевскую ночь в Париже или десятки тысяч казненных за «бродяжничество» в Англии.

Физиономия Энгельса все это время наливалась краской, и наконец он не выдержал, вскочил и заорал истошным голосом, брызжа слюной:

– Все равно ваша отсталая азиатская страна обречена!

Теодор лишь вперил в немца тяжелый взгляд и сказал что-то спокойным голосом по-русски. Звучало это примерно так:

– Povtoree, kulturtreger mokhnorili?

Энгельс понял, что дело принимает скверный оборот, плюхнулся обратно на сиденье, съежился и заблеял:

– Я не это имел в виду, сэр Теодор! Совсем не это!

– Uchtee, suka… – добавил Фэллон, посмотрел на меня, чуть улыбнулся и добавил уже своим обычным вежливым тоном: – Небольшое недоразумение, мистер Говард, все в порядке. Передайте мне, пожалуйста, солонку.

После этого мы с ним неожиданно начали называть друг друга по имени[40]. А вот теперь мы оказались собутыльниками.

– Ну и как твой аквавит? – улыбнулся Тед.

– Да так себе… наш виски – особенно мэрилендский – намного лучше.

– А не хочешь попробовать настоящего линейного аквавита? Я везу с собой полдюжины бутылок, одну могу распечатать.

Он подозвал официанта, расплатился, и мы пошли в его каюту. Аквавит и правда был получше, чем то, что подавали в корабельном баре. И, когда мы выпили за здоровье всех присутствующих (коих, естественно, было лишь двое), я откашлялся и сказал:

– Тед, прости меня. Я сначала подумал, что ты – изменник, вроде того самого Герцена, с коим я имел сомнительное счастье познакомиться в Лондоне. Ведь ты бежал из России в Англию и даже был вхож к высокопоставленным особам – а, по слухам, даже к королеве.

– Да, я имел удовольствие познакомиться с ее величеством, – кивнул мой собеседник. – Ты только не верь всем домыслам, которые публиковали про меня – и про нее тоже – разнообразные газеты.