Столичный доктор. Том III (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 44

Закончив дела в больнице, я помылся и решил позавтракать в кафе напротив. Из головы все никак не шла эта Агнесс, особенно ее зеленые глаза. Поэтому надумал развеяться, изучить окрестности — благо дождь закончился, выглянуло солнышко. Дошел до моста и посмотрел на крепость на другом берегу. Обозревать ее поближе не решился, для этого пришлось бы карабкаться вверх, а мне после завтрака было откровенно лень. Зато нашелся добровольный экскурсовод в виде старичка, рисующего пейзажи на берегу реки. Он и рассказал, что река — Майн, мост — Старый, а крепость — Мариенберг.

Воспользовавшись моей врожденной вежливостью, старый хрыч решил изложить мне историю родного города от времен основания до сегодняшнего дня. Краевед-экстремист, короче. На меня сыпались имена герцогов, императоров, святых, военачальников, и прочий исторический мусор. Уже через минуту я перестал вслушиваться, потому что мне совершенно по барабану, что двигало матерью какого-то герцога, когда она решила послать подлых убийц к знаменитому попу. Естественно, кивал, говорил «Я, я». Демонстрировал участие в разговоре.

Я готов был даже заплатить пару марок за пейзажик, выглядящий как первая проба кисти, но, как ни странно, шедевр мне предложен не был. Хоть тут повезло. И в отплату за подробный отчет о строительстве епископской резиденции, а заняло это лет сорок местной истории, я спросил о герре Рёнтгене, ректоре университета. А вдруг он поклонник Гёте или Гейне, сбегаю в библиотеку, заучу пару цитат для беседы.

Оказалось, Вильгельм Конрад… не уважает русского царя, и вообще, либерал и вольнодумец. Шутить не любит, интересов два — наука и семья. Короче, мое письмо могло привести совсем не к тем результатам, на которые надеялся. Но делать нечего, идти надо. Разрулим на месте, если что. Явочным, так сказать, порядком.

Герр ректор встречал меня на ступенях университета. По крайней мере, выглядело это именно так — он стоял, я подходил. Очень похож на канонические портреты — окладистая борода, густые брови, суровый взгляд. Студенты на экзамен без подгузников вряд ли заходят.

Когда я приблизился на минимально возможное расстояние, то оказался в позе смиренного просителя — учитывая три ступеньки, взгляд мой упирался в пупок физика, а потому я должен был задирать голову. А ведь видел, гад, что иду прямо к нему, даже шага навстречу не сделал. Я снял шляпу, и произнес:

— Герр Рёнтген, разрешите представиться: профессор Московского университета Баталов, доктор медицины. Я писал вам с просьбой о встрече.

Даже «здрасьте» не сказал, посмотрел как на таракана, и процедил:

— У меня, господин профессор, нет времени на бесполезные встречи. Жаль, что вы потратили своё.

Интересно, если я ему сейчас в глаз дам, это не скажется на предстоящем открытии? Заметит он свечение нужной фигни? Таких напыщенных козлов, преисполненных чувством собственного величия, редко удается встретить. И что теперь делать?

Глава 22

Как пелось в одной песенке Айболита — «Ходы кривые роет. Подземный умный крот. Нормальные герои. Всегда идут в обход!». Я решил стать умным кротом-айболитом и не лезть на рожон. Не хочет Вильгельм Конрад Рентген сейчас со мной общаться — пойдем в обход. Ничего страшного не случилось. Если подумать трезво, я порой нежеланных просителей и попрохладнее встречал. Так что мироздание мне просто вернуло бумерангом собственные поступки.

Потеряю ли я что-то, если так и не получится присутствовать при совершении открытия? Да ни грамма, поездка, можно сказать, туристическая. К декабрю уже сделают первую рентгенограмму, потерпеть чуть больше месяца. Но я хочу побыстрее. Чтобы не думал об этом Рентген, а сразу сделал. Вот даже выпячивать свое первенство не буду, когда притащу аппарат в Россию. Мне просто надо присутствовать при этом. Это как если бы у поклонника живописи появилась возможность посмотреть как Рембрандт «Ночной дозор» заканчивает. Я вернулся в гостиницу, наконец, позанимался ушу и пообедал. После чего прилег вздремнуть. А тут приносят записочку. Так мол, и так, господин Рентген готов встретится со мной в шесть часов.

Разумеется, я сидел в приемной ученого уже в пять сорок пять. И ровно в шесть меня запустили в кабинет, который был очень скромно отделан. Никаких дубовых панелей, кадок с пальмами, как сейчас принято. Много книжных полок, стол, два стула для посетителей.

— Я узнал, что вы буквально спасли жизнь большому меценату нашего университета Гансу Хоффману.

Ректор вышел из-за стола, приязненно улыбнулся. Пожал руку. Сама любезность, будто несколько часов назад не он, а его двойник меня отшивал, указывая направление желаемого движения.

— Ну это преувеличение про жизнь, — опешил я. — Просто обезболил.

— Зер геэртэ херр доктор! Моя благодарность не знает границ. Если бы с Гансом что-то случилось, финансирование столь важных экспериментов было бы прекращено. Не мне вам рассказывать, как иногда бывает…

Так и сказал, «зер геэртэ». Включил, значит, в круг общения, засранец. А Хоффман, выходит, отгружает помощь университету. Любопытно. В будущем — это станет общепринятой практикой. Богачи через эндаументы будут массово отмывать деньги, уходить от налогов…

— Как вы узнали, где я поселился?

— У нас в городе одна-единственная приличная гостиница, где мог бы остановиться профессор московского университета, — хохотнул Рентген. — И именно в ней также проживает бедняга Хоффман.

— Ясно. Кстати, об экспериментах, — подобрался я. — Нельзя ли поприсутствовать? Обещаю, даже дышать через раз буду. В гимназии увлекался этой наукой, долго думал, на кого учиться. Победила медицина, но старая любовь не ржавеет.

— Почему бы и нет? — пожал плечами ученый — Мы сейчас исследуем реакцию солей бария на ток…

Дальше Рентген начал долго и муторно рассказывать про свои опыты, понимал я с третьего на пятое — моему немецкому банально не хватало специфического вокабуляра. У любого круга специалистов есть свой птичий язык, непонятный непосвященным. Добавляем иностранную речь, непривычные и устаревшие термины, готово: слушатель уже борется с искушением изобразить взгляд барана на новые ворота. Но даже плохое кончается. А ради вечернего шоу восьмого ноября я готов был слушать рассуждения о физике долго. Кстати, лектор из Рентгена очень опасный. Рассказывает он тихим голосом, почти без интонаций. Сколько чашек кофе заливают в себя его студенты? Думаю, они делают неплохую кассу какой-нибудь близлежащей кофейне.

Подозреваю, что значение важности банкира очень трудно переоценить. Потому что учтивость достигла невиданных высот: Рентген заговорил о моих собственных изысканиях. Я коротко рассказал о стрептоциде, группах крови и операции на открытом сердце. Оказалось, что Вильгельм Конрад, вернее, его любезная супруга Анна Берта, успешно лечилась волшебным русским порошком. А я ведь думал воздействовать через нее, если напрямую не получится.

Расстались мы очень тепло. Меня даже чаем угостили. Договорились на завтрашний вечер. Раньше лекции, семинары и ректорская рутина. Только мощная сила воли удержала меня от торжествующего вопля, сопровождающего ритуальный праздничный танец дикаря племени тумба-юмба. Я сделал это!

Заниматься на следующий день больше ничем у меня не получалось. Общая приподнятость настроения не давала. Будто подросток, добившийся долгожданной взаимности от предмета своего обожания, я хотел поделиться радостью с окружающими. Только осознание, что всем остальным это крайне неинтересно, затыкало мне рот. Один Кузьма заметил радостные пробежки по номеру и прыжки с кровати, но сделал ошибочный вывод, что мне удалось втюхать местному университету нечто малопонятное и бесполезное, заработав при этом кучу деньжищ. Это привело к новому приступу хандры у моего слуги, потому что мечты о волшебной таблетке, которая убьет другое чудо и позволит пьянствовать, как это и предначертано божьей волей всем нормальным людям, никуда не делись.