Благословенный (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 5

К моей несказанной радости, Костик и мальчики начали играть меж собой, что позволило мне сбежать в свою спальню.

Протасов было увязался за мною, но я попросил его оставить меня одного.

— Александр Яковлевич, я несколько устал с дороги, и после болезни ещё чувствую слабость. Право, идите лучше в помощь господину Остен-Сакену! Эти буйные господа явно его не слушаются! А я ту просто пока полежу!

— Хорошо, Ваше Высочество, в этот раз можете отдохнуть, но помните, праздность после обеда прескверно отражаются на фигуре вообще, а наипаче — на талии!

Наконец, я мог осмотреть и свою спальню. Как и все почти помещения в Зимнем Дворце, она имела несуразно высокий, под 6 метров, потолок. Комната была оштукатурена и расписана богатой живописью, фресками в античном вкусе по золоченому фону; такой же был и карниз; паркет великолепного рисунка был сделан из пальмового, розового, красного, черного и других видов тропического дерева. В глубине спальни находился узкий альков, украшенный колоннами из искусственного мрамора, по углам от него находилось сразу две полукруглые, как и в гостиной, изразцовые печи. Ещё в помещении имелось два больших трюмо: стояли они одно против другого, причем одно из них помещалось между окнами, другое же находилось между двумя арками алькова Тут же имелись два дивана, упиравшиеся в печи; напротив стояло два шкафа, рядом с ними — две узкие одностворчатые двери. Одна из дверей, как оказалось, вела к «известному месту», другая в комнату, оканчивавшуюся большой стеклянной дверью, и предназначавшуюся для прислуги и хранения лишних вещей.

Несмотря на дикие вопли, раздававшиеся из соседней комнаты, что не в силах была сдержать даже массивная дворцовая дверь, я почувствовал себя достаточно уединенным, чтобы обдумать спокойно моё положение.

Вихрь мыслей кружил меня. Перед мысленным взором складывались немыслимо-фантасмагоричные картины: полагаю, достойным эквивалентом в живописи им служили бы полотна Брейгеля, Босха или Сальвадора Дали. Итак, это не сон: я в Зимнем дворце, в теле будущего императора Александра Первого! Того самого победителя Наполеона, созидателя военных поселений, либерала, крепостника, соучастника государственного переворота и отцеубийства.

Изумительно. Волшебно. Ох**ть…

Как я оказался здесь? Не знаю, возможно ли разгадать эту тайну… Почему совершенно ничем непримечательному мне предстоит переиграть эту, давным-давно отыгранную партию? Что теперь делать, в какую сторону идти, к чему стремиться? Всё это вопросы, непременно требующие правильного ответа; а ответа нет, не только что правильного, а никакого.

Что же поделать, будем исходить из того, что есть.

Итак, что я знаю про это время? В сравнении со среднестатистическим соотечественником, — не так уж мало. По образованию я историк, учитель истории. Даже преподавал два года в одной из школ родного города. Потом хроническое безденежье сначала заставило хватать учебные часы, добавив к преподаваемым предметам географию и ОБЖ, а затем погнало меня в столицу нашей Родины, конкурировать на её огромном рынке рабочей силы с жителями кишлаков и аулов. Последовательно поработав на стройке, в логистическом центре маркетплейса, в оптовых продажах бытовой химии, а затем — электротехники, с последней позиции и был я судьбою и, видимо, термоядерным взрывом, перемещён в и.о. цесаревича Александра. Ну, ладно хоть, не Димитрия Ивановича, не Ивана Антоновича и не Алексея Петровича!

Так, надо бы мне успокоиться. Есть во всём этом и светлая сторона! Товарищ царь Александр I волею божию помре лишь в 1825 году, так что я немало ещё поживу… если, конечно, не буду делать глупостей. Раз я оказался заброшен сюда во время Таврического вояжа императрицы Екатерины, выходит, на дворе зима 1787 года, а это… 13+25… Ого, тридцать восемь лет! Целая жизнь впереди, ух, чего можно наворотить! Да с моими-то знаниями, да с нереализованными в прошлой жизни амбициями!

Так. А что у нас со знаниями, особенно техническими? Вот тут, конечно, вопрос… Я кое-что знаю, кое-что помню, но так, чтобы это всё можно было взять и сразу применить — такого за мною почти ничего и не числиться! Ну, помню я по прошлой работе номенклатуру светодиодных лампочек и дифавтоматов, знаю складскую программу, могу оформить УПД и прочие товарораспорядительные документы. И что? Как это всё сделать, из чего, к чему, зачем — для скромного менеджера по продажам всё это тайна, покрытая мраком.

Историю я помню прилично, не всё ещё забыл с института, но, не могу сказать, что знаком с этим периодом мегаподробно. Сейчас будет 2-я Русско-Турецкая война, продлится 6 лет. Начнётся она где-то летом, сразу по возвращении Екатерины из Крыма. Затем — Русско-Шведская война, революция во Франции, разделы Польши — один уже прошёл, ещё два на очереди. Потом Павел… да, совсем забыл, еще война с Персией, а уж за ними Павел. А там понеслось — Наполеон, Аустерлиц, Бородино…

Ну, ничего, ничего. Протагонист-то не знал даже этого! Да и вообще, судя по обстоятельствам моего появления здесь, хуже, чем всё прошло, устроить уже невозможно. А может быть, всё еще сложится, и будущее наше обойдётся без ядерной войны и всего этого вот… Я могу попытаться. Я готов попытаться! Я должен…

Раздался деликатный стук, дверь отворилась, и вошел г-н Протасов.

— Ваше высочество, вам лучше? Цесаревич Константин и господа Салтыковы желают поиграть с вами в солдатики!

— Давайте в другой раз, право. У меня что-то голова разболелась…

— Так надо проветрить, сменить свечи, да проверить, не перекрыты ли дымоходы. Я распоряжусь!

Он вышел; тут же ко мне вошли пара слуг и истопник. Слуги поменяли свечи, вынув огарки, и зажгли новые; отворили окно для вечернего проветривания, впустив внутрь морозный свежий воздух с Дворцовой площади. Истопник проверил печи, пошерудив в топках кочергою, и подкинул пару поленьев.

— Много не ложь, — прикрикнул ему Протасов, — а то жарко будет!

Вскоре нас повели на вечернюю службу. Церковь, как оказалось, находится тут прямо в здании дворца! Костик, переполненный сегодняшними впечатлениями и всегдашнею молодой дурью, кривлялся и шалил. Затем, после ужина и повторного осмотра доктором, наконец нас отправили спать. Эх, и длинный же выдался денёк!

В спальне моей было совсем даже не жарко; сильно дуло от одного из окон. Впрочем, тяжелое теплое одеяло на плотной шёлковой подкладке вполне спасало…

…но только, пока ты под ним!

— Просыпайтесь, Ваше высочество! Просыпайтесь!

Это какое-то дежавю! Снова меня будит всё тот же господин! Вновь за окнами темень, да ещё и страшная холодрыга в спальне!

— Ваше Высочество, смею напомнить вам, что руки следует держать поверх одеяла!

Какое, нахрен, поверх! Да тут околеть можно!

— Александр Яковлевич, сделайте что-нибудь! Невозможный холод!

Воспитатель мой задумчиво посмотрел на тяжелые шторы, ощутимо колышущиеся от струй ледяного воздуха, прорывавшегося через щели в огромных дубовых рамах.

— Извините, надобно замерить температуру воздуха. Сейчас схожу за термометром!

— Разве же так непонятно, что тут очень холодно?

— Извольте вспомнить, что согласно наказу августейшей бабки вашей, — тут воспитатель почтительно поднял глаза к немыслимо высокому, теряющемуся в предрассветной тьме потолку, — температура в ваших покоях должна соответствовать определённым пределам. Хотя, возможно, вы правы — ветер нынче с Балтики, и окна продувает немилосердно. Я пришлю сейчас истопников.

Вскоре пришёл средних лет человек в ливрее и парике, и затопил одну их печей. Александр Яковлевич пришёл с термометром в серебряной оправе и педантично следил, как поднимается температура воздуха; наконец, признав результат достаточным, велел прекратить.

На другой день нас повели сначала в церковь. Константин, видимо, чувствовал себя хорошо, и явно засиделся за время болезни. Теперь он дурачился даже во время службы. на что воспитатель его, Карл Иванович Остен-Сакен, реагировал, пожалуй, излишне добродушно.