Овация сенатору - Монтанари Данила Комастри - Страница 37

Дом на Делийском холме выглядел пустым. Ни привратника, ни охранника, даже ни одного клиента, ожидающего подачки на скамье у входа в домус.

Аврелий, который уже приготовился сражаться за то, чтобы его впустили в дом, удивился, увидев, что сам хозяин открыл ему дверь. В старой тунике, он выглядел сейчас отнюдь не воинственно: хмурый, мрачный, с глубокими морщинами на лбу — и казался слишком измождённым, чтобы проявлять свою обычную враждебность.

— Что ещё тебе надо? — устало спросил он и, похоже, очнулся от оцепенения, только когда Аврелий намекнул на секретное послание, найденное в коробке. — Военное донесение… Речь идёт о доказательстве предательства моего отца, не так ли? — спросил он с мрачным видом, направившись в таблинум. — Выходит, это ты шантажируешь меня? Так или иначе, игра окончена. Я не намерен больше платить!

— О чём это ты? О каком шантаже ты говоришь? — изумился патриций.

Валерий с сомнением посмотрел на него.

— Да вот кто-то требует от меня денег… Пожалуй, поверю тебе, Аврелий, что ты здесь ни при чём. И главным образом потому, что ты точно не нуждаешься в моих жалких сестерциях. Кроме того, мне было бы легче видеть тебя убийцей, чем шакалом. В этой роли я, не поколебавшись, признал бы Антония, если бы не получил требование о деньгах уже после его смерти. Последнее письмо оказалось под дверью сегодня. Шантажист хотел, чтобы я принёс деньги к ограде храма Фебрууса[71]в седьмом часу и оставил их в дупле большого дуба, а потом вернулся бы домой и никуда больше не выходил. А если, мол, не подчинюсь этому требованию, все узнают, кем был на самом деле мой отец!

— Ты так и поступил?

— Да, во второй раз и в последний. Нет смысла бесконечно подчиняться. Я притворился, будто выполняю его требования, но твёрдо решил разоблачить его. В первый раз моя сестра спряталась неподалёку от храма и видела фигуру в чёрном, но не поняла, кто это. Сегодня она снова пошла туда, и, надеюсь, ей повезёт больше.

— Кого ты подозреваешь?

— Поначалу я думал, что это Метроний, но он погиб в пожаре ещё до того, как я получил второе письмо.

Аврелий испытал одновременно и разочарование, и облегчение: намёк на шнурки не произвел никакого впечатления.

— Покажи мне письма. Я уже сталкивался с подобными случаями.

— Ты последний человек на свете, к кому я обратился бы за помощью. Антоний тоже предупреждал меня, что ты опасен, — неожиданно снова враждебно заговорил Валерий.

— Что тут скажешь — у меня были отличные друзья! — с иронией улыбнулся сенатор. — Знаешь, я не верю, что друзья познаются в беде. Сочувствовать пострадавшему легко, труднее радоваться чужим успехам. Поэтому я всегда стараюсь понять, кто действительно искренне рад за меня в минуту большой удачи, а не в час беды.

Сказав это, Публий Аврелий хотел уйти: или Цепион не имел никакого отношения к убийствам, или проявлял редкие актёрские способности. В любом случае им не о чем больше разговаривать.

Подожди, — задержал его Валерий, доставая из туники свёрнутый лист. — Вот последнее письмо. Здесь перечислены драгоценности, отправленные полководцу Одиннадцатого легиона, чтобы подкупить варваров. Так что вина моего отца не только в неповиновении приказу, но и в том, что он продался врагу, и ты скрыл это от меня, даже когда я хотел убить тебя! Что ещё такого тебе известно, Публий Аврелий, чего не знаю я? — спросил он, схватившись за голову.

Патриций взглянул на стену старого домуса, и ему показалось, будто она слегка заколыхалась, подобно полотнищу военной палатки на холодном северном ветру…

До рассвета оставалось ещё четыре часа. Вера Клавдиана высвободилась из его объятий и торопливо поднялась с походной койки.

— Значит, завтра. Будет полнолуние. Германцы верят, что это хорошее предзнаменование. А подкрепления всё нет.

— Надо поскорее вывести людей…

— Враги уже там. Я слышу. Они окружают нас…

— Мы ещё можем оставить позицию, спасти людей, — сказал трибун.

— Но нам приказано удерживать её. Послушай мой план: большая часть наших войск — двести легионеров — спрячется на холме слева от ограды, а оставшиеся сто человек встанут перед лагерем, чтобы отбить первую атаку. Варвары не знают, сколько нас на самом деле, и подумают, будто имеют дело только с теми, кого видят перед собой. Если войска в долине сумеют продержаться до тех пор, пока к ним не выйдут все враги, тогда кавалерия, лучники и другие две сотни легионеров смогут напасть на них сверху, с холма!

— Но все, кто останется в долине, будут уничтожены. Германцев тысячи, а легионеров всего лишь чуть больше трёх сотен…

— Но это римляне! Хорошо обученные, вооружённые и дисциплинированные, — ответила женщина.

— Однако у нас нет никого, кто мог бы руководить ими, — возразил Аврелий.

— У военных трибунов достаточно авторитета, чтобы возглавить их, — одним духом выпалила она.

Аврелий закрыл глаза. Вот, значит, зачем она отдалась ему — ей с самого начала нужно было только это…

— Возьмёшь на себя командование резервом, Публий Аврелий, и атакуешь с холма.

Юноша отвернулся. Женщина шагнула к нему, но он отступил от неё.

— А если откажусь? Убьёшь меня, как убила своего мужа? — спросил он.

— Как ты можешь говорить такое? — побледнела Вера.

Я осмотрел отверстие в палатке и понял, что оно пробито стрелой, пущенной с близкого расстояния. Стрела была, видимо, отравлена: рана Цепи-она оказалась, конечно, тяжёлой, но не настолько, чтобы вызвать мгновенную смерть.

— Виноват в этом может быть кто угодно, — ответила она.

— Никто не мог войти в палатку без твоего ведома. Это сделала ты, — ледяным тоном повторил трибун.

Вера Клавдиана встала перед ним и заглянула ему в глаза.

— Ты знал… Но промолчал. Почему?

Аврелий опустил голову.

— Ты меня спрашиваешь об этом?

— Послушай, — с волнением заговорила она. — Цепион продался германцам. Он заключил договор с вождём племени о том, что мы отступим из лагеря. Даже письменный приказ императора не заставил его изменить решение.

— Наверное, не так уж он был неправ. Сейян — тиран, и Сенат повинуется его воле, не задумываясь о судьбе тысяч легионеров, которые умирают ради него! — с презрением заявил Аврелий.

— Он был воином, получил приказ и не выполнил его. Это называется предательством. Мне пришлось убить его. Если бы мы отступили, Двенадцатый легион был бы уничтожен в засаде. Меня предупредили, но я не могла поверить в это… А потом узнала, что это правда. Мой муж связался с вождём племени марси и заплатил ему за спасение своей жизни.

— Как же случилось, что такой человек, как он, дошёл до этого? — в недоумении спросил трибун.

— Он был убеждён, что префект претория решил сэкономить на подкреплении сторонников Агриппины.

— И в самом деле, Двенадцатый всё ещё не при был, — заметил трибун.

— Прибудет, и благодаря нам окажется на позиции, которая будет всё ещё в наших руках! — решительно возразила женщина. — Многие годы Цепион был лучшим полководцем и лучшим из супругов. Я не могла позволить ему обесчестить своё имя, а так никто не узнает о его измене, и завтра мой сын сможет ходить с гордо поднятой головой по улицам Рима!

— Промолчав, я стал твоим сообщником… — произнёс Аврелий.

— Я спасла тебе жизнь, юный Стаций. Цепиону пришлось бы убить тебя, если бы он захотел уверить всех, что не получал приказа от Сената. А теперь прошу тебя возглавить легионеров.

Публий Аврелий сглотнул, пытаясь найти нужные слова для ответа.

— И это всё, что тебе было нужно от меня, верно? Чтобы я возглавил резерв…

— Да. Однако я счастлива, что боги позволили нам прожить вместе эти последние дни. Это придало мне сил и мужества исполнить свой долг, — призналась Клавдиана.

— Но разве ты не покинешь сейчас же лагерь, прежде чем он будет окружён? — изумился Аврелий.

— Ты не понял, молодой Стаций! Кто-то ведь должен стоять во главе легионеров, находящихся в долине. Они не поднимутся на эту самоубийственную атаку, даже если их возглавит легат Цезаря… Но пойдут за мной.