КГБ в 1991 году - Сойма Василий - Страница 36

— Надо дождаться заключения Комитета конституционного надзора, — произнес Горбачев. — Чтобы все шло цивилизованно, демократическим путем.

Шенин не выдержал:

— С вами все давно ясно.

Горбачев остановил и Болдина, пытавшегося довести до сведения президента, что правительство и Верховный Совет против принятия не обсужденного ими нового Договора, нетерпеливо потребовал:

— Конкретнее давайте.

Болдин, по его словам, начал выдавать конкретику. Он ведь окончил Тимирязевскую сельхозакадемию, был редактором  «Правды» по отделу аграрно-промышленного комплекса. Начал говорить о необходимости принятия чрезвычайных мер в ряде районов во время уборки урожая и для стабилизации экономики — те самые варианты, которые по поручению Горбачева готовились на случай критического состояния дел.

Однако его реакции не последовало. Он думал о чем-то другом и неожиданно спросил, распространяются ли меры чрезвычайного положения на действия российского руководства. Когда услышал «нет», успокоился.

— Все, что вы предлагаете, лучше осуществить демократическим путем, поэтому я советую как можно сделать то, что намечается.

«Дальше пошел спокойный и деловой разговор, — отмечает Болдин, — смену тональности которого я не сразу понял.

Михаил Сергеевич деловито говорил о том, как нужно решать предлагаемые вопросы, пояснял, почему он занимает такую позицию.

— Вы подумайте и передайте товарищам, — говорит он. Пожимая на прощание руки, добавляет:

— Черт с вами, действуйте».

Сказал, как истинный атеист: «Черт с вами…» Вообще-то в таких случаях в народе принято говорить: «Бог с вами…» Но это в народе, а сказала-то власть.

Что на самом деле стояло за этой напутственной фразой? Как ее нужно было понимать? Как одобрение или пренебрежение? Впрочем, есть и другая формулировка сказанного им: «Черт с вами, делайте, что хотите, но доложите мое мнение». И всем пожал руки.

Она в том же ряду, что и другая произнесенная им после возвращения загадочная фраза:

«А всего вам я никогда не расскажу».

М. Горбачев: «Что это за визит, не согласованный со мной?» (продолжение)

Протокол допроса Горбачева в качестве свидетеля зафиксировал иную тональность разговора. Ее приводит в своей книге экс-генпрокурор Степанков. На вопрос следователя: «Они документов никаких не представили?». Горбачев ответил отрицательно.

«Нет, документы мне не предъявлялись. Чувствовали они себя неуютно. Я определился — это же предатели. Разговор с моей стороны шел с ними жесткий, эмоциональный. Начали уговаривать, что я устал, у меня много работы, заговорили о здоровье, эту тему продолжил Бакланов. Я напомнил, что на 20 августа назначено подписание Союзного договора. Последовал ответ: “Подписания не будет”».

Следователь задал уточняющий вопрос:

— Это сказал Бакланов?

«Да, Бакланов, — подтвердил Горбачев. — Он же сказал: “Ельцин арестован". Потом поправился: “Будет арестован в пути”. Это был, наверное, элемент шантажа, давления. Бакланов заявил мне примерно следующее: “Михаил Сергеевич, да от вас ничего не потребуется. Побудьте здесь. Мы за вас сделаем всю грязную работу”. Молчал долго Болдин. Стоял у окна, у меня за спиной, а затем тоже вышел вперед, высказался. Вижу: договоренность была — все должны сказать, все должны быть повязаны. Я еще раз повторил, что ни на какие авантюры не пойду, никому полномочий не передам, никакого указа не подпишу».

О.Д. Бакланов: «Полчаса рассказывает про свою ногу…»

Из интервью интернет-газете «Фонтанка, ру», 2011 год:

— Мы хотели убедить его, что подписывать такой договор втихую нельзя, что надо обсудить его с товарищами, хоть у него в Форосе, хоть в Москве. Но Горбачев сразу заявил: «Даже если мне ногу отрежут, все равно поеду подписывать». А потом начинает ныть, как он плохо себя чувствует. Полчаса рассказывает про свою ногу. Как он шел, как его вдруг кольнуло. «Вы же видите, я еле сижу. Никуда с вами ехать я не в состоянии». Хорошо, если еле сидишь, предложи нам остаться, вызови остальных — поговорим. Так нет же.

Тем не менее каждый доложил состояние дел в вверенном ему направлении. Везде — бедственное. Особенно в партии. Короче, приперли Горбачева. Он и сказал: «Черт с вами! Делайте, что хотите! Но знайте мое мнение… А если нужен Верховный Совет, собирайте Верховный Совет». И заседание Верховного Совета было назначено на 26 августа. Конечно, это была глупость с нашей стороны. Надо было его собирать немедленно.

Но Лукьянов заявил, что не сможет обеспечить явку депутатов. Хотя Ельцин в этой ситуации сумел моментально собрать Верховный Совет РСФСР, а потом с его помощью высек Горбачева.

Раиса Максимовна Горбачева на вопрос следователя, не говорил ли ей Михаил Сергеевич, кто из участников ГКЧП был самым активным, ответила: «Он сказал, что вел себя наиболее бесцеремонно Варенников».

В. Варенников: «Он допускал непарламентские выражения…»

«Беседа с нашей стороны проходила корректно… Михаил Сергеевич же допускал непарламентские выражения. Для меня это было странным. Но затем я все это отнес на счет того, что беседующие люди были близки друг к другу, хорошо усвоили традиции и поэтому общались так, как это было заведено».

По словам Варенникова, первоначально он решил отсидеться и отмолчаться. «Тем более что никто никаких конкретных задач по этой встрече не ставил. Но беседа сложилась так, что я вынужден был подать реплику, а затем и предоставить президенту широкую информацию о высказываниях офицерского состава.

Офицеры, в частности, спрашивали, почему проект Союзного договора не отражает результаты референдума, а также требования Съезда народных депутатов СССР о сохранении Союза? Почему сепаратистским, экстремистским силам позволено действовать так, как они считают нужным? Почему военнослужащие во всем ущемлены? Почему у нас не выполняется Конституция СССР, хотя президент на ней присягал перед всем советским народом?

Горбачеву ничего не оставалось, как сказать: “Я все это уже слышал…”»

На вопрос следователя: «Уточните, при каких обстоятельствах закончилась встреча в Форосе?». Варенников ответил:

«Когда встреча закончилась, Горбачев сказал, и эта фраза была обращена ко всем членам группы, что “работа вместе с вами после того, что случилось, невозможна…”»

Из особняка в Форосе они вышли, удивленные ходом разговора. Бакланов не скрывал растерянности:

— Но ведь он еще недавно считал введение чрезвычайного положения единственным выходом. Что же произошло?

— А вы что хотите, чтобы политик такого масштаба сказал прилюдно «да»?

«Даже не по столь щекотливому вопросу Горбачев ни “да”, ни “нет" никогда не говорил, — пытается понять Горбачева Болдин. — Он обходился обычно междометиями, молчанием или переводил разговор на другую тему, чтобы сковывать инициативу».

На какой все-таки ноте они расстались? Действительно ли Горбачев пожал каждому руку?

М. Горбачев: «Что это за визит, не согласованный со мной» (окончание)

«Мое итоговое суждение было таким, — сказал он на допросе. — “Возвращайтесь и доложите мою точку зрения. И передайте, что если возникла такая ситуация, то немедленно надо собирать Верховный Совет или съезд”. Они поняли, что задуманное не проходит. Стали прощаться. Я еще раз повторил: “Уезжайте и доложите немедленно мою точку зрения”».

Уточняющий вопрос следователя: «Вы попрощались с ними за руку?»

«Да, — ответил Горбачев. — Я все же считал, что после такой встречи, после этого “душа”, доложат все и взвесят, обдумают. Потому что разговор мой с ними был очень резкий…»

В. Степанков: «Вторую половину фразы Горбачева они дружно “забывали”»…

По мнению экс-генпрокурора, Горбачев протянул руку чисто автоматически. Он находился, как пишет Степанков, в шоке. Причиной такого состояния был список членов ГКЧП, который Бакланов продиктовал ему во время тяжелого разговора в кабинете. Горбачев был настолько ошеломлен, что фамилию Пуго записал как «Буго».