Мы, Мигель Мартинес. Испания (СИ) - Тарханов Влад - Страница 10

— Это очень плохо, что мы не знаем деталей, Вяче. Постарайся по своим каналам хоть что-то узнать, а я напрягу Артузова, пусть начнут искать.

— Сделаем всё возможное.

— Хорошо. Вот еще что, на двадцать восьмое назначено совещание по поводу Коминтерна. Ты смотрел предложения, которые нас заинтересовали? Что ты думаешь?

— Реформировать Коминтерн, конечно же, необходимо. Это надо было сделать даже раньше, как только мы убрали оттуда Каменева и его банду.

— Мы их не всех оттуда убрали, далеко не всех. Они, и недобитые троцкисты нам всё ещё палки в колеса вставляют.

— Тем более надо реформировать. Но вот насчет дискуссионного клуба, мне кажется эта идея мертворожденная. Эти трепачи ни за что не согласятся считать себя дискуссионным клубом, вообще клубом не захотят себя считать. Им же нужна реальная власть, деньги, влияние.

— Вот именно. Но мы сделаем это чуть-чуть по-другому. Мировой институт марксизма-ленинизма, который эти болтуны и возглавят — типа их задача разработать теорию продолжения мировой революции для каждой конкретной страны, которая будет в Коминтерне представлена. И за скобки Коминтерна выведем практиков, тех, кто будет эти идеи воплощать в жизнь. Только воплощать они будут наши идеи. Об этом мы и позаботимся в первую очередь. А когда мы разделим эту контору на две, то и вычистить балласт будет намного проще.

Неожиданно в кабинет вошел Поскрёбышев.

— Товарищ Сталин! Срочное и сверхважное сообщение из Бонна. Два часа назад после непродолжительной болезни скоропостижно скончался император Четвёртого рейха, Пауль Первый.

Глава восьмая

На маршруте

Глава восьмая

На маршруте

Аргентина. Буэнос-Айрес. Ресторан «Пуэрто Кристал»

11 апреля 1935 года

Есть города, которые олицетворяют собой нацию. Чаще всего — это столица национального государства. Но в Буэнос-Айресе наблюдалась совершенно необычная атмосфера, по которой судить об аргентинцах было бы несколько неразумно. Это город-космополит, в котором люди разных этносов и национальностей смешались в котле молодого государства, переживающего сейчас не лучшие времена. Кто только не переселился сюда за те немногие (для города) годы, которые он существовал. Испанцы и итальянцы оказались первыми европейцами, осваивавшими устье реки Параны, залив Рио-де-ла-Плата. Надо сказать, что первое европейское поселение в этом месте аборигены достаточно быстро разрушили и сожгли дотла. Им основанная испанскими конкистадорами крепость стала костью в горле. Место расположения Буэнос-Айреса было стратегически важным, это оценили как британцы, так и французы, которые пытались выбить оттуда испанцев, но неудачно. Впрочем, это происходило во время наполеоновских войн, но закончилось тем, что в стране произошла революция, а страна (тогда еще не Аргентина, это были Объединенные провинции Рио-де-ла-Плата) получила относительную независимость. Но именно с этого времени город стал центром эмиграции, куда стали приезжать жители многих стран. Сейчас в этом многонациональном котле кого только не было: кроме испанцев и итальянцев наиболее многочисленные диаспоры представляли собой французы, чуть меньше были представлены немцы и русские, не обошлось и без евреев. В общем, тут, как в Ноевом ковчеге всякой твари было по паре. Надо сказать, что становление Аргентины как государства оказалось сложным процессом, а Буэнос-Айрес даже некоторое время был самостоятельной державой. Надо сказать, что развитие города и развитие страны оказались абсолютно разными процессами. Столица стремительно растет и богатеет. Тут высокий уровень жизни, который намного выше состояния жителей нищей страны. В нём было построено первое в Латинской Америке метро, развитая система трамвайного сообщения, создана довольно мощная промышленность и сформировалась весьма оригинальная культура.

В этот апрельский день погода в городе портилась. С моря надвигался циклон, несущий ненастье, порывы ветра подгоняли грозовые тучи, срывали с пешеходов шляпы, заставляя немногочисленных прохожих искать укрытия. Вот-вот, буквально с минуту на минуту, должен был хлынуть ливень, который в этих местах становился стихийным бедствием, если не в столице, то в провинциях стопроцентно. Человек, который сидел на открытой террасе ресторана «Пуэрто Кристал» непогоду не замечал. Он относился к породе людей, которые уверены, что если они находятся в данном месте, то ничто им помешать не может. Тем более, что ему надо было подумать. Он смотрел на море, вид волн, набегающих на волноломы, помогал ему сосредоточиться. Мужчине на вид было около тридцати лет, может быть, чуть более. Довольно массивная, крупная фигура, такое же тяжеловесное лицо с достаточно грубыми чертами, массивной нижней челюстью, прямым носом и чуть оттопыренными ушами. Тонкие губы непроизвольно складывались в какой-то презрительной ухмылке. Весь его вид говорил о высоком положении этого человека, его слишком поверхностном отношении к людям. Как напишет позже один гениальный поэт: «Презренье к ближнему у нюхающих розы пускай не лучше, но честней гражданской позы»[1]. Удивительно, но в этом человеке сочеталось и то, и другое: и презренье к ближнему, и гражданская поза. Он носил весьма приличный костюм от одного из лучших портных этого города. Либорио Хусто, сын нынешнего президента страны, генерала Агустина Педро Хуста. В Аргентине в тридцатом году произошёл военный переворот, отстранивший от власти слишком прогрессивного для местного и международного капитала президента Иполито Иригойена[2]. Впрочем, движущей силой и мозгом переворота был генерал Хосе Феликс Урибу. К сожалению заговорщиков, Урибу заболел раком и вскоре после переворота умер, а на его место встал ничем не примечательный генерал Агустин Педро Хусто. А вот генеральский сынок оказался человеком весьма неординарным.

Во-первых, он был коммунистом.

Во-вторых — известным писателем.

В-третьих — считал себя чуть ли не королевским отпрыском и непререкаемым авторитетом.

Сильный порыв ветра напомнил сидевшему на террасе господину, что непогода всё-таки приближается, а первые крупные капли дождя, упавшие на навес заставили очнуться и войти в обеденный зал. Либорио хорошо знал местную кухню. Поэтому пришёл на эту встречу заранее и заказал себе мясо, которое тут у шефа получалось просто изумительным. А вот морепродукты тут выбирают только туристы. В этом месте почему-то получить хорошую рыбу или иные свежайшие дары моря было невозможно. А вот нежнейший стейк с мраморными прожилками в тёмной, откормленной на прекрасных лугах страны говядине… как это было замечательно! Но сейчас Хусто заказал себе крепчайший кофе и уставился в пространство за окном, где начинался настоящий тропический ливень.

На эту встречу он согласился далеко не сразу и как только пришёл, сразу же постарался показать визитерам свое презрительное к ним отношение. Он точно знал, что они приехали из России, страны, которая отвергла его кумира — Льва Троцкого, отвергла несмотря на то, что он для неё сделал. Сначала Троцкий совершил революцию, а затем выиграл гражданскую войну и победил армии многочисленных интервентов. Это был великий человек, которому так и не дали власти, а заставили прозябать в неизвестности! Для Либорио это настоящий образец подлинного революционера — уверенный в себе и своем пути, пусть даже излишне самоуверенный, но в этом его отношении к окружающим для него были все основания. Лев был прообразом сверхчеловека, не видеть очевидное могли только слепцы! И вот такой слепец приехал к нему с какими-то своими целями. При этом он еще и автор весьма ругательной статьи, в которой смешивает его кумира с грязью. И вот, во время встречи, этот руссо сумел серьезно пошатнуть уверенность Либорио в себе и своем кумире. Оказывается, его новый знакомый не только был знаком с Троцким, сам Лев революции корректировал ту самую ругательную статью, которая вышла из-под пера этого проходимца. Более того, ему предъявили черновики статьи, где, несомненно, рукой его кумира, были сделаны правки. Это было выше его понимания. Зачем? Зачем Льву нужен был этот странный манёвр. Но, оказывается, это не все новости, которые смогли его поразить. Троцкий передал с этим человеком покаянное письмо, адресованное лично Сталину. Произошло это незадолго до его смерти. И этот тип намекнул, что смерть Троцкого могла быть связана с этим письмом, кураторы Льва из САСШ не могли допустить, чтобы покаяние его кумира стало известно всему миру, поэтому есть теория, что его просто отравили неизвестным веществом. Об этом косвенно могла свидетельствовать и смерть его супруги, Седовой, которая, правда, произошла намного позже мужа, но, может быть, ей досталась не такая большая доза яда? Об этом страшно даже подумать!