Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Воронова Мария - Вечно ты Вечно ты

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Вечно ты - Воронова Мария - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

Как и наш, их холмик пока безымянный, можно, конечно, подойти поближе, почитать ленты на венках, но любопытство во мне пока еще не побеждает чувство приличия.

Наконец девушка ловит мой взгляд. Я улыбаюсь, она быстро улыбается в ответ и тут же отводит глаза, но я успеваю заметить, как удивительно хороша ее улыбка. На какую-то долю секунды я даже забываю, зачем я здесь.

Хмурясь, наверное, для того, чтобы нейтрализовать неуместную на кладбище улыбку, девушка поправляет венок и уходит, а я остаюсь сидеть, не замечая, как наступают незаметные майские сумерки. Вдруг вспоминаю, как в студенческие годы муж говорил про белые ночи – «очень низкий титр темноты». А потом мы уехали служить далеко от Ленинграда, да и химию подзабыли.

Вокруг становится совсем тихо, кажется, я осталась на кладбище одна из живых. Может быть, уже и ворота закрыли, но ничего страшного, в суровой и неприступной кирпичной стене неподалеку есть дыра, сквозь которую можно пролезть без особого риска получить травму или выставить себя на посмешище. В любой ограде есть тайный лаз, кроме той, что разделяет мир живых и мир мертвых.

* * *

Несмотря на сухую и солнечную погоду, туфельки оказались основательно испачканы серой глиной, и дома Люда сразу взялась за щетку, но, как ни старалась, присохшая грязь никак не хотела отходить, только глубже забивалась в швы и в рельеф подошв, придавая туфлям совсем уж затрапезный сиротский вид. Лев бы в обморок упал от такого зрелища, сверкающая чистотой обувь была для него едва ли не главным мерилом добра и зла…

Оттого, что она подумала о Льве в прошедшем времени, по спине пробежал холодок, Люда поежилась. Он жив, и думать надо о нем как о живом, а то, что они больше никогда не увидятся, совсем не важно.

Мятый жестяной тюбик явно был пуст, но Люда все-таки добыла из него пару молекул обувного крема. Так странно, еще год назад она спокойно ходила в чем попало, а теперь выйти из дому в нечищеной обуви для нее так же немыслимо, как в нижнем белье.

Люда торопилась, но все-таки не успела. Мама вышла из комнаты и, взглянув на осыпавшуюся с туфель грязь, сразу поняла, что дочь была на кладбище.

– Как трогательно, – усмехнулась мама, – а нас с отцом когда в гроб загонишь, тоже будешь на могилку ходить? Слезки проливать и умиляться?

Люда молча пошла за веником. Что тут ответишь? «Нет, не буду» и «да, буду» прозвучат одинаково издевательски. Умиляться… Само по себе слово вроде бы хорошее, но мама его всегда произносит так, будто выплевывает, и кажется, будто умиление – одно из самых позорных занятий, которым только может предаваться человек. Что ж, наверное, Люда и правда не имеет права ни на какие чувства, кроме стыда и вины.

Поспешно убрав в прихожей, Люда проскользнула в свою комнату и легла. Скорее бы наступила ночь, а за ней утро. Она быстренько соберется, пока все еще спят, и поедет на работу, а по дороге зайдет в универсам к открытию, наберет продуктов для передачки. Вдруг выбросят что-нибудь дефицитное? Хорошо бы копченую колбасу, но этот калорийный и долго хранящийся продукт бывает только в закрытых распределителях для номенклатуры и редко-редко в продуктовых заказах на предприятиях. Ну и если дружишь с работниками торговли, тоже можешь достать. В прошлой жизни у Льва все это было, но он никогда не пользовался, говорил, что подобные штучки превращают человека в лакея, каковым он категорически отказывается быть. Ну да что теперь об этом думать, официальный доступ к привилегиям закрыт, а прежние товарищи решительно вычеркнули Льва из своей жизни. Будто и не было у них никогда такого друга.

Завтра она купит на Невском шоколадных конфет для калорийности, но Лев мужчина, ему нужно мясо, и сладкое он вообще не любит. На рынке только если найдется что-нибудь подходящее, но там дорого, а денег не жалко, их просто нет. Отсутствуют. Зарплата ассистента кафедры невелика, и большая часть уходит в общий котел, остается как раз передачу собрать, но по магазинным, а не по рыночным ценам. В прежней жизни она попросила бы у родителей, они бы дали без всяких разговоров, но теперь, после всего, что она сделала, об этом не может быть и речи. Убийцам денег не дают.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Люда зажмурилась. Как стыдно, господи… Она должна предаваться угрызениям совести, а вместо этого думает о всяком житейском. Правильно бабушка называла ее холодной и бесчувственной эгоисткой, еще когда для всех остальных она была любимой девочкой. Раскусила внучку раньше других, но все равно любила.

Раньше так просто было жить, набедокуришь – не страшно, главное, осознать, раскаяться и попросить прощения. Рецепт проверенный. А в этот раз она даже осознать не может своей вины, поэтому родители и не прощают, хотя она к ним уже не раз приходила с повинной головой. Которую, по любимому присловью бабушки, меч не сечет.

Дверь скрипнула, приоткрываясь.

– Иди ужинать, – сказала Вера, как выплюнула.

– Спасибо, не хочу.

Вера вошла в комнату:

– Мы не КГБ, а ты не академик Сахаров, чтобы устраивать нам тут голодовки. Поверь, твои демонстрации никого не впечатлят и не заставят относиться к тебе иначе, чем ты заслуживаешь.

– Я просто не хочу есть, Верочка.

– Ты уже достаточно доставила родителям горя и хлопот, чтобы еще заставлять их волноваться о твоем здоровье, – отчеканила сестра, – поэтому изволь встать и выйти к столу.

Вера точно не собиралась возвращаться в столовую одна.

– Идем, – повторила сестра с нажимом, – думаешь, я в восторге оттого, что приходится сидеть с тобой за одним столом? Но я терплю, потерпишь и ты.

* * *

Внезапно меня приглашает пить чай сама Регина Владимировна. Я немного удивлена неожиданной милостью, но беру свою чашку и иду к ней в кабинет.

Регина Владимировна ставит на стол начатую коробку конфет, из которой опытные доктора уже съели самые вкусные, оставив только с пронзительно-белой помадкой, наливает чай и участливо смотрит мне в глаза. Может, искренне, но профессиональный интерес равновероятен.

– Как вы? – спрашивает она мягко. Пожалуй, слишком мягко.

– Спасибо, справляюсь, – говорю я с такой же профессиональной улыбкой.

– Вы очень хорошо держитесь, Татьяна Ивановна.

Я снова благодарю и беру одну конфетку. Да, технолог на этой кондитерской фабрике явно не страдал излишним человеколюбием, но из вежливости можно и потерпеть противный кисло-сладкий вкус во рту.

Повисает не то чтобы неловкая, но довольно длинная пауза, и Регина Владимировна смотрит на часы:

– О, рабочий день-то уже закончился! Так, может быть, по две морские капли?

Я невольно вздрагиваю, услышав из ее уст любимое выражение мужа, а начальница достает из шкафа бутылку коньяка, видимо хорошего, судя по красивой этикетке. Впрочем, врачу ее уровня плохой коньяк не носят.

– Давайте, Татьяна Ивановна, только Минздрав в моем лице предупреждает, что в вашем положении с алкоголем надо быть очень осторожной.

Закрываю глаза, якобы смакуя коньяк, а на самом деле – пережить неожиданно приятное воспоминание о том далеком времени, когда я была в положении по-настоящему. Так давно это было и так радостно, что как будто и не со мной.

– Очень осторожной, – повторяет Регина Владимировна, – женский алкоголизм неизлечим, как мы с вами каждый день имеем неудовольствие наблюдать.

– Спасибо за предупреждение, но я не чувствую особой тяги, да и старовата уже спиваться.

– Алкоголизму, как и любви, все возрасты покорны, – смеется начальница и убирает бутылку.

Я привстаю, но она удерживает меня.

– Давайте еще по чашечке чаю?

Я киваю. Мне торопиться некуда, Регине Владимировне, кажется, тоже.

Это высокая стройная женщина средних лет, обладающая удивительным бесполым шиком. Лицо с крупными правильными чертами свежее, без косметики, густые волосы с сильной проседью подстрижены так коротко и ровно, что издалека может показаться, будто начальница в стальной каске, сильные, классической лепки руки тщательно ухожены, но ногти без лака. Халат у нее тоже классический профессорский, двубортный, но шитый явно на заказ, и не из ситца, а из какой-то немнущейся импортной ткани. Строгий образ, но мужеподобной ее никак не назовешь. С другой стороны, и мужчина в таком виде не выглядел бы женственным.