Вторая жизнь Арсения Коренева (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 57

Когда я сообщил о поездке Евдокии, она восприняла это спокойно, не было просьб типа: «Возьми меня с собой». Тем более по графику у неё была работа. Опять же, пришлось бы вести Евдокию к нам домой, знакомить с мамой, а та воспитана в старых традициях, подумала бы, что мы уже практически жених и невеста, раз я их знакомлю…

Нет уж, при всей моей любви к этой женщине я не планировал связывать наши жизни. Да, так вот сложилось, что два месяца я живу с ней под одной крышей, и вполне естественно, что незамужняя молодая женщина и неженатый молодой мужчина в итоге оказались в одной постели. Это всё физиология, тем более забеременеть от меня Евдокия не могла. Собственно, ни от кого не могла до тех пор, пока я не ликвидирую последние спайки. Тут вот после этого происшествия на охоте подумалось, а что, если бы не в Тарасевича пуля попала, а в меня? И не в бедро, а в живот, к примеру. Помри я там на месте с развороченными кишками, и Евдокия так и осталась бы «пустоцветом».

В общем, в воскресенье я на перекладных добрался до Пензы. С автовокзала, который всё ещё находился на Плеханова, напротив цирка (на Луначарского, на зады железнодорожного вокзала, он переедет в 1981-м), я сразу же отправился домой. Под дождём, который начал лить, как только мы подъехали к городу. И зонта у меня с собой не было; отправляясь летом в Сердобск, я как-то такой мелочью не заморачивался. Нет, мог бы, конечно, одолжить у Евдокии, но не стал. Не люблю лишнюю тяжесть таскать, да и погода на момент отъезда была вполне приличной.

От автовокзала до дома добрался на 8-м автобусе, в это время он ещё ездил по Московской, которая только десятилетия спустя станет пешеходной.

— Сенечка!

Мама встала на цыпочки, расцеловала меня в обе щеки и повисла у меня на шее. Потом поила чаем со своими фирменными пирогами, всё расспрашивала про моё куракинское житьё-бытьё. Настало время услышать вопрос и про Евдокию, про которую мама упоминала в ответном письме, но я быстро свернул эту тему, мол, живём под одной крышей — и на этом всё.

Я же поинтересовался её здоровьем и здоровьем любимой тётушки.

— Чувствую себя молодой, — с довольной улыбкой заявила мама. — Больше того, на улице мужчины мне вслед заглядываются. Уже и не помню, когда подобное случалось.

Ну ещё бы, я тоже отметил, что мама за эти месяцы ещё больше похорошела. Плечи расправились, спина прямая, даже морщины частично разгладились. Больше сорока и не дашь!

— Ты у меня ещё жениха найдёшь, — подбодрил я её.

— Ой, да ладно, скажешь тоже!

Она со смехом отмахнулась, но при этом щёки её предательски заалели. А ведь и правда. Молодая она ещё у меня, ей бы и впрямь замуж выйти за ровесника или чуть постарше. А то с тех пор, как вдовой стала, могла не раз найти себе пару, женщиной она ещё тогда оставалась видной. Но так и хранила верность ушедшему мужу, меня растила в одиночку. А с другой стороны, нашла бы она кого-нибудь, и как бы ко мне относился приёмный отец? Вполне могли не найти взаимопонимания, ещё неизвестно, чем бы всё кончилось. А сейчас я уже взрослый молодой человек, у меня своя жизнь, у неё своя, пусть выходит за кого хочет, лишь бы не алкаш был и не мразь по характеру.

Правда, квартиры у меня своей пока нет, и вполне вероятно, что по окончанию интернатуры я, как и в прошлой жизни, останусь работать в Пензе, и до собственной свадьбы так же буду жить с мамой. Тогда желательно, чтобы она переехала жить к мужу… А если не захочет, а если она его к нам пропишет? Хм, вот ведь засада какая…

Когда я вышел из дома с намерением спокойно дойти до здания, где базировался хор профсоюзов, дождь уже кончился, так что я снова был без зонта. Приглушённые голоса, звуки балалаек и баянов доносились на улицу, насмотрят на закрытые окна и форточки. На входе сидела старенькая вахтёрша, которая велела подождать и отправилась докладывать Гришину, что пришли по его душу. Не прошло и минут, как в её сопровождении появился сам Октябрь Васильевич.

— Арсений Ильич, с приездом! Никак не забуду ту баню… Я ведь после того сеанса массажа в бане чувствую себя словно заново родившимся. И знаете, уже неделю не курю, хоть и с огромным трудом это даётся. С кофе пока совсем завязать не смог, но его употребление сократил до минимума… Ну что, готовы послушать свои творения в нашей обработке? Но для начала я вас представлю нашему хору.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Почти весь хор я видел на выступлении в Куракино, многие лица запомнил. На меня же, сидящего в зале, тогда вряд ли кто-то из них обратил внимание, так что с их стороны это действительно было знакомство. В общем, мужчинам пожал руки, женщинам ручки поцеловал… Шучу, обошлось без целования, мы так же обменивались рукопожатием, только их ладошки я сжимал не в пример мягче.

Ну а дальше я сидел на не очень удобном стуле в углу репетиционной и слушал вариации песен, написанных Игорем Матвиенко для «Любэ». Что сказать, аккомпанемент из балалаек, домр, гармоней и прочих русских народных инструментов на меня особого впечатления не произвёл, куда с большим бы удовольствием я послушал классический, эстрадный. Но вот голоса… Да-а, тут было что послушать, когда и солист свою партию работал, и когда вступал хор. Преимущественно мужской, хотя и редкие вкрапления женских голосов не казались чем-то инородным.

Если брать в общем и целом, то впечатление от увиденного (хотя, конечно же, прежде всего услышанного) получилось довольно приятное. О чём я и сказал Гришину, не без волнения ожидавшего моего вердикта по исполнении четырёх песен одна за другой. Октябрь Васильевич скромно улыбнулся:

— Что ж, я надеялся, что вам понравится. Рад, что так и вышло. Скоро у нас выступление в Москве по случаю очередной годовщины Великой Октябрьской революции, и мы собирались одну или даже две ваших песни на этом правительственном концерте исполнить. Если, конечно, редактор не забракует, но я почему-то уверен, что всё обойдётся. А так как концерт в записи будут транслировать по телевидению, то о вас узнает вся страна.

— Это здорово, — пробормотал я, не зная, как относиться к подобной ситуации.

Как ни крути, в прежней жизни я человеком был хоть и известным, но, как говорится, в узких кругах. А тут мне светит и в самом деле всесоюзная известность? Понятно, что не уровня Пахмутовой с Добронравовым, но всё же меня на весь Союз представят в качестве автора этих песен. Что-то как-то не очень хочется мне такой известности, нет во мне такой тяги к славе. Тем более чужой, учитывая, что песни написаны не мной.

— Помните, я говорил, что в Пензе есть представитель ВААП? — вывел меня из размышлений голос Гришина. — Мы с ним накануне договорились, что он подойдёт к часу дня, и мы оформим всё в надлежащем виде. Сколько сейчас времени? А то я часов не ношу…

— Половина первого.

— Ну то есть ждать осталось совсем недолго. Кофе хотите? Пью, как уже говорил, сейчас редко, но запасы держу. У меня настоящий, а не какой-нибудь цикорий или ячменный напиток.

— Лучше бы чай… Но можно и кофе, — благосклонно согласился я.

Пока я в уголке смаковал ароматный напиток, хор продолжал репетировать, теперь уже свои вещи. С точки зрения дилетанта, коим я себя считал в вопросе русских народных песен, звучало очень даже прилично, особенно когда слышишь это вживую.

Представитель ВААП появился ровно в 13.00. Завидная точность, которая, как известно, является вежливостью королей.

Впрочем, этот мужичонка в потёртом плаще, лоснящимися рукавами пиджака мышиного цвета и такого же цвета брюках с чуть отвисшими коленями на короля походил мало. Но главное, что дело своё знал, и на оформление авторских прав на написанные Гришиным от моего имени партитур ушло не более десяти минут.

— Наверное, я тоже пойду, — сказал я, когда вааповец попрощался и ушёл. — Через час с небольшим последний автобус на Сердобск.

— Конечно, конечно, — закивал Гришин. — Только вот что, Арсений Ильич… Я не так давно с одним своим знакомым общался, это Андрей Васильевич Семибратов, председатель Облпотребсоюза. Хороший человек, и на наших концертах часто с женой бывает. Я ему рассказал про ваш чудо-массаж, так он попросил меня вас с ним познакомить. Дело в том, что у Андрея Васильевича ишиас[2]. Из-за этого сидеть долго не может, боль через седалищный нерв бьёт аж до стопы. А у него постоянно всякие заседания, где особо не побегаешь, часами сидеть приходится. Представляете, как человек страдает⁈