Вторая жизнь Арсения Коренева (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 45

— А, ну это да, это нормально, — сразу заулыбался посетитель. — Только бы запомнить название. Тенингит?

Я махнул рукой:

— Тогда лучше говорите, что у вас бурсит, уж это запомнить проще… В общем, вам там обследование назначат, одним днём точно не успеете. Потом, как всё пройдёте, и уролог назначит лечение, зайдите ко мне, расскажете, что там да как. Заодно бумаги с собой захватите, что вам там выдадут. Просто самому любопытно.

— Договорились!

Он даже руку мне протянул на прощанье, пришлось пожать эту крепкую, сухую ладонь.

Счастливый Лукьянов ушёл, сунув в карман сложенное вчетверо направление. Я ему объяснил график работы врача в поликлинике, а там уж пусть сам решает, когда ему удобнее ехать. А мне можно было отправляться домой. Тем более в животе уже начинало бурчать в предчувствии сытного ужина. А не сытный Евдокия готовить не умела, она была прирождённой хозяйкой.

Вот только планам моим сбыться оказалось не суждено. Во всяком случае, в ближайшее время. Едва я вышел из кабинета и повернул ключ в замочной скважине с намерением сдать его на ресепшн, как увидел бегущую на выход Ряжскую с укладкой в руках… Вернее, это в моём будущем переносной ящичек с набором врача «скорой помощи» станет называться укладкой, пока же это просто… медицинский чемоданчик. Или саквояж.

И куда это мы мчимся, Валентина Ивановна? Я ускорил шаг и, выскочив на крыльцо, увидел, как Ряжская вскарабкивается на переднее пассажирское сиденье «буханки», за рулём которого сидел невозмутимый Семёныч, а в салон запрыгивает какой-то мальчонка.

— Валентина Ивановна, что случилось? — крикнул я в спину Ряжской, уже собиравшейся захлопнуть дверцу.

— Ребёнка электрическим током ударило, вон братишка прибежал, сообщил, — кивнула она себе за спину, после чего хлопнула дверцей.

— Я с вами, — заявил я, решительно забираясь в салон.

Семёныч дал по газам. И ещё как дал! Даже когда съехали на грунтовку, наш водитель сбавил ход лишь самую малость. Я пытался ухватиться хоть за что-нибудь, поскольку нас с парнишкой подбрасывало в салоне, словно два мячика. И когда наконец эта бешеная скачка закончилась, мне некоторое время казалось, что мои внутренности ещё продолжают попрыгивать.

Дом, где произошла трагедия, располагался на отшибе, и выглядел не слишком презентабельно. Забор состоял из жердин, уложенных вкривь и вкось, всё заросло бурьяном, в котором партизанили куры, сама хата представляла собой какую-то покосившуюся мазанку.

Мы наперегонки с Валентиной Ивановной следом за нашим провожатым кинулись к дому. Пострадавший — мальчонка лет шести — находился на маленькой кухне, лежал на дощатом полу, и помимо причитающей над ним матерью здесь стояла в дверном проёме девочка ещё младше, от силы годика четыре. Стояла, прижимая к себе куклу с оторванной ножкой и одним глазом, с испугом и интересом одновременно наблюдая за происходящим.

— Вы мать?

Женщина перестала выть, подняла голову, посмотрела на Ряжскую.

— А… Ага, — всхлипнула она. — Доктор, он умер?

Валентина Ивановна вместо ответа присела рядом на колени, приложила два пальца к сонной артерии. Внешне на лице никаких эмоций, если не считать сжавшихся в ниточку и без того тонких губ.

— Сколько времени прошло с момента поражения током?

— Так я не знаю, — снова всхлипнула мамочка. — Я к куме только пришла, поболтать, чайку попить, многосерийный фильм как раз скоро должен был начаться, этот… «Вечный зов». А тут Лёшка залетает, орёт, что Митьку током убило. Я его сразу в амбулаторию отправила, а сама сюда. Минут десять, может, уже прошло. Или меньше…

— Так, ладно, не мешайтесь, выйдите из кухни и закройте дверь, — тоном, не терпящим возражения, приказала Ряжская. — И детей уберите. Сейчас мы с коллегой будем проводить реанимационные мероприятия.

— Может на диван Митеньку перенести? — спросила женщина.

— Не нужно, необходима твёрдая поверхность, пол как раз подходит.

— Пульс в ноль? — спросил я, когда дверь за причитающей матерью и её любопытными детьми закрылась.

— Угу, — буркнула Ряжская, доставая из своего чемоданчика фонендоскоп.

Она расстегнула на Митьке рубашонку, сунула оливы[3] в уши, приложила к впалой груди акустическую головку, замерла, глядя в мутное от грязи оконное стекло. А я почему-то подумал, что можно было ещё по старинке приложить к чуть приоткрытым губам паренька маленькое зеркальце, проверить дыхание… Блин, всякая глупость в голову лезет!

Между тем Ряжская со вздохом извлекла оливы из ушей и убрала фонендоскоп обратно в чемоданчик.

— Попробуем сердечно-лёгочную реанимацию…

— Можно я?

— Давайте, Арсений Ильич, — неожиданно легко согласилась Валентина Ивановна.

Начал я по стандартной схеме, не раз апробированной. Да-да, за свой многолетний врачебный стаж приходилось и так спасать людей. Хотя однажды не спас, но там был уж очень тяжёлый случай. Надеюсь, сейчас мне повезёт больше.

С минуту я пытался запустить сердце маленького пациента, но, увы, мои старания результата не принесли.

— Сейчас адреналин попробуем, — сказала Ряжская.

Она достала из чемоданчика ампулу и металлическую коробочку, в которой хранились простерилизованные шприц с иглы.

— Сами колоть будете или я?

Валентина Ивановна посмотрела на меня.

— Сама.

В сердце она попала, мастерски проведя иглу между рёбер, но и в этот раз запустить его не удалась. Выругавшись сквозь зубы, она бросила всё обратно в свою укладку.

Встала, поморщившись от боли в коленях. В её глазах читался приговор лежащему перед нами на полу мальчишке.

Ну что, был у меня выбор в этой ситуации? Как писали в заголовках советских газет о каком-нибудь герое — на его месте так поступил бы каждый.

— Валентина Ивановна, давайте я ещё попробую по немного другой методике, — сказал я Ряжской.

— Что ещё за методика?

— Тоже непрямой массаж, нам в институте показывали.

Она пожала плечами:

— Ну попробуй, Арсений, только я не вижу смысла…

Я словно бы естественным движением активировал браслет — это выглядело, будто я потёр запястье — после чего положил ладонь на левую половину груди Митьки. Закрыл глаза, концентрируясь и при этом методично и довольно увесисто начав лупить по тыльной стороне правой ладони кулаком левой руки. Такую показуху я проделывал для Ряжской, мол, видите, не надавливанием, а ударами пытаюсь запустить моторчик.

Всё это требовало дополнительной концентрации, но, к моему удивлению, заставить сердце работать получилось почти моментально. Я только успел почувствовать лёгкий укол в собственной грудине, как по моим барабанным перепонкам будто ударило молотом, затем с небольшой паузой ещё раз, после чего мальчишка сделал судорожный вдох, и ещё спустя несколько секунд сердце его забилось ровно и ритмично.

Я открыл глаза, сам выдохнул. Митька дышал уже нормально, а не как выброшенная на берег рыба, а глаза его были открыты. И смотрел он на меня с таким выражением, словно бы увидел зелёного человечка из соседней галактики.

— Арсений Ильич, как же это? — услышал я растерянный голос Ряжской. — Что это сейчас…

— Прокатило, Валентина Ивановна, — криво улыбнулся я.

— А зачем били через ладонь? — она снова перешла на «вы».

— Чтобы ребёнку рёбра не переломать, это щадящий способ. Кстати, радоваться рано, всё-таки с момента остановки сердца прошло достаточно времени. Кто знает, какие участки мозга оказались поврежденными из-за гипоксии.

В общем, началась движуха. В институте нас учили, да и мой врачебный опыт подсказывал, что деятельность сердечно-легочной системы необходимо стабилизировать, восстановить кровообращение. А для этого понадобятся инъекции или капельницы со специальными препаратами и растворами. Следующим этапом которой будет интенсивная терапия, которая поможет сохранить и поддержать функционирование головного мозга и других важных жизненных систем.

Так что под счастливые вопли членов семейства мы транспортировали парнишку в амбулаторию, поместив в палату интенсивной терапии под капельницу. Завтра с утра, по словам Ряжской, пострадавшего придётся везти в районную больницу, делать электроэнцефалографию мозга, благо что необходимое оборудование вкупе с опытным невропатологом там имелось.