Вторая жизнь Арсения Коренева (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 35

А Евдокия мне нравилась. Крепкая, статная, не какая-нибудь худосочная модель из моего будущего, но и не оплывшая бодипозитивная ватрушка. Лицо не идеальное, но симпатичное. Распущенные волосы тяжёлыми волнами спадали на плечи. Чуть вздёрнутый носик, обсыпанный едва проступающими на коже веснушками, большие, чуть раскосые глаза в обрамлении тёмных и густых от природы ресниц, излом таких же тёмных бровей, чувственные губы… Всё было при ней, на мой взгляд — ни убавить, ни прибавить.

Однако усталость после вчерашнего исцеления всё же брала своё, да и хозяйке, как обычно, нужно было вставать ни свет, ни заря. Зато она возвращалась рано, часа в три, а то и в два — основная работа у них была в первой половине дня.

Во вторник перед обедом я выписал Машу. В отличие от счастливой матери она выглядела почему-то грустной.

— Чего такая смурная? — спросил я её.

Та насупилась, глянула на меня исподлобья и буркнула:

— В школу не хочу завтра идти.

— Вот те раз, — рассмеялся я. — А почему?

— Не люблю учиться, — пожала она костлявыми плечиками.

— Да не слушайте вы её, ерунду всякую несёт, — смутилась мать девочки. — Просто у нас в Софьино своей школы нет, приходится детей отправлять сюда каждое утро на рейсовом автобусе, а после учёбы с последним обратно едут. Вот Машка-то и не любит все эти поездки.

— Понятно, — протянул я со вздохом. — Но учиться надо, иначе в жизни без образования ничего не добьёшься. Ты кем хочешь стать?

Девочка переглянулась с мамой, та смущённо улыбнулась:

— Певицей она у нас стать мечтает. Как услышит по радио песню — сразу подпевает.

— На певицу тоже учиться надо. Помимо обычной школы нужно посещать ещё и музыкальную. В Куракино есть вокальный кружок при Доме культуры? — спросил я Катерину

— Есть вроде бы, — неуверенно ответила та. — Так это надо после школы ходить, она у меня на последний автобус не успеет.

— Мам, Ленка Горбункова в кружке пения как раз занимается, — подала голос Мария. — Её после занятий папка на мотоцикле забирает. А коляска у него большая, мы обе влезем.

— Ну вот и договоритесь с этим Горбунковым, может, согласится Машу тоже подвозить до Софьино, — напутствовал я Катерину.

Перед сном сбегал в уборную, почистил зубы и с чувством выполненного долга отправился смотреть сны. Ну или просто спать, если ничего не приснится.

Уснул почти сразу, и без сновидений. Но среди ночи проснулся словно бы от какой-то внутреннего будильника. Открыв глаза, увидел в дверном проёме чью-то фигуру. Чью-то… Да уж понятно чью, в доме кроме нас с Евдокией больше и нет никого, если не считать Рыжика. Не вор же пробрался. Вернее, воровка, так как фигура явно была женской.

— Арсений, — тихим шёпотом позвала Евдокия. — Вы спите?

— Нет, — почему-то так же тихо ответил я.

Она нерешительно стояла в дверях, на её ночнушку падал луч солнечного света, транзитом отражённого от поверхности далёкой Луны в окно моей комнаты, и меня будто бы обволакивали исходящие от неё волны желания. А у меня желание тоже имелось, это я ощущал, скажем так, по резко проявившимся характерным физиологическим признакам.

— Идите сюда, Евдокия, — принимая сидячее положение, позвал я её с непонятно откуда возникшей хрипотцой в голосе.

Она ещё несколько секунд стояла как бы в нерешительности, а потом, тихо ступая, приблизилась и осторожно села рядом. Мои ноздри уловили тонкий запах смеси полевых трав, всё ещё исходящий от неё после бани. И ещё запах женщины. Прямо как в одноименном фильме с Аль Пачино.

Наши взгляды встретились, она тут же опустила глаза, даже в ночном сумраке я видел, как зарделось её лицо. Евдокия была дёрнулась, вероятно, чтобы встать и уйти, с тем, а потом остаток ночи проклинать себя за малодушие, но я ей этого не позволил.

— Сиди, я сам всё сделаю, — прошептал я ей на ушко.

И медленно начал снимать с Евдокии ночную рубаху. Она не сопротивлялась, а внутри меня всё трепетало мелкой дрожью и, даже ещё не избавившись от ночнушки, она подалась ко мне, а в следующее мгновение наши губы соприкоснулись. Сначала робко, как целуются неопытные подростки, а затем кончик моего языка стал нагло пробираться между горячих, приоткрытых губ Евдокии. Она чуть испуганно сжала губы, видимо, «французский поцелуй» был для неё чем-то экзотическим и, вероятно, даже непотребным. Но я проявил настойчивость, и вот уже наши языки затеяли борьбу, кто кого… А мои пальцы тем временем начали исследовать её тело, скользя по плечам, шее, крупным, отвердевшим соскам, чуть выпуклому животу, и ниже, туда, где в мелких, жёстких кудряшках пряталось самое сокровенное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А потом мы, обессиленные, лежали рядом, глядели в потолок, и я рассказывал о себе, об учёбе в институте, о том, как попал в Куракино… А когда закончил, то после некоторой паузы она тоже заговорила:

— А в моей жизни весёлого было мало. Про родителей я вам уже рассказывала…

— Слушай, странно выглядит, что после того, что сейчас между нами было, мы ещё на «вы», — перебил я её, повернувшись к ней. — Может, всё-таки перейдём на «ты»?

— Давай, — легко согласилась она, улыбнувшись.

— Ты ведь замужем была?

— Была, — вздохнула она. — Почти два года. Вышла за Володьку Семенцова, он тоже в нашей куракинской школе учился, только на два класса старше. Потом ПТУ в Пензе закончил, в армии отслужил и вернулся в село. А я как раз после техникума вернулась. В школе мы друг на друга внимания особо не обращали, у них, кто постарше, был свой круг общения. А тут как-то в Доме культуры на танцах вместе оказались, он пригласил меня танцевать, потом домой проводил… Ну вот и начали встречаться. А через полгода сыграли свадьбу.

Она замолчала, я не подгонял её. Видно, не всё гладко в семейной жизни складывалось, раз дело дошло до развода.

— Поначалу всё хорошо было, а потом он начал выпивать. Ладно бы просто выпивал, так ещё по пьянке стал руку на меня поднимать. Я уж не говорю о том, что к Ленке Федуловой бегать начал, а та лярва на всё село известная… В общем, я его матери как-то пожаловалась, так она мне сказала, что при хорошей жене муж ни пить, ни гулять на стороне не станет. Тем более ещё не доказано, что её сын мне изменял. В любом случае выходит, со мной самой что-то не так. А что не так? Я вокруг него разве что хороводы не водила, наизнанку для него выворачивалась… А он мне как-то сказал выпимши, мол, скучно ему со мной, тихоней безответной, уж лучше бы я стервой была. Ну я в сердцах и сказала ему, дескать, вали к своей Ленке, уж она стерва так стерва. А он как даст мне кулаком в живот… Я упала, он ещё и ногой добавил. Взял початую бутылку водки со стола и ушёл. К Ленке и ушёл, утром только вернулся. А я тогда беременной была, на втором месяце, лежу, плачу, а потом чувствую, по ляжке что-то тёплое течёт. Смотрю — а это кровь. И боль такая внизу живота… В общем, потеряла я ребёнка… Девочку.

Она снова замолчала, молчал и я, переваривая в голове услышанное под гомон сверчков, доносившийся через затянутую москитной сеткой форточку. Да-а, не повезло Евдокии с выбором спутника жизни. И сколько их таких, женщин на Руси, страдающих от произвола мужей, которые и пьют, и лупят, и налево ходят… Тут поневоле на их месте задумаешься о движении феминисток. Тьфу-тьфу, не приведи бог.

— Там ещё было кровоизлияние, а затем гнойный перитонит, спайки, — нарушила она молчание. — В общем, врач в Пензе сказал, что детей у меня уже не будет.

И снова тишина, только слышно, как в висках молоточками отдаются удары сердца.

— Посадили? — наконец спросил я.

— Володьку-то? Да я заявление в милицию не стала писать, хотя участковый и предлагал, даже настаивал. В общем, мы с ним развелись. И фамилию я вернула себе девичью, снова теперь Дорофеева.

— А где он сейчас, этот Семенцов? — мрачно спросил я.

— После развода он сразу на севера́ уехал. Больше я его не видела.

Надеюсь, и не увидишь, подумал я, закрывая глаза. И сам не заметил, как уснул.

Рыжик, паразит, всё-таки пробрался в комнату. Когда я проснулся, то он спокойно, опять же свернувшись клубком, почивал у меня в ногах. У меня, а не у нас, потому что Евдокии рядом не было. Я привстал, протянул руку к столику, глянул на циферблат «Колмандирских». Так, половина восьмого почти, надо вставать. У нас без четверти девять планёрка, опаздывать негоже.