Вторая жизнь Арсения Коренева (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 23

Гляди-ка, а я и не заметил, как время пролетело. Вот уж действительно, впал в прострацию, или, вернее, в целительский транс. Преисполненный благодарности и пообещав плитку шоколада, я на всё ещё нетвёрдых ногах покидаю реанимационное отделение.

Моё состояние не укрывается от коллег.

— Какой-то ты, Арсений, бледный весь, — с тревогой заявляет пышногрудая блондинка Лариса Офицерова. — Часом не заболел?

Я повторяю легенду с чем-то нехорошим, съеденным на завтрак, после чего оказываюсь засыпан советами, что нужно делать. В итоге вскоре информация доходит до Штейнберга, который устраивает настоящий допрос, советуется при мне по телефону с заведующим инфекционным отделением Марией Борисовной Красных, после чего заставляет меня всё же выпить две таблетки активированного угля и таблетку левометицина, а затем отправляет домой с советом соблюдать диету.

— Если к завтрашнему дню не полегчает, то попросите кого-нибудь из соседей вызвать вам «скорую», возможно, придётся полежать в инфекционном отделении, — рекомендует Аркадий Вадимович.

На следующее утро меня всё ещё преследует слабость, и прошу Петра передать Штейнбергу, что, скорее всего, появлюсь на работе завтра. И «скорую» вызывать не буду, так как тошнота прошла, но общая слабость ещё сохраняется. После чего с чувством выполненного долга весь день лежу и читаю одолженную у Прокофьевых беллетристику. К вечеру появляется аппетит, а ещё сутки спустя чувствую себя более-менее сносно, а есть вообще хочется неимоверно. Как и предупреждало «Руководство», энергия восстанавливалась не только благодаря сну, но и потребляемой организмом еде. На завтрак сварил макарон с тушёнкой, да ещё и обжарил, полил парой яиц, и всё это роскошество схомячил за один присест. Затем чай с пряниками, и в компании Петра отправляюсь в больницу.

Штейнберг первым делом поинтересовался моим самочувствием, я сказал, что готов горы свернуть, на что тот удовлетворённо хмыкнул. И рассказал, что вчера на планёрке у Настина своего рода событием стало выступление Зобов с докладом, что Паршину стало намного легче. Больной пришёл в сознание и может дышать самостоятельно. Настин заявил, что грамотное лечение принесло свои плоды. А я думаю, что, если бы не чудодейственный браслет Рафаила, то ещё несколько дней — и Паршина отправили бы в патологоанатомической отделение, где ему вскрыли бы черепную коробку для гистологического исследования поражённых бактериями тканей.

Далее уже в кулуарных беседах удалось узнать следующее. Полностью пришедший в себя Паршин заявил, что, находясь в бессознательном состоянии, видел ангела, который спустился с небес и стал гладить его по голове, после чего та перестала болеть, а он очнулся и понял, что не может пошевелиться, а во рту у него находится посторонний предмет, что сразу вызвало рвотный рефлекс. По счастью, рядом оказалась медсестра, а то ещё неизвестно, чем бы всё закончилось.

Выяснил, что Паршину сделали люмбальную пункцию, оказалось, что ликвор прозрачный. Ну, собственно, иного результата я и не ожидал. Конечно, праздновать полную победу было ещё рано, так как дальше потребуется длительный процесс восстановления. Последствия после менингита ещё как минимум год будут давать о себе знать. Это если спаек не образуется и без эпилепсии обойдется, а также повышения черепно-мозгового давления. Но в любом случае летальный исход Паршину уже не грозил так явно, как это было до моего сеанса исцеления.

Естественно, все лавры — ну или почти все — достались Зобову, который уверял, что болезнь удалось одолеть правильно подобранной методике лечения. Честно сказать, слегка поддушивало желание заявить во всеуслышание, что на самом деле спас больного простой интерн Арсений Коренев, но, конечно же, я такой глупостью заниматься не стал. Во-первых, я пока не собирался раскрывать тот факт, что мне кем-то свыше дарована необычная способность. Этот дар я буду хранить в тайне столь долго, сколь это вообще будет возможно. А во-вторых, даже если бы я и рискнул признаться, никто бы мне и не поверил. В любом случае, если я решу настаивать на своём, отделение психиатрии будет мне обеспечено. В нашей больнице такого нет, но в областном центре клиника для душевнобольных имеется, не считая психоневрологических интернатов в разных уголках Сурского края. Найдут куда пристроить спятившего интерна.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

На душевном подъёме я отработал до 16 часов с перерывом на обед, во время которого пил чай с ванильными сухарями, изображая диету, хотя хотелось сожрать как минимум тарелку пельменей со сметаной. Хотел было задержаться, дописывая историю болезни поступившего утром пациента, но Штейнберг в приказном порядке отправил меня домой. Мол, нечего, завтра допишешь, никуда твой больной со своим хроническим панкреатитом не денется, тем более что анализы у него возьмут завтра утром натощак, а ночью за ним присмотрит дежурный врач.

И вновь я улёгся в постель пораньше, а утром встал, окончательно наполненный силой и здоровьем. Ну а что, думал я, обливаясь во дворе холодной водой из эмалированного ведра, организм молодой, восстанавливается быстро. Будь мне мои 70 с хвостиком, ещё неизвестно, как я сам бы пережил такое вот исцеление. Может, и не пережил бы.

Окончательно восстановив своё физическое здоровье, стал думать, как, не привлекая внимания, подлечить своих пациентов из терапевтического отделения. Если уж у меня с лежавшим при смерти Паршиным сладилось, то с пациентами, имевшими вполне реальные перспективы на выздоровление, по-любому должно получиться.

Решил попытать счастья на пациентке, которая была направлена из поликлиники с желчнокаменной болезнью. Женщину мучают периодические сильные боли в эпигастрии с иррадиацией в правое подреберье. И сейчас её лечащий врач Виктор Витальевич Киселёв решал вопрос, лечить её в терапии или направлять в хирургию на удаление желчного пузыря.

В пятницу с утра в ожидании завотделением в ординаторской мы гоняли чаи, а Киселёв листал потрёпанный временем журнал «Крокодил».

— А вот ещё анекдот, — говорил Герман Гуляев, держа в руках полупустой стакан. — Пришел к врачу мужик с жалобой на ушиб от падения с лестницы. Врач прописал мазь и велел втирать в это место. Вскоре приходит другой мужик с жалобой на ушиб от падения с лестницы, которую кто-то намазал мазью.

Народ заржал, особенно зрелищно это получалось у Ларисы, чьи крупные груди подпрыгивали в такт её всхлипываниям.

— А у меня тоже есть анекдот про врачей. Вернее, анекдоты, я их много знаю, — сказал я, дав народу отдышаться.

— Ну-ка, расскажи, — донеслось со всех сторон.

— Диалог врача с пациентом: «Курите?» «Астма». «Пьете?» «Давление». «Секс?» «Увы, возраст…» «Жареное?» «Желудок». «Что ж вы за человек, даже запретить нечего!»

И, после небольшой паузы, не давай собравшимся отсмеяться, травлю следующий, такой же короткий:

— Пациент спрашивает: «А правда, что от наркоза отнимаются несколько лет жизни и передаются врачу?» Врач отвечает: «Надо же… 150 лет работаю, а первый раз об этом слышу!»

Снова ржач, ну а я выдаю финальный:

— Получив рецепт, больной обращается к врачу: «Доктор, ну почему у всех врачей такой непонятный почерк? Вот что вы мне тут понаписали?» «Облитерирующий эндартериит, пароксизмальная тахикардия, дисциркуляторная энцефалопатия». «Мля, да вы и говорите, как пишете!»

Тут под смех врачей и начальство подоспело, пришлось идти на летучку, после которой опять же всей толпой отправились на планёрку у главврача. Затем обход. Снова куча заданий, но всё же получается выкроить время на реализацию своего замысла.

Оказавшись в женском отделении, я кладу перед дежурной сестрой плитку шоколада «Цирк» с изображёнными на обёртке зайцем-дрессировщиком и львом на тумбе — вторую такую же плитку, как и обещал, чуть раньше занёс сестричке в реанимационное.

— Розочка, это вам, чтобы жизнь казалась слаще.

— Спасибо, Арсений Ильич! С чего это вдруг?

Тем не менее она тут же прячет шоколадку в ящик стола.

— Просто у меня сегодня хорошее настроение, — говорю я, и в подтверждение своих слов улыбаюсь во весь рот.