Капитан флагмана - Фогель Наум Давидович - Страница 1

Наум Давидович Фогель

Капитан флагмана

1

Самолет стал крениться на правое крыло. Знакомый вираж перед посадкой. Бунчужный смотрел в иллюминатор. Город лежал внизу, ярко освещенный утренним солнцем. Отсюда, с высоты, хорошо видно, как он привольно раскинулся на крутом берегу большой реки, видны его площади и улицы – в центре прямые, как стрелы, у прибережья слегка изогнутые, на окраинах узкие, извилистые. И дома. Старые, крытые железом или давно вышедшей из моды черепицей. В районе Зареченской слободы – почти все под шифером, с небольшими зелеными двориками и верандами, увитыми виноградом. И новые – из белого силикатного кирпича. Эти стоят массивными четырехугольниками и многоугольниками. Они так и называются – жилмассивы. Кое-где десяти– и шестнадцатиэтажные строения вздымаются и в старом городе. Рядом со своими соседями они кажутся великанами, случайно вставшими в одну шеренгу с карликами.

Самолет разворачивается над рекой. Она была хороша в этот утренний час – широкая, темно-синяя. Здесь начиналась ее дельта. На юг и запад, сколько глазом окинешь, до самого горизонта, подернутого сизой дымкой, вода и зелень, зелень и вода. Десятки речушек, ериков и озер, островов, совсем крохотных и таких огромных, как тот, что под самолетом сейчас, Крамольный.

На нем раскинулось несколько верфей и заводов, в том числе и его, Бунчужного, самый крупный – ордена Ленина судостроительный. Теперь – дважды ордена Ленина. В Комсомольске-на-Амуре – тоже дважды ордена Ленина, но тот еще до войны построен, а этому – семнадцать стукнуло. Мальчишка. Дважды орденоносный мальчишка.

Вручение второго ордена было намечено на вторник. «Хорошо, если б и на этот раз министр прилетел, – думал Бунчужный. – Он, когда орден вручает, становится чуточку сентиментальным, и тут, если не растеряться… Надо будет послать Константина Иннокентьевича в Отрадное. Пусть все подготовит. Наш министр любит раньше своими глазами посмотреть, а уж потом деньги давать. Очень кстати нам был бы сейчас пятиэтажный корпус для дома отдыха. Бетонная дамба. За ней – полоса деревьев. А за ними уже – это пятиэтажное здание».

Отсюда, с высоты, хорошо виден стапель, упирающийся в железные ворота док-камеры, огромные цеха, административный корпус, многоэтажные дома поселка корабелов, расположенного рядом с заводом…

Бунчужный присмотрелся. Двести шестой на стапеле еще… А его нужно было сбросить на воду еще три дня назад. Сухогруз для Кувейта передвинут на новую позицию, надстройки закончены. Хоть за это спасибо тебе, Лорд. А за то, что двести шестой задержал… Экая досада: была задумка сбросить на воду в этом месяце не две, а три «коробочки». Очень важно не просто выполнить, а перевыполнить план. Именно сейчас.

Взгляд Бунчужного упал на крытый эллинг соседнего завода, что стоял на западной окраине Крамольного, у просторного затона. Рядом с эллингом красовался выведенный для спуска на воду ледокольный сухогруз.

«Вытолкал все же Романов свое детище из эллинга. С опозданием на два месяца, но вытолкал. Если б вовремя спихнул, может быть, не пришлось бы сейчас… Вот у кого не хотелось бы принимать завод!»

Правое крыло самолета еще больше ушло вниз. Под ним теперь убегал густо поросший осокорями, развесистыми ивами да непролазным тальником левый берег Вербовой. На фарватере виднелась вся облитая солнцем белоснежная «Ракета». Отсюда она казалась почти неподвижной, только белый бурун за кормой… На рейде у элеватора дремлют два иностранца: один свежевыкрашенный, нарядно-белый, другой – похожий на огромный утюг с рыжими подтеками на боках, истосковавшийся по ремонту.

Самолет шел над городом, выравниваясь и продолжая снижаться. Справа – центральная улица, проспект Победы. Эта улица пролегла широкой лентой от вокзала до реки, разрезая город на две части. А вот и девятая больница, терапевтический корпус… Тут, в небольшой палате рядом с ординаторской, вот уже третий месяц мается жена. С Галиной удалось поговорить только около полуночи. Узнав, что отец на рассвете вылетает, она обрадовалась. И в этой радости ему почудилась тревога. Он хотел спросить, не успокаивает ли она его, но вместо этого спросил, все ли в порядке у нее дома и как себя чувствует Сергей. «Надо было мне Сергею позвонить, – подумал Бунчужный. – Он бы не стал скрывать». Но зятю Тарас Игнатьевич звонить не хотел. С тем, что Галина вышла замуж за этого уже немолодого человека, примирился, а вот неприязни своей к нему преодолеть не мог.

…Аэропорт. На черной полосе асфальта, обрамляющей привокзальный сквер, Бунчужный узнал среди других машин свою вороную «Волгу». И Диму, шофера, тоже узнал. Он стоял и, отгораживаясь ладонью от солнца, глядел в небо.

Самолет пошел на посадку. У выхода из аэровокзала Бунчужного встретил радостно улыбающийся Дима, загорелый, тщательно выбритый. Ворот его рубахи был расстегнут. Мускулистая шея – напоказ. Он поздоровался с Тарасом Игнатьевичем, забрал у него небольшой чемодан. Садясь в машину, Бунчужный посмотрел на часы.

– Домой? – спросил Дима, запустив мотор.

– На завод, – бросил Бунчужный.

Главная улица лежала меж двух стен пирамидальных тополей, вымахавших на добрых двадцать пять – тридцать метров. Только что политый асфальт жирно лоснился. Деревья отражались в нем, как в слегка затуманенном зеркале.

Машина подъезжала к больнице. Дима покосился на Бунчужного, сбавил скорость.

– Не будем, слишком рано, – сказал Тарас Игнатьевич и вдруг увидел Галину. Она тоже заметила отца и побежала к нему. Тарас Игнатьевич вышел из машины, сделал несколько шагов навстречу, обнял. – Как мама?

– Ты же видишь, я была дома. Позавтракала, поболтала с Сергеем и вот иду в больницу.

– А все же?

– К утру ей стало лучше. Утихли боли. Она даже заснула перед рассветом. Как у тебя там?

Это короткое «там» каждый раз обозначало что-нибудь другое. Сейчас – министерство.

– «Там» у меня о'кэй. А у вас дома?

– Дома тоже все о'кэй.

Она улыбнулась. Что-то не понравилось Бунчужному в этой улыбке.

– Ты плохо выглядишь, Галина.

– Пустяки. Немного устала, и только. Вчера маму осматривали главный хирург области, профессор из Киева и Остап Филиппович. Они решили, что повторная операция не нужна.

«Опять консилиум, значит, – с тоской подумал Бунчужный. – Профессор из Киева, главный хирург области, Чумаченко Остап Филиппович… киты!» А вслух спросил:

– Что думает Андрей Григорьевич?

Для Тараса Игнатьевича превыше всего было мнение Андрея Григорьевича Багрия – заведующего терапевтическим отделением. Он знал его еще с детства. И жизнью был обязан ему.

– Что думает Андрей Григорьевич? – переспросила Галина. – Я уже говорила: он посоветовал увеличить дозу наркотала. После этого маме сразу же легче стало.

– Это было еще до моего отъезда. Ладно, я к нему загляну. – И, как бы оправдываясь за это «я к нему загляну», добавил шутливо: – От тебя ведь все равно правды не узнаешь. У мамы буду в четыре.

Бунчужный забрался на свое место, оглянулся вслед Галине и громче обычного хлопнул дверцей.

Дима вел машину ровно, спокойно: знал, что Тарас Игнатьевич терпеть не может суетливой езды по городу. Линия тополей внезапно оборвалась, открылась центральная площадь. Площадь Героев. На заднем плане – высокое здание обкома, массивное и в то же время легкое. Глядя на него, Бунчужный всегда думал, что архитектор, безусловно, решил соединить в этом здании воедино незыблемость и простоту. В центре площади – могила Неизвестного солдата. На беломраморном, слегка наклоненном постаменте – большая звезда. Из отверстия посредине в потускневшей позолоте граней бьется, чуть вздрагивая, голубизна Вечного огня. К постаменту от линии тротуара ведет вымощенная плитами красного полированного мрамора дорожка. По краям площади обелиски, тоже красного мрамора. На них имена земляков – участников Отечественной войны, Героев Советского Союза. Цветники на площади лежат где узкими, где широкими прямоугольниками, напоминая ковры. Их много – этих ковров. Сейчас, после полива, цветные узоры на них искрились, словно вышитые самоцветами по малахитовому бархату. Промелькнули универмаг, кинотеатр, высотное здание гостиницы, почтамт… Широкие массивные двери его были по просьбе секретаря обкома сделаны на судостроительном, как и облицовка из плиток нержавеющей стали на колоннах городской библиотеки.