Баба Люба. Вернуть СССР (СИ) - Фонд А. - Страница 33

Следующие два дня прошли, как ни странно, вполне рутинным образом. Я не знала, радоваться этому или начинать напрягаться. Когда всё идёт, как надо — это хорошо, но мой более чем полувековой опыт гласил: затишье бывает перед бурей.

И я оказалась права.

Утром третьего дня в дверь позвонили. Это была суббота, ребята спали, а я тихо собиралась, стараясь не разбудить — на базар нужно было к десяти. Поэтому дверь пошла открывать я.

— Добрый день, — сказала худощавая женщина в форме, — Скороход?

— Да, — кивнула я.

— Вам срочная телеграмма. Распишитесь.

Сердце у меня ёкнуло, но я, как и положено, сперва расписалась.

Вернулась в квартиру. Затем раскрыла телеграмму. Текст её гласил:

«Всё знаю тчк прилетаю двадцатого тчк Пётр».

— Бля, — сказала я.

Аж сердце закололо.

Вот только этого ещё не хватало. Во-первых, своё супружество, как реальное, я даже не рассматривала. Во-вторых, слова «я сё знаю» заставили изрядно задуматься. Что именно он знает? Скорей всего Тамара и Владимир действительно сообщили Скороходу о наличии у Любаши любовника-уголовника.

Нет, мне так-то было фиолетово, как там Любашин супруг переживёт эту новость. Да и сам он отнюдь не пушистый — в комнате сопели два доказательства его неверности. Так что пусть прочувствует на себе всю прелесть момента. Но здесь появлялись два нюанса, которые я не ожидала так быстро: встреча с супругом, который может понять, что я совсем не та Люба, на которой он женат, и второй нюанс — это ускоренный развод и раздел имущества, на пример, квартиры. А у меня даже «подушки безопасности» на чёрный день нету. И я не разобралась, чья это квартира. Вполне может быть, что и Любашиного супруга. И что тогда? Снимать опять у кого-то койкоместо? Я поёжилась.

Настроение упало. Я взглянула на календарь — сегодня уже пятнадцатое марта. То есть у меня есть всего пять, точнее даже четыре, дня.

И что же делать?

Как бы то ни было, а поход на работу никто не отменял. Я торопливо собралась, позавтракать уже не успевала со всеми этими новостями. Нацарапала детишкам записку, где в какой кастрюльке что находится, и побежала на рынок.

Но всё равно, чувствовала, что сильно уже опаздываю. Рафик, он хоть и неплохой человек, но у него есть несколько правил и он очень не любит, когда эти правила нарушают. Одно из них — приходить вовремя на работу. За такую принципиальность я его и уважала.

Я выскочила во двор. И удивилась. Дорожку перед подъездом мёл Виталик. Ещё больше запухший и заросший, чем обычно, он с остервенением шоркал драной метлой по асфальту: фжых, фжых!

— Привет, Виталик, — поздоровалась я и, не выдержав любопытства, спросила, — а Семён где? Неужто участками поменялись?

— В тюрьме нынче Семён, — хмуро буркнул Виталик и царапнул метлой по асфальту с особой жестокостью. — Мусора замели. Кирдык ему!

— А что случилось? — опешила я. — Он же так-то законопослушный…

— Война у нас, Люба, — мрачно процедил Виталик. — Первые жертвы пошли.

— В смысле война? — побледнела я.

— С Михалычем. Семён же тебе рассказывал.

— Да, он рассказывал, что Михалыч всякие западлянки делает, но это не совсем как бы война. Так, корпоративное противостояние.

— Ну, не знаю, противостояние, не противостояние, а светит Семёну срок, и немалый.

— А если конкретно?

— Ты, когда ушла, всё и началось, — поморщился Виталик, достал из кармана мятую пачку, щелчком выбил из неё сигарету без фильтра, подкурил и выпустил облачко вонючего дыма, — сперва они просто поругались. Я, если честно, даже причины не знаю. Но ругались громко. В твоём бывшем дворе. Затем Михалыч велел рабочим высыпать песок на территории Семёна. Целый самосвал.

— Зачем? — испугалась я.

— Ремонтные работы. Плановые, — сердито сплюнул Виталик и затянулся опять. — И бетономешалку установили там же. Жильцы ругаются, пыль в окна летит. Причем высказывают всё Семёну. Ну ему обидно стало, он сперва Михалычу высказал, но тот только ржёт, как конь. Сильно они тогда поругались. А потом на стене дома надпись из трёх букв появилась. Огромная, на полстены. Краской масляной. Пришлось всю стену красить, расходы, то, да сё. Жильцы возмущаются. Сказали, что это Семён, мол, обиделся и Михалычу так отомстил. Участкового вызвали. А Семён как раз чуток поддатый был. Нет, чтобы спокойно объяснить, что не он это, начал ругаться, доказывать, с участковым подрался. В общем, закрыли Семёна на пятнадцать суток.

— Ужас, — только и сказала я.

— Только сдаётся мне, что не Семён это, — покачал головой Виталик, — я уверен, что сам Михалыч это на стене написал, и на Семёна спёр. Ну да, кто же подумает, что дворник будет сам у себя на участке так гадить!

Я лишь покачала головой.

— В общем, Люба, — сказал Виталик и посмотрел на меня сердито, — возвращайся давай обратно в дворники. Семёна надо спасать. Михалыча ставить на место. А я один нынче остался, не справлюсь.

Он аккуратно затушил окурок и продолжил мести.

А я побежала на работу. На которую я уже начала опаздывать. Ещё и возле почты опять прорвало трубу и затопило тротуар. Пришлось обходить по большому кругу.

Мда, в результате опоздала я капитально.

Но, как ни странно, Рафика не было. И вообще на рынке было какое-то странное затишье. Что за ерунда? Праздник какой-то, что ли? Так Рафик бы предупредил.

Я прошлась по пустой территории, заглядывая в ларьки и магазинчики к знакомым. Нигде никого. Зато вышел старик сторож, и, увидев меня, сделал большие глаза:

— Ты что здесь делаешь, Люба?

— Как что? Рафик сказал сегодня к десяти на работу. Вот, чуток опоздала. А где все? Ничего не пойму.

— Иди домой Люба, — вздохнул сторож, — и начинай искать другую работу.

— В каком смысле? — удивилась я.

— Да тут ночью война была, — свистящим шепотом сообщил он, — теперь на рынке новый хозяин.

— Подождите, — вытаращилась я, — какой хозяин? Рынок-то городской? От муниципалитета?

— На бумаге, может, и городской, — скептически пожал плечами старик, — а так-то раньше Абдулла здесь рулил. А теперь — Князь.

— Что за Князь?

— Цыгане… — протянул сторож и повторил, — давай, домой иди. Вряд ли Рафик вернется. И ты не крутись пока тут. Все знают, что ты на него работала. А цыгане теперь своих набирать будут.

Ну ладно, раз такие дела, пошла я домой.

Шла и думала. Вот что за времена такие? Люди как волки. У дворников — война, на базаре — война. Даже вон родная дочь готова старика-отца на улицу выбросить, чтобы дом его продать. Это я о Тамаре, если что.

Мда, воспитывали, воспитывали советского человека с высокоморальными идеалами, а как СССР рухнул, так куда весь этот налёт цивилизации и подевался? Довоспитывались, называется.

Я шла и сердито ворчала.

А потом поняла, что не войны дворников и торговцев меня выбесили, а телеграмма эта дурацкая. Причем не то, что супруг Любаши приезжает, а то, что родная сестра её с зятем настроили его так, что он аж свою вахту прервал и домой на разборки едет.

Пока шла домой, начала планировать.

Первое, раз на базаре такие дела происходят, значит туда сейчас лучше не рыпаться. Пока они окончательно территорию не разделят — толку туда ходить нету. Чёрт, Рафик так не вовремя исчез! И он за последних два дня со мной не рассчитался. Он обычно за три-четыре дня сразу рассчитывался, когда новый товар продавался. А теперь я без денег осталась.

Точнее деньги ещё есть, Любашина заначка. Но их не так много, как бы хотелось. И они быстро закончатся. И что я буду делать потом?

По всему выходит, что придётся-таки возвращаться в ЖЭК. Хоть и не хотелось бы. Я так резко этому Алексею Петровичу ответила, что и возвращаться теперь неудобно. Но, если сейчас Скороход прикатит на разборки и вытурит меня из квартиры, мне жить где-то надо будет. Если в ЖЭКе пристроюсь, то проще будет комнатушку какую-никакую себе придумать, хоть бы временно.