Чертовка для безопасника (СИ) - Зайцева Мария - Страница 22

Все же те, кто снимает подобные сцены у камина, явно что-то понимают в этом…

Чертовка не способна двигаться сама, но мне и не требуется. Легко подбрасываю ее вверх и вниз ладонями, так, чтоб скользила по члену без труда, и это ощущается своеобразно.

С одной стороны - она полностью расслаблена, отвечает, пульсирует, сладко сжимая меня внутри, а с другой - напряжена из-за неустойчивости положения.

Перехватываю поудобнее, провожу пальцами по попке вниз, касаюсь еще одного входа в ее тело. Замираю, мягко покачивая Марту на члене. Интересно… Так я ее еще не брал…

Марта мокрая, невероятно насколько. И влаги вполне хватает, чтоб смазать еще и там.

Она ощущает непривычную ласку, распахивает ресницы еще шире, стонет, явно пытаясь прийти в себя. Найти мысли в дурмане удовольствия, заполняющем мозг.

Нехорошо женщине думать, может весь кайф испортить.

Потому усиливаю напор, чтоб голову отключить ей.

Пока просто глажу, это точно не больно, должно быть даже приятно, а смазки столько, что ничего больше и не требуется.

Покачиваю Марту на себе, провожу пальцами, мокрыми совершенно, ловя ритм, потихоньку проникая все глубже и глубже.

Она испуганно сжимается, и это - дополнительный кайф для меня. Хочется больше. Хочется ее везде.

— Я… Послушай…

Черт… Все же разговариваем!

Тяну на себя, заставляя обхватить руками за шею, впечатываюсь в раскрытый в умоляющем протесте рот. И одновременно сильнее нажимаю внизу на тугое кольцо мышц. Марту всю колотит, талия непроизвольно гнется сильнее, а мне того и надо!

Пусть горит, пусть вообще не думает ни о чем. Ни об окружающей нас реальности, ни о том, что именно я сейчас собираюсь с ней сделать.

Второй палец входит, тут же обхватывается жадным до ласки телом. Тугая она, жаркая. Мне будет там хорошо.

Прерываю поцелуй, рычу в подрагивающие губы:

— Расслабься.

Она всхлипывает, мотает головой, но я уже не хочу останавливаться. Да и знаю, что ей надо немного насилия, кайфует она от этого. Кончает слаще.

Я тоже такое люблю делать, нашли мы друг друга здесь.

Потому выхожу резко, лишая финального кайфа, к которому ее тело уже вполне готово, разворачиваю к себе спиной и ставлю в коленно-локтевую.

Это - самая лучшая поза подчинения, когда не надо контролировать свое лицо, когда возникает иллюзия того, что ничего не требуется решать… Отличный вариант.

Провожу по мокрой промежности пальцами, чуть-чуть поглаживаю член, дополнительно смазывая.

— Подайся навстречу. Расслабься, сказал, — тихо, но жестко.

— Я не хочу, — выдыхает она, а сама ещё сильнее выгибается и расслабляется так, что два пальца входят без проблем.

Кого, бляха, ты лечишь?

— Хочешь, ты хочешь этого, — разглядываю ее и дурею.

Я ее до утра буду трахать. И завтра - тоже. И вообще… Все эти две недели.

Шикарный перепад от узкой талии к крепкой круглой попке, гладкие блики огня… Охренеть…

Заменяю пальцы членом - и умираю от кайфа. Тесно, узко! Марта дергается и стонет. Не уверен, что разделяет мое удовольствие сейчас. Судя по реакциям, я у нее в этом виде секса первый.

Ничего, сейчас все хорошо будет.

Медленно, аккуратно, по чуть-чуть…

Напрягается, стонет, поворачивает ко мне лицо.

— Расслабься, сколько повторять, — я кладу ладонь на затылок, фиксируя, чтобы не дёргалась. — Дыши глубоко, впусти меня! Слышишь? — Я задыхаюсь, член сжимает невероятно сильно.

Она дышит, податливо впускает, расслабляясь и при этом тихо постанывая.

А затем и подаваясь ко мне. Сама. Я этот момент не упускаю, двигаюсь все сильнее и размашистей, уже в погоне за своим кайфом. Перехватываю ее за локти, поднимаю к себе, вжимаюсь в извивающееся тело, ритмично и жестко.

Она кричит с каждым грубым толчком.

Это заводит еще сильнее, крышу срывает.

А потом её накрывает, Марта неожиданно расслабляется так, что я скольжу в ней совершенно свободно. Рычу, ускоряюсь, прикусывая ей плечо, чтоб добавить еще сладкой боли. Куда-то пропадает костёр, теряются крики Марты. Остаются только толчки внутрь женского тела, кровь, что бурлит во мне, и острое ожидание финального кайфа.

Марта кончает бурно, с судорожными вытягиваниями тела, настоящими упоёнными конвульсиями, такими, что еле удерживаю ее. Кончаю внутрь, рыча, словно зверь дикий.

А её продолжает бить в экстазе. Судорожно и ритмично сжимает меня, трясется, стонет жалобно и бессильно.

Держу, помогая пройти через первый в жизни оргазм от такого вида секса. Говорят, для женщины - это совершенно особые ощущения.

Судя по Марте - охренеть, насколько особенные.

Я выхожу из неё и откидываюсь на спину, тяжело дыша. Замечаю, что вспотел. А Марту даже без меня продолжает трясти, она падает на бок, скручиваясь в комочек и всхлипывает , дёргаясь время от времени.

Глажу по влажному от пота боку, без слов благодаря за кайф.

Сказать, то это было круто, не сказать ничего.

Душ… Надо в душ… Надо. Потом…

Минут через двадцать я всё же собираюсь с силами и начинаю шевелиться. Марта лежит у меня под боком, всё так же свернувшись калачиком и спит. Волосы красиво веером раскиданы по белому одеялу, в свете угасающего камина кажутся красноватыми.

Я стаскиваю с кровати подушку, укладываю ей под голову, накрываю простынёй. В комнате очень тепло, а на полу с подогревом можно спокойно спать всю ночь.

Иду в душ, слабый совершенно, безвольный и уставший.

Вернувшись, сажусь рядом с Мартой, привалившись к кровати, и смотрю в огонь камина. Мыслей никаких нет, в голове и теле сладкое опустошение.

Хотя нет, одна мысль есть: если отдых, то только такой и только с ней.

Глава 15

Глава 15

Марта

Помню, как пришла в себя после аварии и не поняла, почему не могу двигаться. Ничего не болело. Вообще. И было полное ощущение, что моего тела – нет. Меня – нет.

Странно так и жутко.

Отец сидел рядом и плакал.

Я тогда, помнится, решила, что умерла.

Потому что в той жизни, в моей прежней реальной жизни, отец просто не мог этого делать.

Он не кричал даже никогда, голос не повышал, говорил спокойно , растягивая гласные, что выдавало в нем уроженца Поволжья. И, когда тон становился суше, а взгляд острее – его сотрудники очень серьезно напрягались. И предпочитали сливаться со стенками или прятаться под веником.

Тогда, после моего второго рождения, которому я опять была обязана отцу, я видела его слезы в первый и последний раз.

Заметив, что я смотрю на него, отец торопливо сморгнул влагу с глаз, встал, что-то глянул на экране присоединенного ко мне компьютера, потом перевел взгляд на меня:

— Моргни, если помнишь, кто я.

Я хотела сказать, что помню, что это все глупость… Но не смогла. Губы банально не шевелились, звук не рождался в горле.

Поняв, что не смогу ничего выдавить из себя, моргнула послушно.

— Отлично. Как тебя зовут, помнишь?

Моргаю.

— Что случилось, помнишь?

Не моргаю. Не помню.

— Ладно. Поспи пока.

Он что-то щелкнул на клавиатуре, затем протянул руку и неожиданно мягко погладил по пальцам.

И мои пальцы дрогнули в ответ.

Конечно, потом была боль, дикая, жуткая, невыносимая. Много, много боли. И много всего другого.

Но вот тот момент первого пробуждения в новом для себя мире, осознания, ужаса, что умерла, потому что ничего не чувствую…

И зрелища плачущего отца…

Это всегда во мне будет.

Я просыпаюсь в поту от сильного испуга и не сразу понимаю, где нахожусь.

Лежу на полу, на мягком, плотном, упругом меховом покрывале. В камине - чёрные угли на белом пепле. В окно бьет радостный солнечный луч весеннего солнца. Он пробирается сквозь верхушки сосен, скользит по кровати и заставляет меня жмуриться с улыбкой. Под моей головой подушка, укрыта я одеялом, и спину приятно подогревает пол.