Караул устал (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 12

— Какую такую оперу?

— Потом, девочки, потом.

Лиса намек поняла. Подошла к музыкантам, выдала премию. Не очень большую, но и не сказать, чтобы совсем маленькую. Само собой, положенные деньги от киностудии они тоже получат, но это будет потом. А премия — сразу. За счет заведения. От благодарных слушателей. Никакого криминала, мы справлялись у Суслика, а тот у родителей: деньги мы даём личные, чистые, с которых уплачен налог. Свои деньги мы можем давать кому захотим и сколько захотим, если, конечно, это не взятка, не дача материального довольствия должностному лицу. Но музыканты ни разу не должностные лица. Просто музыканты.

Музыканты с достоинством приняли благодарность, сложили инструменты, и распрощались. До следующего раза.

Владимир Семенович чуть поморщился. Он бы хотел сам — определять размеры премий, наделять премиями по собственному разумению. Но девочки твердо сказали «нет». Ваши личные деньги, Владимир Семенович, вы вольны тратить, в этом мы вам не препятствуем. А свои деньги мы не даем никому, никому.

И Владимир Семенович стерпел. Как стерпел и пункт в контракте — никакого алкоголя на время съемок. В противном случае до свидания.

А как не стерпеть, когда есть второй режиссер, Валерий Давидович? Такой второй, что стоит первого? К тому же Марина Влади сказала мужу, что такая практика — дело обыкновенное.

Сложно было привыкнуть к тому, что в фильме есть продюсер. Да не один, а два. Конечно, до европейского или американского значения они еще не дотягивали, но полномочия девочек были шире, чем у директора фильма. Можно сказать, эксперимент. Директор фильма, кстати, в фильме тоже был. Под бдительным присмотром.

С другой стороны, и у Высоцкого, и у Марины Влади были выигрышные роли. Высоцкий — лесник, Марина — принцесса Ольденбургская, чего же ещё хотеть?

Съемки планировались начать в мае, а кончить в июне. По чёткому графику. Натуру будут снимать в Каборановске, в Замке и в окрестностях. Ну, посмотрим, посмотрим. Гладко было на бумаге, но девочки справлялись в стройотрядах, справятся и здесь.

И мы пошли обедать. Втроём, а ля мафия. По-семейному, то бишь. Нужно было кое-что обсудить. Не для других ушей.

Обедали в «Москве».

С шампанским.

— По какому случаю? — спросил я.

— The New Yorker опубликовал Джошуа Мозеса! С хвалебной, в общем, рецензией.

— В общем? А в частности?

— Рецензент уверен, что Джошуа Мозес — это советский писатель, или несколько советских писателей.

— Ну, дураков там не держат.

Понятно, что описать Америку советскому человеку достоверно невозможно. Отсюда многого не видно. Неудивительно, ведь когда в фильмах или в романах американцы описывают Советский Союз, мы, советские, видим массу нестыковок, развесистой клюквы. Так же и американцы.

— Но пишут, что это не мешает воспринимать повествование, как захватывающую картину Юга середины прошлого века глазами раба-негра, плохо разбирающегося в жизни южан-аристократов.

— Тогда за рабов-негров! И за их освобождение!

— Это не всё. Нам предложили издать «Тайну плантатора» целиком. Там же, в Америке.

— Кто предложил?

— Doubleday.

— Условия?

— Пять тысяч долларов, — чувствовалось, что девочкам сумма нравилась. Ну да, пять тысяч на дороге не валяются. Любой наш писатель был бы рад такой сумме.

— Нет.

— Что — нет?

— Это ваш ответ. Они на своем Западе привыкли покупать нас за копейки. Пусть отвыкают.

— И какая же сумма нас устроит?

— Пятьдесят тысяч.

— Пятьдесят?

— Каждому. То есть каждой. Значит, сто тысяч. А не согласны — других найдём.

— Ты думаешь?

— Я думаю. После публикации в The New Yorker книга будет хорошо расходиться. Это не Солженицын, это триллер. Чтение для широких народных масс.

— Допустим.

— ВААП мы утруждать не станем. Контракт будет вести мой юрист, шведский коммунист. Видите, в рифму получилось.

Пятьдесят тысяч — это уже сумма. Не подачка.

— Но…

— Если этим займется ВААП, то, во-первых, они будут так рады пяти тысячам, что немедленно согласятся, тут же. А во-вторых, поскольку «Тайна Плантатора» уже издавалась в СССР, вы получите пятнадцать процентов от гонорара. Минус налоги. То есть долларов по сто пятьдесят. Чеками. Ну, и сравните — пятьдесят тысяч или сто пятьдесят без тысяч.

Действительно, наглядный аргумент. Куда уж нагляднее…

— Теперь насчёт оперы, — не снижал темпа я. — Я написал музыку. Ваше дело — написать либретто. Как для внутреннего, так и для внешнего употребления. На Западе, конечно, её будут переводить на всякие языки, но авторами будете всё равно вы. С соответствующим эффектом. Пустим крови из носу миру шоу-бизнеса!

— А о чем опера?

— Антивоенная. Против ядерной войны. Вкратце я представляю так: недалекое будущее. Полярная станция, в глубине Антарктиды. Может, Южный Полюс, может, Полюс Недоступности, без указания локализации. Главное — оторванность, изоляция во время полярной зимы: минус сто градусов, тьма, ветер, невозможность прилететь самолёту, и всё такое.

Восемь полярников, четверо мужчин, четверо женщин…

— Так не бывает, — перебила меня Лиса. — Женщин на «Восток» не берут.

— Это сейчас не берут, а я сказал — будущее. Пусть и недалёкое. И потом, советская это станция «Восток», или американская «Амундсен — Скотт», или вовсе китайская «Великий Поход» — не важно. Имен у персонажей нет, только профессии: Начальник Станции, Метеоролог, Магнитолог, Гляциолог, Врач, Дизелист, Радист, Повар. Это условно, профессии подберите сами,

— Мы с Саниным посоветуемся, — сказала Ольга.

Владимир Санин — автор «Поиска», девочки его очень ценят, считают золотым фондом журнала. Я тоже.

— Хоть и Санина. Можете его взять в соавторы, или в консультанты, ваше дело.

Итак, глубокая антарктическая ночь, начало июля, работа идет своим чередом. Связь через спутник, бодрые рапорты, иногда коротенькие разговоры с близкими, как вдруг бац — и в положенное время связи нет. Сигнал со спутника потерян. Проверяют аппаратуру, подключают резервную, выходят наружу, в стоградусную стужу, проверить космическую антенну, направленную в небо — но никаких поломок не находят. Пытаются связаться по обычному радио, но магнитная буря — или иное препятствие — не позволяют этого сделать. Необычайно сильное полярное сияние, необычайно крепкий мороз, и всё такое, полярное.

Но люди не унывают, всякое бывает в атмосфере, недаром — Антарктида.

Работают, общаются, строят планы. Делают вид, что всё в порядке. Можно добавить пару конфликтов — производственные, личностные, на усмотрение.

Проходит неделя, проходит месяц — а связи нет. И соседние станции — ну, как соседние, ближайшая, иностранная, в трехстах километрах, до своей, береговой — больше тысячи. Так вот, молчат соседние станции. Хотя несколько раз радист и говорил, что слышал нечто вроде невнятной речи, но ни языка, ни станцию обозначить не мог. По мнению врача, это была галлюцинация.

Тем временем метеоролог обнаруживает, что осадки радиоактивны. Не смертельно, нет, но это свидетельствует о выбросе в атмосферу значительного количества радионуклидов. Очень значительного.

И вот двадцатого августа полярная ночь заканчивается, небо светлеет, мороз ослабевает до минус семидесяти, шестидесяти… А связи нет как нет. Запасов дизельного топлива и продовольствия хватит до декабря, если экономить, то и больше, а дальше? Готовиться к походу к береговой станции на вездеходе? Сидеть и ждать, когда за ними прилетят?

Начальник станции говорит, что нужно идти к соседям. Там и вездеходы получше, и всяких запасов побольше.

Готовятся: опробуют вездеход, собирают припасы и т.п.

Перед самым отправлением начальник станции вскрывает запечатанный конверт и зачитывает приказ: соседнюю станцию следует захватить, её обитателей уничтожить, и два года ждать дальнейших указаний. Запасов у соседей хватит. А через два года вскрыть очередной конверт. Приказ подписан Отцом Страны. Грузят автоматы, патроны, гранаты.