Филарет – Патриарх Московский 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 44

Данила Романович взъерепенился было, но вздохнул и плечами обмяк.

— Отцу так поставил… — хмуро буркнул дядька.

Фёдор покрутил головой и снова развёл, изумляясь необоснованной претензии, руками.

— Так, то — отец. И то мой отчий дом. Хоть и достанется он точно не мне, но сие и есть моё родовое гнездо. Твой дом, дядька, меня не касается. Да и не видел я от вас, откровенно говоря, ни слова доброго, ни даже подзатыльника назидательного. Ведь сторонились вы меня сызмальства, не замечали, будто меня и не было. А я должен на вас надеяться в настоящем и будущем? На помощь рода?

— Сторонились, говоришь? — спросил дядька Данила и, хмыкнув, продолжил: — А ты себя в зерцало видел?

Фёдор насупился.

— А что во мне особого? Уши ослиные, или рога коровьи? А может копыта? Или клыки?

— На счёт клыков не знаю, может ты и оборачиваешься в полную луну, но и того, что я перед собой вижу с первого для твоего рождения — не совсем человеческое.

Тут встрепенулся Никита Романович.

— Ты, Данила, говори, да не заговаривайся! — одёрнул он брата. — Мне ли не знать, что Фёдор — нормальный человек1.

— Нормальный⁈ — изумился дядька. — То, что умом превзошёл даже Макария — митрополита нашего, то ладно. Но ты же не по годам зрел, Федюня! Смотрю на тебя и вижу не дитя малолетнего, а юношу. Тебя, девятилетнего, царь воеводой назначил! И все приняли сие безропотно, ибо выглядишь ты, как зрелый муж. А лет-то тебе только девять. Я-то точно это знаю. И не надо мне базлать, что, де, в метриках перепутали. Или подменили его, Никитка. Может и не Федюня это твой, а тать? Вот я и спрашиваю: кто ты такой и сколько тебе лет, что ты с нами, мужами старыми, на равных говорить смеешь и перечить нам? Если демон, так и скажи. Даже это я приму, как должное, но не могу я принять, что тебе всего девять лет и ты не только меня поучаешь, но и царя, бояр и дьяков.

Под конец своей затянувшейся речи дядька Данила даже несколько сник и на его глаза навернулись слёзы. Было видно, что он, действительно, сильно переживал то, о чём говорил. И ждал сейчас от Фёдора чего-то большего, чем ответ, откровения, что ли.

Фёдор помолчал немного, мысленно чертыхаясь, но на просьбу открыться сразу отверг.

— Значит так, родственники. Слушайте и не говорите потом, что не слышали. Что вы там себе думаете обо мне, мне лично совершенно безразлично. Попы и даже митрополит Макарий бесноватым меня не считают. На все церковные службы я ходу, обряды соблюдаю и молюсь не меньше вашего. Касательно того, чем одарил меня Бог, обращайтесь с вопросами напрямую к дарителю. Тут пояснить я вам ничего не могу, не хочу и не буду. Принимайте, меня такого как я есть. Или не принимайте. Как хотите. Так же и про советы мои вам. Хотите принимайте, не хотите — идите лесом. Но точно знаю, что к двору Ивана Ивановича вас и близко не допустят без сдачи царю зачёта.

Фёдор усмехнулся.

— Всё, «родные» вы мои, разговор окончен. Предложение обучить вас грамоте остаётся в силе. Меня не будет, обращайтесь к отцу. Он уже слегка поднаторел в счёте. Поможет.

Все посмотрели на Никиту Романовича, а тот залился краской. Данила удивлённо развёл руками, а Василий улыбнулся.

— Яковлевы, кстати, умнее вас Романовых оказались. Дядька Василий не даст соврать. Почти все освоили простой счёт. Дело за малым осталось.

Все посмотрели на Василия и тот тоже растеряно зарделся.

1 Человек — мужчина (старорусский).

1 — Хламида — у древних греков мужская верхняя одежда, изготовлявшаяся из шерстяной ткани. Хламида представляла собой продолговатую мантию. Здесь — простой плащ-накидка странников.

Глава 24

Царь на время забыл Федюню, и попаданец погрузился в собственную жизнь. К своей усадьбе на Немецкой слободе Фёдор за счёт казны прикупил три соседские и прилегающий к ним заболоченный кусок земли, аж до старицы Москва-реки. Он помнил, что южные пригороды столицы подвергнутся разграблению и сожжению крымским ханом Гиреем в 1571 году, но не опасался этого, так как рассчитывал к нашествию крымчаков подготовиться.

Земли, которые он приобрёл примерно на пятьдесят процентов находились в собственности царской казны, но были сильно заболочены, и были подарены Фёдору царём Иваном Васильевичем, когда тот узнал, для чего они будут использованы.

Участок получился большой, практически от моста до моста, соединявших через старицу Болотный остров с заболоченным «материком» в южной его части. На мостах Фёдор решил ставить плотины, а старицу расчистить и сделать из неё отводной канал, спасавший бы Москву от затопления во время паводков, случавшихся примерно раз в десять лет и смывавших все постройки правого берега реки и левого от Кремля до устья Яузы.

Фёдор знал, что проблема разлива Москва-реки была решена таким же образом в конце восемнадцатого века при правлении царицы Екатерины Второй. Тогда наводнением смыло каменный мост и для его восстановления решили отвести воду из основного русла расчистив старицу. Ныне болотистые земли после осушения Фёдор решил использовать для собственного сада-огорода, а выбранную из старицы землю — для удобрения.

Ещё зимой Фёдор осмотрел земли «Болотного острова», где поставил казённый кабак, и предложил Ивану Васильевичу свой проект. Царь подумал некоторое время и согласился. Сразу напротив Кремля за Москва-рекой раскинулись, так называемые, «великокняжеские сады», которые также периодически смывались рекой, а Фёдор гарантировал полное осушение и «неприступность» этих земель для воды.

С зимы работы и начались. Без особого плана Фёдор нагнал на «остров» бездомных и попрошаек, пообещав им вечерний ужин с чаркой водки, жильё и копейку в сутки. Заселил их в палатки, шитые из гуттаперчевого брезента, проходившие контрольные испытания, жильё утеплил печками-буржуйками, назначил десятников из военных-инвалидов и очертил перечень работ.

Вскоре, кроме бездомных, на работы стали проситься стрельцы. Многие из них умели работать не только кайлом и лопатой, но и другим инструментом, а нужны были и плотники, и каменщики.

За зиму была построена две плотины, отсекающих старицу от основного русла, поведены работы по расчистке территории от мусора, заготовили инвентарь и материалы, разложив их на огороженном изгородью и охраняемом стрельцами складе. С весенним таянием снегов и оказалось, что, благодаря плотинам, новоприобретённые Фёдором земли остались вполне пригодными для огорода.

На них ещё зимой убрали весь лес и подлесок, стащили весь деревянный мусор, который весной и сожгли, а сжегши, распахали, а в конце апреля засеяли и засадили овощами и бобовыми.

По всей длине будущего канала к концу мая вбили сваи. Земля была влажной и сваи входили в неё, как в масло. Когда она высохнет и окаменеет сваи останутся стоять как якоря, к которым будет крепиться «набережная».

Как не странно, с наступлением весны рабочих не убавилось, а прибавилось. Многие голодающие по весне крестьянские общины, прознав про «Московские работы», послали общинников на заработки, выторговав у Фёдора повышение оклада. Тот не «ничтоже сумяшеся» в согласии будущих работников поставил им условие выполнения необходимого объема работ за определённые деньги. Тогда приехали ещё работники из сёл и деревень, и к началу июня обводной канал был готов. Таким образом всего у Фёдора в собственности оказалось чуть больше ста четей прекрасно удобренной земли, часть из которой — по правому берегу канала — он отвел под сады и огороды, пастбищные луга и сенокос, а часть — по левому берегу — под склады, мастерские, кузни и иные промыслы. В собственности у него оказался и сам канал с одиннадцатью арочными мостами.

Иван Васильевич, заехавший по пути из Коломенского к Фёдору, не узнал его усадьбу, теперь больше напоминавшую небольшой Кремль и сильно удивился, увидев искусственное русло глубиной три метра и шириной около двадцати, водой пока ещё не заполненное, берега которого прямо сейчас укреплялись камнем.