Филарет – Патриарх Московский 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 12

— Если я тебя оставлю, ты не нажрёшься мяса с грибами и квасом?

— А ты куда и зачем? — насторожился государь.

— Я же говорил тебе, служба у меня работает. Нельзя её оставлять на самотёк хотя бы в начале. Надо отчёты выслушать, записки принять, вычитать.

— Пусть сюда приходят. Вместе послушаем.

— Рано им ещё перед царём стоять. Они ещё только учатся сыскной науке. Но ежели, что интересное принесут, ты сразу узнаешь. Я же говорил. Все записки нумеруются, учитываются и сшиваются в книги. Ничего не потеряется. Захочешь — посмотришь. Всё как в бухгалтерии.

— Как в бухгалтерии? — переспросил с улыбкой царь. — Твои книги: «Введение в бухгалтерский учёт» и «Русская арифметика» у меня вон, где лежат.

Царь показал на кафедру.

— Освоил?

— Освоил, — горделиво ответил царь. — С собой вожу.

— Может их надо их напечатать? — спросил Фёдор.

— Думал о том, — кивнул головой царь. — Вот двор печатный в Слободу перенесём, тогда и напечатаем. Сейчас Афонька «Апостол» режет.

— Да, тогда и я доберусь до книгопечатания.

— Ты⁈ — удивился царь, но не стал дальше расспрашивать, а лишь покрутил головой. — За всё горазд взяться!

— Возьмусь, государь, но постепенно. Рук всего две. Сейчас тайная служба важнее.

Попаданец улыбнулся.

— И какая же она у тебя тайная? Неужели никто не узнает? Топтунов и шептунов Басманов поставит за тобой, и всё разузнает.

— Да как что же он узнает? — рассмеялся Попаданец. — Что я захаживаю в купеческий дом «Гольштейн со товарищи», что открылся в Гостином дворе? Так и пусть его. И то, что мои «соколы» из купеческих семей, то многим известно. Кривятся, но терпят. Осёк я некоторых, чо моё дело, кого к себе приближать, вот и умолкли.

— Шипят, аки змеи, — рассмеялся государь. — Ничего, как в Слободе свою не боярскую Думу учредим, попляшут они у нас.

— Так и вот… Басманов твой узнает, только то, что я и мои «соколы» занимаемся торговлей. Сие для меня зазорно, но не смертельно. Попы и митрополиты занимаются торговлей, а бояре почему хуже?

Царь дёрнул головой и хмыкнул.

— Устои ломаешь, Федюня… Молодец. Так и надо. А то: «по старине, по старине надо…», кого-то передразнил он «козлиным» голосом. — Я им устрою «по старине».

— Ну, я пойду? Завтра с утра буду. Если вдруг поплохеет, зови. Я у себя в усадьбе буду.

— Ступай, Федюня. Позовёшь постельничего.

Фёдор поклонился и вышел.

Михаил Петрович Головин плохо спал и плохо ел с того дня, как царь вернулся в Москву с телом Анастасии Захарьиной. Почти два месяца царь не звал его к себе на партию в шахматы. Это был дурной признак. Встречи с царём на заседаниях Думы и брошенные на главного казначея взгляды не предвещали ничего хорошего. Царь даже не через него узнал, как проходит переучёт в государственной казне, а через казначея Сукина. Сукин, придя от царя, возгордился и с тех пор говорил с Головиным «через губу».

Михаил Петрович, размышляя и перебирая грехи, а кто из управляющих финансами без греха, и предположить не мог, что причиной государевого недовольства могла послужить история с запиской Ченслера. Головин, радея за казну, позволял себе списывать в полцены и реализовывать через англичан залежалый товар, как качественный.

Ченслер как посредник «втюхивал» подпорченную пушную рухлядь приезжим из Англии купцам без зазрения совести. Его имя играло существенную роль в выборе русских бизнес-партнёров. А товар мог подмочиться и во время транспортировки морем, что чаще всего и происходило. Главное не доводить казённое имущество до плачевного состояния, а Михаил Петрович не доводил, проводя проверку качества уценку регулярно. Фактически он действительно спасал казну от разорения, ишь чуть-чуть завышая количество порченного товара.

Иного греха Михаил Петрович за собой не знал. Он честно исполнял свои государственные обязанности. Так он считал и был не очень далёк от истины, полагая, что государь за такое не должен сильно разгневаться.

Но государь гневался сильно, и Головин уже решил идти сдаваться, как подумал, что не мешало бы прежде поговорить с внуком. Однако внук почти постоянно пропадал у царя и Михаил Петрович решил навестить высоко взлетевшего родственника у него дома.

Однако, на утреней церковной службе Фёдора в «семейном» соборе не было, а Никита Романович, получивший ещё вчера приглашение на обед от тестя, хмуро буркнул, что у «царя» и «к вечерней обещал быть».

Отношения между родственниками никогда не были ладными, и Михаил Петрович на грубость Захарьина лишь хмыкнул и сказал: «Зайду вечером. Поговорить надо». На что Никита лишь пожал плечами. Все его мысли были заняты вопросим: «идти ему на званный обед к тестю, или не идти».

Михаил Петрович едва дождался вечера. Он ругал себя последними словами за то, что он почти два месяца даже не подумал о том, чтобы встретиться с внучатым племянником. Ему казалось, что Федька, благодарный за то, что дед ввёл его в ближний государев круг, расскажет ему всё, что знает, а знать он должен был много. Ведь даже Захарьины, близкие к трону, с недоумением говорили, что Федька, как уехал в Александровскую Слободу, так стал государю ближе сына.

1 — Готхард Кетлер — последний ландмейстер Тевтонского ордена в Ливонии (1559—1561) и первый герцог Курляндии и Семигалии (1561—1587).

2 — 350 берковцев — 56 тонн.

3 — Гако́вница (нем. Hakenbüchse соответствовало фр. arquebuse — аркебуза) — европейское крепостное и полевое дульнозарядное ружьё XV—XVI веков с крюком («гаком») под стволом (у приклада), которым зацеплялись за крепостную стену или стену град-обоза, с целью уменьшения отдачи при выстреле из неё.

4 — Аллицин

5 — Лицитин

Глава 8

Фёдор вместе с Данькой выехали с царского двора, защищённого деревянным частоколом и двумя стрелецкими заставами, верхами. За время пребывания в Москве все дозоры изучили Федькину тамгу и его крутой нрав достаточно, чтобы не останавливать и не требовать подорожной.

Стрельцы царской тысячи разместились на въезде в Москву с северной стороны, за небольшим земляным валом ещё не «окольцевавшем» столицу, как в недалёком будущем при Борисе Годунове, но уже называвшимся «Земляным Городом». Это и был именно «земляной город», так как избы, срубленные из вековых деревьев, стояли присыпанные землёй и образовывали, по сути, прерывистый земляной вал. В каких-то избах жили стрельцы, а в каких-то хранились военные и иные припасы. За валом имелся ров. Открытые места защищались частоколом, или рогатками.

Фёдор не занимался ни размещением на постой стрельцов, ни какими другими их заботами. На всё это имелись стрелецкие «головы». Его задачей, как царского воеводы, как оказалось, было управление стрелецким войском во время военных действий, и то, во-первых — по велению царя, а во-вторых — связанных с защитой ставки главнокомандующего.

Попытки Попаданца внести в распорядок дня стрельцов нововведения, типа «хождения в ногу» и иные, наткнулись на непонимание командиров, занимающихся в Москве чем угодно, но не работой с личным составом. «Личный состав» стрелецкой «лучшей тысячи» тоже занимался всем, чем придётся, но не службой. Большинство «воинов» организовались в производственные артели и подвизались на строительных подрядах, или на доставке в столицу строительных материалов: леса, глины, камня. Посмотрев на царившее в армии всеобщее разгильдяйство, Попаданец реально оценил свои возможности и тоже занялся «своими делами».

Он купил в «Гостином дворе» несколько рядом стоящих складов и организовал «контору», мысленно обозвав её «Рога и копыта». «Контора» не имела отношение к рогатым и копытным животным. Просто Попаданцу слово «контора», сказанное Гольштейном, напомнило его любимое произведение «Золотой телёнок».

Контора, по словам того же Гольштейна, это то место, где менялы считают свои и чужие деньги. «Немцам»-лютеранам заниматься обменом «валюты» в центре Москвы запрещалось и Гольштейн преследовал понятную для Попаданца цель — расширение прибыльного бизнеса.