Русская война 1854. Книга вторая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 5

Отряд мичмана уже бил наверняка. Мы заранее отметили пороховые склады противника. Специально дразнили его пушки, а потом смотрели с высоты, откуда подвозят новые ядра и порох. И вот пришло время. Два десятка матросов выпустили ракеты по заранее распределенным целям. Если бы что-то пошло или еще пойдет не так, нашей задачей будет прикрыть их отступление.

— Раз, два… — я считал взрывы, переходящие в канонаду разрывающихся ядер.

— Словно фейерверк на московской елке… — рядом выдохнул кто-то из солдат.

— Три! — я дождался.

Третий пороховой склад подпалили с опозданием — видимо, и здесь были свои проблемы — но в итоге и он взлетел на воздух. А значит, нам можно будет не прикрывать ракетчиков, а самим идти вперед.

— Наши товарищи сделали свое дело, — я приподнялся и обвел взглядом своих штурмовиков. — Каждый рискнул жизнью, теперь наша очередь. Возьмем француза за огузок, выполним приказ генерала! Ура!

Я вскочил на ноги, мышцы на мгновение налились сталью — двигаться в усиленной кирасе и остальных железках было совсем не просто, они словно тянули к земле. Одно мгновение размазалось на целую вечность, но в итоге я победил и липкий страх, и гравитацию… Оттолкнулся изо всех сил и побежал, с каждым шагом набирая скорость.

— Вспышка! — за спиной раздался тонкий голос Прокопьева.

Следить за сигналами «Карпов» более не было нужды, и он встал в строй как один из нас. В небо взлетела наполненная магнием ракета, полыхнуло. Все наши прикрыли глаза, а большая часть французов превратилась в слепых кротов. До линии вражеских укреплений оставалось всего десять метров, когда кто-то все же попытался нас остановить. Мимо… А мы были уже рядом: на ходу, штык выставлен вперед. Первые ряды врагов мы просто раскидали в стороны, вторые… Продолжаем колоть.

А в голове бьется только одна мысль. Почему их так много? Сражающийся слева солдат упал после выстрела, еще один — меня ударило в грудь, развернуло на полкорпуса, но получилось устоять на ногах. Я взмахнул винтовкой и даже кого-то еще ударил. Потом опять меня. Чужой штык, чужое закопченное усатое лицо, раскрытый в пронзительном крике рот и безумные глаза.

Почему-то я был уверен, что этот точно ударит туда, где не будет брони. Но в последний момент ефрейтор Игнатьев снес француза, а потом все затихло. Я, покачиваясь, поднялся на ноги, оглядывая захваченную позицию. Рядом стонали раненые. Чужих мы не трогали, своих быстро перевязали. Только самые опасные раны, на большее времени не было.

— Пушки, — прохрипел я Игнатьеву, но тот уже и сам отдал приказ.

Солдаты подскочили к тяжелым гигантам и споро забили гвозди в запальные отверстия. Специальные с засечками, чтобы выбить в полевых условиях их точно не получилось. Пусть теперь французы везут пушки обратно на родину и там пытаются высверлить наши сюрпризы. Получится — в любом случае более чем на месяц враг станет слабее. Нет — и того лучше!

— Дальше? — забивший последний гвоздь солдат посмотрел на Игнатьева, а тот перевел взгляд на меня.

Изначально мы хотели, воспользовавшись переполохом, захватить сразу обе позиции французов на левом берегу Карантинной бухты. В ближнем бою захватить, чтобы гарантированно вывести из строя их орудия… Вот только они оказались не только готовы к нашим сюрпризам, но и людей сюда нагнали. И что теперь?

Рискнуть и довести дело до конца или же удовлетвориться тем, что мы и так сделали больше, чем могли? Весь мой опыт говорил, что второе разумно и правильно, но в то же время я видел результаты такой осторожности. Я читал про Липранди, который через пару недель так и не рискнет отправить все войска в бой и додавить лагерь англичан у Балаклавы… Я лично видел Меншикова, который так и не разрешил Корнилову атаковать вражеский флот, а вместо этого приказал затопить свои корабли.

Мне вон даже припомнили это при планировании операции. И какое решение теперь принять? Кто я такой — очередной генерал-перестраховщик или боевой офицер?

Глава 3

Вокруг стоны, лязг брони, грохот сапог и тяжелое дыхание. Мои люди, которые доверили мне свои жизни… Я в итоге принял решение и уже был готов командовать отход, когда возле моря взлетела очередная осветительная ракета Конгрива. И в ее отблесках я увидел медленно снижающегося «Карпа». Крылья перебиты, из самого шара через десятки пробитых дыр вырывается воздух — но он не падал. Скользил вниз, а замерший на дугах пилот лежал без движения. Ранен, оглушен, убит?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Прокопьев! — рявкнул я мичману. — Передавай через птичку Алферову, чтобы выдвигался к нам!

По плану… По старому плану: как раньше мы прикрывали возможный отход ракетчиков, так теперь и они должны были сидеть на краю кладбища, готовясь встретить наших вероятных преследователей. Теперь не встретят, мне понадобятся все оставшиеся ракеты в новой атаке.

— Что будем делать? — Игнатьев подошел ко мне и задал этот вопрос шепотом, чтобы не услышали остальные. — Я ведь считал выстрелы с берега. Там по силе залпа около двух рот собралось, и они готовы к бою. Нас в два раза меньше…

Костры подожженных пороховых складов еще горели, разгоняя по окрестностям причудливые тени и иногда пугая взрывами еще не разорвавшихся снарядов.

— Сколько мы потеряли? — в ответ спросил я.

— Четверых безвозвратно. Одного пулей в лицо, трех — штыками. Еще полтора десятка легких.

— Гранаты в первом бою не тратили?

— Все как на тренировках. Чтобы не влететь в свое же пламя, придержали.

— Значит, по одной гранате у нас есть. И десять ракет… — я прикидывал силы.

— Восемь, господин штабс-капитан, — доложил подошедший на позицию мичман Алферов. — До последнего склада достали не с первого раза. Пришлось тратить дополнительные выстрелы.

Восемь ракет, восемьдесят одна граната… Я думал, ждет ли враг от нас нового натиска? Будет ли готов и к чему именно? Удара в лоб может не хватить, и, если французы выдержат первый удар, тогда все. Нам будет даже не оторваться.

— Прокопьев, сигналь на базу. Мне нужно знать, когда пилоты смогут снова взлететь, — я выдохнул. — И передай, что Степан знает, что делать. Он давно этого хотел.

— Говорят, к вылету готовы. На позиции будут через десять минут, — голос Прокопьева дрогнул, когда он обменялся сообщениями через Митьку.

— Тогда через пять минут выступаем, — решил я.

— План? — сглотнул Алферов.

— Идем в лоб, — я словно чувствовал сопротивление. Людей, себя самого, чего-то еще неведомого и невидимого… — Штурмовики первыми. Гранаты кидаем в стороны, чтобы нас не смяли с боков. Путь перед собой расчищаем штыками, надо пробиться на вершину холма и занять его укрепления. Ракеты используем по крупным скоплениям врага. По артиллерии — только если ее успеют повернуть в нашу сторону.

Кажется, в это время было не принято объяснять свои планы. Да так в любое время! Командиры приказывают, солдаты исполняют, надеясь, что, если каждый сделает то, что должен, это приведет к победе. У нас же было еще несколько минут, и не тратить же их на то, чтобы изводить себя мыслями о смерти. Так что я стоял и рассказывал, как мы действуем, что должны сделать пилоты Степана, чего мы ждем и куда прорываемся дальше.

— Время, — доложил следящий за часами Прокопьев.

— Выступаем, — кивнул я.

— Ваше благородие, — придержал меня Игнатьев. — Я знаю, вы считаете, что к позициям нужно подбираться скрытно, не вставая под пули, но… Если пойдем врассыпную, даже с ракетами и гранатами нужной силы удара не будет. Не прорвемся.

— Что ты предлагаешь? — спросил я, уже зная ответ.

— Пойдем колонной. Владимирцы встанут в первых рядах, чтобы задать темп, матросы сзади, чтобы навалиться, когда врежемся во врага.

Мне очень много чего хотелось сейчас сказать. Про потери, про идущие на пули плотные ряды… Но в то же время ефрейтор, который провел в таких боях больше десяти лет, точно разбирался в этом лучше меня. Готов я принять его совет?

— Идем колонной, — от сжатых челюстей по шее, а потом и по спине пробежала волна дрожи. Страшно, но, раз решил, надо делать. — Я с вами.