Ратибор. Окталогия (СИ) - Фомичев Александр Игоревич - Страница 1

Ратибор. Победа или смерть

Глава 1

Русь. Мирград. Таверна «Четыре копыта»

Стоял полдень. Через широкие ставни окон в таверну «Четыре копыта», что располагалась практически в центре славного города Мирграда, веером стекались яркие лучи солнца. Погода стояла отличная; весна давно пришла, но лишь сейчас полноправно вступила в свои права. Жизнь в Мирграде бурлила круглосуточно, не затихая ни на минуту. Это был самый крупный и густонаселённый город на многие вёрсты вокруг, насчитывающий порядка двадцати восьми — тридцати тысяч жителей.

В самом трактире «Четыре копыта» царило радостное оживление, что было нехарактерно для него в это время суток. Обычно народ подтягивался вечером, после тяжёлых трудовых будней пропустить кружечку-другую кваса или пива с медовухой да посудачить, а днём кабак часто пустовал, в разгар дня-то рабочего, но сегодня был особый случай. В харчевне гулял приезжий купец вместе со всем своим окружением. Тучного лысеющего торговца лет сорока на вид звали Крямзий, и удачно завершённая сделка явно неплохо обогатила его: денег он не жалел. В центре зала «Четырёх копыт» стояли сдвинутые вместе два широченных стола, которые ломились от несильно отличавшихся разнообразием яств и выпивки, и вся купеческая свита, коей насчитывалось рыл пятнадцать, дружно гудела и горлопанила, с аппетитом поглощая все те блюда, что нашлись в запасниках трактира, при этом запивая сытную стряпню вином да медовухой, что без устали подносил к их столикам сам хозяин сего заведения вместе со своей дочкой. Помимо торговцев, народу в корчме находилось немного, человек десять, которые были разбросаны по всему помещению и лениво потягивали кто квас, кто пиво, а кто и чего покрепче, исподволь кидая неприязненные взгляды на гуляющую компанию. Люди пришлые, а шумели, как будто дома находились! Нехорошо…

На общем фоне выделялись два статных мужа с копнами рыжих и русых волос и окладистыми, небольшими, но густыми бородками, по виду — бывалые воины, хоть и относительно молодые ещё, примерно лет двадцати пяти — тридцати от роду, что сидели за одним из столиков спиной к стене, в углу, так, чтобы ничто не загораживало им обзор. И со спины никто не зайдёт. Один из витязей был просто огромен. Его густая рыжая огненная шевелюра и такого же цвета борода, украшавшие суровое лицо с простыми, но правильными чертами, сразу привлекали к себе внимание, а горящие неукротимым голубым пламенем глаза заставляли всякого, встретившись взглядом с этими бездонными очами, отводить свой взор в сторону. У стены, рядом со столом, у него стояла здоровенная двуручная секира. Лезвие её находилось в идеальном состоянии. Хозяин данного инструмента явно любил свою игрушку и регулярно за ней ухаживал и так же регулярно пускал свой топор по прямому назначению, на что указывала заметная потёртость его рукояти.

Второй воин был на две головы ниже ростом, сероглаз, с правильными чертами лица, обрамлённого русыми волосами, стройнее и значительно уже первого в плечах и талии, но тоже отменно сложён. Рядом с ним на скамье лежали в ножнах два одноручных, примерно с мужскую руку длиной, меча. Сомневаться не приходилось, что состояние их тоже было отличным и пользовались ими регулярно. Перед бойцами стояла пара пустых кружек. Единственная служанка в зале на тот момент, дочка владельца таверны, кособокая девица по имени Жиля, вся в веснушках, двадцати двух лет от роду, явно не справлялась со своими обязанностями из-за разошедшихся не на шутку купцов, которые постоянно что-то заказывали. Хозяин «Четырёх копыт», Феофан, сутулый старик лет шестидесяти, нервно шипел и поругивал свою нерасторопную дочурку, но старался делать это тихо, сквозь зубы, носясь по залу с подносами и кувшинами с невероятной ловкостью, что указывало на его многолетний богатый опыт работы в подобных заведениях.

Два ратника вот уже несколько минут назад осушили свои здоровенные кружки с квасом и неодобрительно посматривали то на гуляющих лавочников, то на Жилю с Феофаном, ловко снующих между столами, как лесные лани между деревьев в дремучих залесьях.

— Извините покорно за заминку, — Феофан вырос как из-под земли перед двумя богатырями с ещё парой кружек кваса, — я вас сейчас обслужу в лучшем виде, не извольте волноваться! — хозяин трактира, очевидно, знал, уважал и побаивался двух гостей, сидящих перед ним. — Жиля, негодница, не справляется! Уж учу её, учу, а всё без толку… Да и торгаши пришлые, ишь, разгулялись! Если и дальше так пойдёт, недельную выручку мне за сегодня сделают… — при этом он опасливо косился на того воина, что был побольше, явно не желая вызвать его недовольство. Но увидев, что здоровяк особо не сердится, вздохнул с облегчением. — Ишь, нашли время гулять, в такую-то рань…

— Да пёс с ними, пущай гуляют! — рыжий исполин не спеша отхлебнул из принесённой кружки, практически сразу осушив её, довольно причмокнул и пробасил: — Квас-то у тебя, Феофан, сыч ты старый, хоть князю на стол подавай! Отменный, чего уж там говорить… Тащи ещё!

Феофан довольно осклабился:

— Дорогим гостям всё самое лучшее, из нашего неприкосновенного запаса! Поросёнок ваш уже на подходе, дожаривается!

Внезапно в центре зала «Четырёх копыт» раздались визг, грохот и недовольные крики. Кто-то из захмелевших купцов звонко шлёпнул Жилю по заднице, из-за чего она от неожиданности потеряла равновесие и уронила полный кувшин с вином на пол. Хрупкий глиняный сосуд, естественно, разлетелся от такого полёта вдребезги. Торговцы начали шумно галдеть, хохотать да издеваться над непоседливой Жилей. Та, пребывая в полном отчаянии, набралась непонятно откуда взявшейся в этом тщедушном тельце смелости и прокричала:

— Я сейчас ведро с помоями принесу да окачу вас хорошенько, чтобы не смели руки распускать, окаянные!

— Похоже, накрылась твоя недельная выручка, старик, — прошелестел лениво тот воин, что поменьше.

— Вот ведьма! — раздалось из-за купеческих столов. — Сжечь бы тебя вместе с кабаком твоим, коль дура ты такая, чтоб копыта твои отсохли!

Ругательства понеслись как снежный ком, несколько барышников вскочили на ноги. Нетрезвые, разгорячённые, они вознамерились всерьёз поймать Жилю да наказать. Дело запахло жареным.

Феофан подбежал к ним и попытался было успокоить, но тут же получил удар в лицо. Упал, попробовал встать, но ещё один удар ногой под рёбра выбил из него весь дух и откинул его на несколько метров в зал, где он снёс своим телом попавшиеся на пути стол и пару стульев.

Над Феофаном с Жилей явно нависла гроза. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы в сие действие не вмешалась третья сила.

— Эй! — возмущённый могучий окрик сотряс таверну. Раздался он оттуда, где сидели двое ратников. — Вы чего, совсем очумели, секиру Перуна вам в задницы⁈ А ну, закончили галдеть да безобразничать! Извинились по-шустрому перед Феофаном и дочей его, возместили вред, им причинённый, пока я не встал в печали да не замарал о вас руки, ошмётки фекалий собачьих, шмели вы недоразвитые… — данная пламенная речь принадлежала одному из двух витязей. Тому самому, что был поздоровее.

— Ты лучше сиди, дылда рыжая, пока тебя на вертел не насадили вместо порося! — купец Крямзий, что восседал посреди стола, за словом в карман не лез.

В другой раз, находясь при трезвом уме и ясной памяти, он бы поостерёгся так говорить с незнакомцем, бывшим явно не простым работягой, а умелым воином, чей внешний вид у любого разумного (а главное, трезвого) человека не вызывал ни малейшего желания затевать с ним ссору. Но Крямзий находился уже порядком под винными парами, и его интуиция, на которую он часто полагался, ибо та редко его подводила, на этот раз была залита вином с медовухой и тихо себе дремала где-то в уголках его пьяной души.

— Сиди тихо, аки мышь, и не пищи там, образина! — Крямзий пребывал в ударе. По крайней мере, так ему казалось самому.

За столами торговцев раздались короткие смешки, но они быстро заглохли, когда желавшие поддержать своего хозяина купеческие слуги бросили взгляд на «образину». В харчевне воцарилась гробовая тишина. Слышно лишь было, как Феофан, кряхтя себе под нос: «Зря, ох зря», пытается подняться. Жиля подбежала к нему и с горем пополам помогла отцу отковылять в сторону. Те из столиков, где сидели редкие постояльцы и которые находились по прямой траектории от двух бойцов до лавочников, мигом опустели. Местные хорошо знали обоих воителей. Потому и поспешили убраться с их пути. И лишь один работяга, бородатый мужичок средних лет, изрядно во хмелю, что восседал чуть в стороне, от гостей недалече, окинул пришлых торговцев сочувственным взором и глубокомысленно произнёс шёпотом, но так, чтобы за купеческими столами его услышали: