Эскимо с Хоккайдо - Адамсон Айзек - Страница 25

Пока я пролагал себе путь сквозь безумие распродаж на обочине, семь разных продавцов проорали мне в ухо: «Самое дешевое ОЗУ в Токио», а болельщицы в ярко-зеленых ветровках тем временем прыгали и скакали на импровизированной сцене, с большим энтузиазмом воспевая новый карманный компьютер «Мини-Секси-Кул». Зазывала в шапке Сайта-Клауса через мегафон умолял меня взглянуть на битые плоские мониторы из Америки — только что с борта самолета, — и очень обиделся, когда я спросил: что, самолет навернулся? Мобильные телефоны повсюду, вырастают сами собой в каждой руке, выложены аккуратными столбиками, навалены кучами на складных столах, словно пестрые кукурузные початки в праздник урожая. Неужели у людей и впрямь столько тем для разговоров? Впрочем, нынче мобильники превратились в биржевые аппараты, глобальную систему навигации, интернет-браузеры, записные книжки и игровые приставки. Пользоваться телефоном для общения стало так же банально, как заниматься сексом ради порождения потомства.

Я заглянул в «Кинко» и сделал несколько цветных ксерокопий обложки с Ёси. Поскольку я собирался еще кое-кого порасспросить насчет татуировки, не следовало отдавать все улики. Выйдя из «Кинко», я завернул за угол и через дорогу увидел «Битую гитару». Даже на фоне десяти миллионов объявлений невозможно было пропустить гигантскую ярко-красную неоновую шестиструнку над входом. Дека состояла из множества телеэкранов, и на каждом беззвучно завывал какой-нибудь рок-кумир.

Автоматические двери раздвинулись, и я вошел. Никто не приветствовал меня ритуальным иррасяимасэ,76 но я не обиделся. Три десятка юнцов, подключив к своим инструментам усилители, создавали неистовую какофонию — глухим позавидуешь. Приветствовать в таком шуме гостя — все равно что свистеть во время цунами.

Какой-то паренек пытался обработать на манер Хендрикса японский национальный гимн, но его заглушали густые металлические риффы циркулярной пилы а-ля «Супер Джанки Манки».77 Еще один паренек, с выбритым на затылке иероглифом «вакантно», стучал по кнопкам автоматического барабана, извлекая звук, похожий на пропущенное сквозь усилитель трепыхание колибри. Рядом с ними тощий дохляк безжалостно теребил струну бас-гитары, все время одну и ту же, без малейших вариаций. В другом конце комнаты смазливая девчонка в небесно-голубом тренировочном костюме аутически жала на «квакушку», а паренек, смахивавший на гламурного Бадди Холли, прислонил голову к усилителю и с блаженной улыбкой впивал каждое шумное содрогание, испускаемое девушкой в голубом.

Друг на друга эти ребятишки не смотрели. Каждый — будто один в собственной детской, растворился в грезах об аншлагах в «Будокане».78

Грохот обрушивался на меня то с одной, то с другой стороны, я начал терять ориентацию в пространстве и даже равновесие, превратился в мячик в жестоком аудио-пинг-понге. По залу, сложив руки на груди, прогуливался взад-вперед служащий — на лице написана приятная скука, словно он раздумывал, чем займется после смены. Бедный недоумок, должно быть, уже оглох, а то и рехнулся от шума — а может, и то и другое.

И тут я услышал.

Знаменитое вступление к сотням фильмов ужасов, песня, сыгранная столько раз, что вместо нее можно было бы писать на экране субтитры: «тревожная музыка».

Я пошел на этот звук, пробиваясь сквозь кучки подростков, прилипших к стойкам с новейшей цифровой аппаратурой и восьмидорожечными магнитофонами, мимо наваленных грудой африканских ударных и австралийских диджериду,79 мимо стеллажей с учебными видеокассетами, где на обложках красовались серьезные парни с конскими хвостиками и в ярких манишках.

Парень сидел на половинном стеке «Маршалл», точно среброволосый эльфийский король на престоле. Щуплое тельце изогнулось, обнимая массивную прозрачную и полую гитару, похожую на окаменевшую медузу. Я подошел и встал рядом, но музыкант нырнул в Баха и ничего не замечал вокруг. Когда я похлопал его по плечу, он подпрыгнул, едва не уронив свою медузу.

— Крепкая рука, малыш, — заорал я, перекрикивая шум. — Играешь на похоронах?

Он кинул на меня презрительный взгляд под стать моей реплике.

— Я по поводу журнала, — продолжал я.

Юноша рассеянно кивнул, встряхнул серебристой гривой и вновь заиграл «Токату и фугу», ускоряя темп.

— Я звонил! — надрывался я. — Говорил с твоим боссом.

Он посмотрел на меня так, словно я хотел проверить у него домашнюю работу. Ни одной нотки не пропустил, но с каждым тактом наращивал скорость.

Так он быстро доиграет, решил я и, усевшись поудобнее, стал ждать, любуясь его проворной рукой, скользившей вверх-вниз по струнам, будто заводной танцующий краб.

Он закончил мелодию, и я уважительно кивнул, тем самым еще больше обидев парня. Он положил гитару и выпрямился во весь рост — пять футов пять дюймов благодаря гелю для волос, но если попасть под дождик, останется не более четырех футов и одиннадцати дюймов.

— У меня журнал, — напомнил я, — а что у тебя? Он полез в немецкую военную куртку и вытащил тонкий конверт с логотипом «Мощного аккорда Японии». Я достал журнал, по-прежнему в коричневом бумажном пакете, поклонился и обеими руками протянул его курьеру, чтобы добить его соблюдением этикета.

Он выхватил журнал у меня из рук и перебросил мне конверт. Судя по злобной гримасе, это усилие его доконало.

— Спасибо, — сказал я. — Продолжай пальчики полировать.

Его взгляд стал чуточку менее презрительным. Может быть, парень решил, что для взрослого человека я не так уж плох?

— Вкладывай в свою игру чувство, — добавил я. — Не пытайся играть со скоростью Ингви Мальмстина,80 не трать время, изучая «Извержение»81 ноту за нотой, не используй педали вместо подпорок. Главное — найти собственный стиль. А на случай, если мир решит, что еще один гитарист ему не нужен, не бросай школу. Школа — это прекрасно. Усек, пацан?

Челюсть «пацана» отвисла, лицо покраснело, будто помидор. Ну как же, ему пришлось общаться с самым некрутым типом на свете! Я стоял перед ним с широкой ухмылкой на ряшке. Парень осторожно положил гитару и побрел к двери, изо всех сил заставляя себя пританцовывать по-сутенерски, вместо того чтобы опрометью кинуться к выходу. На ближайший месяц я подорвал его репутацию — взрослый человек заговорил с ним прилюдно. Вот и славно.

11

Я позвонил в отель «Рояль» проверить сообщения. Набрав номер комнаты и код, я услышал голос Такэси, который произнес семь заветных слов:

— Мы напали на след. Срочно позвони мне.

Я позвонил Такэси в «Балаган». Не застал его на месте и оставил на автоответчике рекордно короткую фразу из двух слов:

— «Общество Феникса».

Я обнаружил это название в конверте, который передал мне парень в «Битой гитаре». Еще в конверте лежали тридцать пять тысяч йен и копия факса, причем большая часть информации была вымарана черными чернилами. Насколько я понимаю, «Мощный аккорд Японии» выполнил свои обязательства, но только-только.

Значит, «Общество Феникса».

Общий смысл факса: «Общество Феникса» требует снять с обложки татуировку в виде птицы на плече Ёси. Использование этого образа — посягательство на авторские права. Все это излагалось вежливым языком, без угроз, но с очевидным подтекстом: если «Мощный аккорд Японии» не заретуширует на фотографии татуировку, последуют юридические меры. Американцы рассмеялись бы и сказали: «Увидимся в суде», но в Японии дело обстоит по-другому. К суду прибегают лишь в крайнем случае, поскольку самое простое дело тянется годами и обе стороны в процессе разоряются. Японские компании от природы склонны по возможности избегать конфликтов, и «Мощный аккорд Японии» вроде бы ничего не терял, согласившись замаскировать татуировку.