Костер и Саламандра. Книга вторая (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 46

А Далех, продолжая напевать, спустил на воду ещё две деревяшки. И мы все, в том же сонном мороке, в полном обалдении от происходящего, увидели, как два эсминца охранения выходят в боевой поход вместе с крейсером.

На них горели бортовые огни Прибережья. Над ними реяли наши вымпела. От нашего берега в поход уходила армада, миновала дальний рейд, постепенно растаяла в тумане, бликах и тенях качающихся волн…

— Дорогой Далех, — тихонько сказала Виллемина, — вы меня поразили. Это ведь только видимость, да?

— Да, да, — покивал Далех и принялся упаковывать в торбу кнопки и молоток. — Великая мать всё верно поняла. Это наши грёзы, это наши желания, это мы наговорили, у моря спросили, у луны спросили — и теперь они будут по волнам плавать. Куда поплывут — про то я, конечно, великой матери не скажу, потому что и сам не знаю, куда поплывут. Куда ветер погонит. Но сколько будут плавать — скажу. До новолуния. Как затмится лунный лик — так наговор и спадёт.

— Ловко! — восторженно выдал Клай.

— Ещё бы не ловко! — сказала я. — А если по ним будут стрелять?

— А и пусть, — Далех легкомысленно махнул рукой. — Постреляют и перестанут.

— Ни снаряды, ни торпеды не могут причинить вред иллюзии, — кивнула Виллемина.

— Верно, верно понимает великая мать, — ухмыляясь, согласился Далех. — В них будут стрелять — и они будут стрелять. Дым будет, вспышки будут… только грохота не будет. Облака, лунный свет — неоткуда там грохотать. Постреляют — и разойдутся. Ход у них быстрый. Вода легко щепки носит.

Виллемина тихонько кашлянула:

— Далех, дорогой… а скажите: сколько корабликов вообще можно пустить в море?

Далех расхохотался:

— Великая мать хочет могучий лунный флот? Ужас нагнать? Если лучезарная хочет могучий лунный флот — шаман сделает флот. Страх будет, дым будет, вспышки будут — шаман глаза отведёт, уверенность убьёт, лишит храбрости в сердце… И пусть они гадают, что это им видится в тумане — лунное судёнышко или настоящий корабль великой матери. Пусть они не знают. Пусть луна им все нити запутает.

— А ты отводишь глаза всем? — спросил Клай. — И нашим морякам?

Далех поклонился Виллемине:

— Пусть лучезарная расскажет морякам про лунные кораблики. Их можно отличить — если знать, на что смотреть. Шаман отличит. Белый Пёс отличит. Белый рыцарь отличит. Некромант отличит.

— Очень хорошо, — нежно сказала Виллемина. — Завтра же утром об этом будет известно адмиралу.

— Великой матери нужно отдохнуть, — сказал Далех. — В тепле.

— Я не устала, — сказала Виллемина. — Я так рада была это увидеть!

Далех расплылся в улыбке:

— Нехорошо лучезарной обманывать своих союзников, ц-ц-ц! Я, шаман, вижу!

— Пойдём-пойдём, — сказала я. Взяла её за талию и потянула. — Я тебя сама спать уложу. Ты ведь весь день на ногах, да? И не пытайся надуть шамана и некромантов: мы чувствуем.

— Ну что мне с вами делать! — сдалась Вильма. — Повинуюсь.

— Можно, я спрошу у Карлы, государыня? — сказал Клай. Вильма кивнула, и он продолжил: — Мы увидимся, леди-рыцарь?

— Мы постараемся, — сказала я. — Очень сильно. А там — что Бог даст. Иди.

— Ничего больше не скажу, — сказал Клай. — Ты и так всё знаешь. И оглядываться не буду: примета плохая.

— Вали-вали, — сказала я. — Философ.

— Идите, дорогой Клай, — сказала Виллемина. — Вам тоже нужно хоть немного отдыха.

— Мне — нет, государыня, — сказал Клай молодцевато, но с еле заметной грустью под словами. — Я бестия войны, я машина войны, будем отдыхать, когда мир настанет.

Он поклонился нам с Вильмой как офицер — глубоким кивком — и быстро пошёл по набережной прочь. А я не смогла ни шагу сделать, пока он не исчез в предутренних сумерках.

Тогда мы и пошли во Дворец.

В спальне Вильма так привычно сняла парик и надела чепчик с оборками, что мне это по сердцу резануло. Она освоилась уже. Для неё уже естественно. Для неё причёска — уже часть костюма, а не тела.

— Ты настолько сильная, что я поражаюсь, — сказала я. — Я даже завидую. Тому, как ты держишься, как ты держишь все удары Рока. Как воин.

Я помогала ей раздеться, как горничная, — и всё время хотелось её обнять и держать. Наверное, и Вильме хотелось: мы сели на кровать, обнявшись, — и Тяпка привычно просунулась между нами.

— И чему ты завидуешь, смешная, — сказала Вильма, положив голову на моё плечо. — Ты ведь рыцарь, ты воюешь, ты — на переднем крае, а я — фарфоровая тыловая крыска. Собираю по зёрнышку в наши закрома…

— Ну да, ну да. Давай будем прибедняться друг перед другом, — фыркнула я.

Вильма рассмеялась. Её смех мирил меня с её неподвижным фарфоровым лицом. Сейчас, когда она хихикала мне в шею, иллюзия была полной: я сидела с ней, как с живой.

— Надо поспать, — сказала я. — Просто надо.

— Не хочется, — Вильма потянулась, и это было невероятно мило и невероятно живо. — Эх, солдаты говорят: выспимся, когда помрём… наивные герои! Я вот померла — а выспаться удаётся так редко…

Впрочем, мы очень быстро заснули. В обнимку, как раньше. И Тяпка колечком устроилась у нас в ногах, прижимаясь к моей ступне согревшимися косточками хребта.

21

Я проснулась безобразно поздно. Вильма тихонько улизнула из спальни — а я даже не слышала как. Тяпка потягивалась на ковре, а потом завалилась на спину и замахала лапами — хорошо живётся собакам… Друзелла принесла мне деловой костюм — шерстяное коричневое платье, удобное и не слишком видно, если испачкается. Ни балов, ни парадов, подумала я. Уже приятно.

— А где государыня? — спросила я, пытаясь как-то причесать волосы, торчащие во все стороны, как стальные пружинки. Вотще.

Друзелла мягко отобрала у меня щётку и в несколько взмахов привела мои волосы в человеческий вид. Что-то в этом было магическое.

— Государыня в Штабе, — мурлыкала Друзелла в процессе. — С утра встречалась с послами из Междугорья и Горного княжества, потом пошла в Штаб, там мессир Лиэр и командующие армий. К трём часам — встреча с мессиром Рашем и Коммерческим Советом.

— А мне никто ничего не передавал? — спросила я.

Когда волосы хорошо заколоты — это невероятное блаженство. Не болтаются и в глаза не лезут, не щекочут — истинное счастье. Сразу улучшается расположение духа. Есть же люди, у которых волосы дивно выглядят и не мешают… а мои отросли — и вот снова ведьмина метла.

Счастливы мужчины. Могут остригаться очень коротко, а некоторые — вообще лысые. Небось если сбреет волосы девушка — от лысины все будут шарахаться не хуже, чем от заправского клейма Тьмы.

А оно и не Тьмы, вдруг пришло мне в голову. Оно… наведённый морок. Вроде порчи.

И я взглянула на свою бедную клешню каким-то другим взглядом.

— А вас ждут мессир Валор и мэтр Фогель, — сказала Друзелла. — И мессир Лиэр тоже хотел что-то сказать…

Она собиралась продолжать, но тут в дверь постучали — и заглянула головка фрейлины из свиты Друзеллы. Этих феечек, которые вечно кружились вокруг с шарфиками, пуговицами, лентами и пилочками для ногтей, было, по-моему, раза в три больше, чем нужно — я никак не могла запомнить их всех: хорошенькие и на одно лицо.

— Леди-рыцарь, разрешите? — мурлыкнула фрейлинка.

Но её отодвинул Жейнар. Просто вломился.

Он сиял, как новенький грош. Искусственный глаз ему было не вставить, потому что глазная орбита была сломана и веко сгорело — и Фогель придумал хитрость. Жейнар был в золотых очках, и на очках держался каучуковый и стеклянный протез глаза и брови. Шагов с десяти уже и не догадаешься, что у человека нет куска лица.

Но живой глаз блестел сильнее искусственного.

— Леди Карла, ужасно нужно! — выпалил Жейнар. — Пойдёмте со мной, а?

— Вот интересно! — рявкнула я, поправляя манжету. — А если бы я была голая?

— Я некромант, я не в счёт, — парировал Жейнар. — Тем более — фрейлины же здесь. Скорее, а?

— Бить тебя некому, — хмыкнула я. — Что случилось?