Артист (СИ) - Никонов Андрей - Страница 26

— Есть кто там? — Фёдор зажимал Варе рот, та вертелась и пыталась его укусить, но он держал ладонь лодочкой.

— Тютя на стрёме.

— Хватай её и раскладывай, и рот ей заткните, а то кусается, как кошка дикая.

Один из подручных тут же навалился Варе на руки, другой снял с изголовья кровати чулки и запихнул ей в рот, стоило главарю убрать руку. Варя сжимала губы, но сильные пальцы сдавили ей челюсти с боков, так, что аж искры из глаз посыпались, а потом шелковая ткань просунулась между зубов. Вторым чулком ей замотали голову так, чтобы она не могла вытолкнуть кляп. Тот подручный, что затыкал ей рот, переместился вниз, держа ноги, а Фёдор слез с Малиновской, не торопясь снял пиджак, повесил на стул, проверил дверь. Потом снова подошёл к кровати, уткнул женщине конец трости в подбородок, запрокидывая голову так, чтобы она его видела. Наклонился поближе, провёл пальцем по расцарапанной щеке, потом им же, испачканным в крови — по лбу Малиновской.

— Ну что, курва, позабавимся? Сенька, держи крепко. Вон ещё чулки валяются, вяжи её.

— Будет сделано, — рыжий ухмыльнулся, продемонстрировав золотой зуб, схватился поудобнее, поймал чулок и начал обматывать им ноги Малиновской, — маруха высший класс. Фёдор Иваныч, вы уж и про нас не забудьте.

— Тут на всех хватит, — Фёдор расстегнул пуговицу на жилете, — торопиться, ребя, не будем, это ж артистка знаменитая, толк знает, как обслужить, по рукам ходила не один круг. Так ведь, шмара?

Малиновская замычала, с ужасом глядя на то, как её знакомый потихоньку разоблачается. Фёдор не торопился, он наслаждался её страхом. Сняв жилет, он достал из кармана брюк раскладной швейцарский нож, раскрыл, надрезал ткань платья. Нити расходились с противным шорохом, который бил Малиновской по барабанным перепонкам, Фёдор дошёл до того места, с которого была видна тесьма бюстгалтера, помял женщине грудь, потом бедро, забравшись под платье.

— Хороша девка, — сказал он, — налитая, упругая, даром что изнеженная. И хавырка что надо. Петька, ты на этой неделе отличился, будешь вторым, а уж тебе, Сенька, что останется.

Судя по смешкам, остальных насильников это вполне устраивало. Они не пытались обсудить, что будет дальше, что они сделают с Малиновской, когда наиграются, и от этого Варе стало ещё страшнее, её, скорее всего, в живых оставлять не собирались.

Зоя выскочила из номера Малиновской в слезах, клятвенно пообещав не подходить к этой сволочи ближе, чем на километр, но понимала, что и на этот раз проглотит обиду. С артистки вполне сталось бы выставить гримёршу на улицу, а потом нажаловаться руководству Севзапкино. Идти в продавщицы папирос Зое не хотелось. Она дошла до конца коридора и остановилась возле лестницы, вытирая слёзы рукавом. Саквояж с пудрой и кремом остался в номере Малиновской, она подождёт немного, потом заглянет, словно за своими вещами, артистка была женщиной вздорной, но отходчивой, так что наверняка захочет помириться. Да, придется просить прощения, но тут уж Зоя не видела, как иначе можно поступить.

По лестнице поднимались четверо — мужчина в белоснежном костюме и модных ботинках-шимми, за ним двое парней вроде как из деловых, замыкал шествие невысокий тощий мужчина в форменной куртке отеля. Коридорный на лестничной площадке обогнал остальных, подошёл к двери Малиновской, и остановился. Мужчина в белом постучал в дверь тросточкой, приоткрыл дверь, с усилием вцепился в ручку, между ним и артисткой что-то происходило. Деловые встали по обе стороны двери, засунув руки в карманы, а коридорный подошёл к Зое, подтолкнул её к ступеням.

— Иди подобру-поздорову, — сказал он, — да побыстрее.

— Что происходит? — спросила девушка.

— Не твоё дело, — коридорный ухмыльнулся. — Они разберутся, а ты чтобы тихо, а то…

Что будет, если Зоя зашумит, он не сказал, но сделал жест руками, словно сворачивая шею. Гримёрша отступила, и пошла вниз по лестнице, оглядываясь. Малиновская жила на последнем, четвёртом этаже, время было позднее, девять вечера, но гостиница стояла почти пустой, постояльцы разбрелись по увеселительным заведениям. Зоя спускалась сначала медленно, потом всё быстрее, она помнила, что обычно у входа стоит милиционер. Можно было позвать кого-то из своих, но Свирский лежал в больнице, счетовода уже третий день никто не видел, а остальные жили в комнатах двумя улицами ближе к вокзалу. Она спустилась вниз, конторка, за которой обычно сидел портье, была пуста, но возле двери стоял швейцар.

— Там, — подскочила она к нему, — в номере…

Швейцар посмотрел на Зою снисходительно.

— Вы, гражданочка, не волнуйтесь, — сказал он, — что случилось?

— В номере мужчина, — запинаясь, сказала девушка, — а там ещё женщина.

— И такое случается, шашни всякие, — швейцар усмехнулся, — вы сами здесь проживаете?

— Нет.

— Не положено, гражданочка, вам здесь просто так волноваться и панику поднимать. Запрещено. Так что извольте выйти.

Зоя окинула взглядом улицу — стемнело, и электрические фонари слабо освещали практически пустые тротуары. Фиата съёмочной группы, который всегда стоял рядом с входом, не было видно, наверное шофёр переместился к больнице, чтобы завтра забрать Свирского. Поодаль стоял ещё один автомобиль, и тоже без водителя. На углу кофейни Гукасова прохаживался милиционер, девушка было бросилась к нему, но тот засвистел в свисток и побежал куда-то вглубь Цветника. Зоя набрала воздуха в лёгкие, чтобы заорать, и тут заметила внутри гостиницы, в вестибюле, Травина. Тот сидел в кресле и читал газету. Она поднырнула под руку швейцара, и бросилась обратно.

Сергей, вернувшись от Федотова, попытался найти Кольцову, но её в гостинице не оказалось. Лена куда-то ушла, оставив у служащего за конторкой записку для Травина, в которой назначала встречу на девять вечера в вестибюле «Бристоля». У северного крыла собственного вестибюля не было, его, как и курительный зал, разгородили на номера для отдыхающих по курсовкам, значит, женщина имела ввиду главное здание.

В номере царил кавардак, Лиза и близнецы Горянские вовсю готовились к первому учебному дню в пятигорской школе номер1, которая находилась в здании бывшей мужской гимназии неподалёку от трамвайного депо. Видимо, готовились они к уроку истории. Подушки, одеяла и стулья превратились в крепость, а найденная в кладовке возле ванной комнаты швабра — в коня командарма Будённого. Сергея перехватил Горянский-старший, с надеждой спросил насчёт вторника, и успокоился, когда Травин сказал, что на охоту пойдёт обязательно. Потом они ушли к Горянским в номер, поговорить об особенностях двустволки Франкотта и её преимуществах перед пятым браунингом, и вообще курковых ружей перед самозарядными и наоборот, жена военного, Маша, принесла чай и булочки, так что время до вечера пролетело почти незаметно.

Зою Сергей заметил, когда та сбежала с лестницы, девушка была чем-то явно расстроена, даже вроде как плакала, но вмешиваться молодой человек не стал, мало ли какие личные проблемы у гримёрши. И только когда она поспорила со швейцаром, а потом выглянула на улицу и заозиралась, предположил, что проблемы могут иметь совсем не личный характер. Он перехватил Зою у входа в диванный зал.

— Что случилось?

— Там, — Зою немного потряхивало, она говорила с перерывами, — там с Варварой Степановной нехорошо.

— Умерла?

— Нет, надо срочно идти. Быстрее, там такое происходит…

— По дороге расскажешь.

Травин устремился к лестнице, швейцар попытался было преградить ему дорогу, но решил не связываться и отступил на шаг. Малиновская жила на четвёртом этаже, первые три пролёта Травин и Зоя преодолели почти бегом, на ходу Сергей кое-как уяснил ситуацию из сбивчивых объяснений девушки. Что именно происходило в номере, та не знала, но туда вошли трое мужчин, а служащий гостиницы её, Зою, в номер не пустил. На площадке между третьим и четвёртым этажами девушка немного успокоилась и решила, что зря подняла панику, но Травин так не думал. Эту троицу он видел, они приехали на автомобиле и прошли мимо него — пижон в белом костюме и двое приятелей попроще. У одного карман оттягивало что-то тяжёлое.