Артист (СИ) - Никонов Андрей - Страница 21

— Пойду поздороваюсь, — сказал он Кольцовой, когда музыка на время стихла.

— Ага, — сказала та, пытаясь отдышаться, — а я ещё потанцую. Ты мне пока вина возьми.

Сергей кивнул, подошёл к киношникам.

— Привет, — сказал он, пожимая руки и усаживаясь на стул. — Что слышно?

На столе стоял графин с водкой, тарелка с тонкими ломтиками колбасы, каперсы, мочёные грузди и вазочка с чёрной икрой, Муромский резал свиную отбивную, Савельев ковырялся в рыбе с кусочками лимона.

— Я тебя искал, — тут же соврал Гриша, — съёмки в понедельник в двенадцать на вокзале, Свирский сказал, чтобы все были как штык.

— И я тоже?

— Конечно, будем снимать сцену вашего отъезда. Капиталист Риттер бежит, спотыкается и понимает, что уже никогда не увидит свою дорогую супружницу, а потом стреляется из пистолета. И его голова разлетается на тысячи кусочков.

— Так ведь такого в сценарии не было? — удивился Травин.

Гриша и оператор рассмеялись, а Муромский, который этого Риттера играл, поморщился и икнул. Всех троих уже слегка развезло от выпивки.

— Арнольд, сволочь, башкой сильно ударился, — сказал артист, — решил, так сказать, усилить впечатление. Целую сцену написал, где я на колени перед Варькой падаю и рыдаю. А у меня, между прочим, брюки не казённые по каменной мостовой елозить.

— И белогвардейцы там будут? — уточнил Сергей.

— Нет, но ты только ему эту идею не подавай, а то он и вправду после сегодняшнего утра слегка не в себе, — сказал Гриша, отсмеявшись. — Я его с трудом отговорил финал не переделывать, он уже готов был заново сцену снимать, мол, не может пролетарий Трофимов просто так на завод вернуться, должен организовать какую-нибудь коммуну беспризорников. А где я ему сейчас беспризорников приличных найду? Это ведь каждому по рублю если заплатить, никаких денег не хватит. Кстати, ты нашего Парасюка не видел?

— Кого?

— Счетовода. Уехал, понимаешь, в Минводы вчера в ночь с товарняком, а обратно не вернулся. Я ему телеграмму послал, — с гордостью ударил себя в грудь Гриша, — срочную. Теперь я, пока Свирского нет, главный. Предлагаю за это выпить.

Травин от водки отказался, взял в буфете бутылку Токая производства совхоз-завода «Гурзуф» для Колесниковой, и квас с пирогами для себя. Лена натанцевалась и теперь бегала с фотоаппаратом, снимая музыкантов и Малиновскую порознь и вместе. Артистка даже попыталась что-то спеть в микрофон дуэтом с Утёсовым, но голос у неё был так себе. Впрочем, публику это вполне устроило, им хлопали и вызывали на бис. Под конец джаз-банд сыграл модный фокстрот «Аллилуйя», для этого номера Утёсов где-то раздобыл тросточку и умело ей жонглировал. Кольцова отщёлкала два рулона плёнки, съела четыре трубочки с кремом и выпила бутылку до дна, а после того, как музыка утихла и отдыхающие начали расходиться, кто в ресторан, а кто по своим другим делам, выволокла Травина на улицу.

— Ты меня бросил, но я тебя всё равно ненавижу, — сказала она, поцеловала его, повиснув на шее, и ушла, гордо спотыкаясь.

Казалось бы, после такого бурного романтического вечера Сергей должен был проваляться в кровати до полудня, но уже без четверти семь утра он вышел на улицу в полотняных штанах и лёгких парусиновых туфлях на каучуковой подошве. Ночью прошёл небольшой дождь, который после засушливой недели почти без остатка впитался в землю, дорожное покрытие под лучами восходящего солнца быстро сохло. Травин потянулся, распрямляя позвоночник, и побежал.

В начале двадцатого века бег не был самым популярным видом спорта — первые всероссийские соревнования, которые устроили в 1912 году, собрали всего 57 любителей со всей России. Но уже через пятнадцать лет на московский старт Всесоюзного массового кросса имени Ворошилова вышли десятки тысяч спортивных энтузиастов. В подавляющем большинстве своём они были из крупных городов, в глубинке новые веяния приживались с трудом, и поэтому жители Пятигорска, ранним утром спешащие по своим делам, смотрели на Травина как на сумасшедшего. По их мнению, бегать можно было, только спасаясь от кого-то или кого-то догоняя, а этот человек бежал в полном одиночестве, размеренно ставя одну ногу впереди другой, почти не размахивая руками и не крича «помогите» или «держи его». Но Сергей не обращал на них внимания, он чувствовал, как тело наливается энергией и бодростью, прогоняя остатки сна. Бегал Сергей редко, может быть, раз или два в месяц, каждый раз пробежка становилась для него своеобразным экзаменом — слушается ли тело, способно ли оно переносить динамические нагрузки.

Возле дома, где жил Лермонтов, он взял правее, к курортной больнице, оббежал её справа, и по тропам устремился вверх, периодически ускоряясь. Миновал то место, где снимали сцену с Малиновской, и обрыв, где она упала ему на руки, не останавливаясь пробежал место дуэли Лермонтова, отмеченное доломитовой стелой, только на самой вершине постоял минуту, раскинув руки и вбирая в себя мощь огромного пространства, открывающегося с высоты в полкилометра над городом, и помчался вниз через горные тропы к Провалу. От Провала шёл бульвар, застроенный бывшими дачами, многие из которых перешли в санаторный фонд куруправления. На лужайках отдыхающие в полотняных штанах и белых майках делали утреннюю гимнастику, на площадке перед четвёртым санаторием «Большевик» играли в футбол, несмотря на раннее утро, в болельщиках недостатка не было.

Сергей оказался у гостиницы через сорок минут после старта, немного запыхавшись, но почти не устав, и поэтому пошёл на второй круг, распугивая голубей и уличных торговцев. После полутора часов бега молодой человек наконец почувствовал усталость, а главное — чувство голода. Сердце стучало, но из груди вырваться не стремилось, ванная комната на этаже была свободна, в такое время отдыхающие или спали, или уже ушли на процедуры, и Сергей вдоволь наплескался, смывая пыль и пот. Посмотрел на часы — до встречи с Федотовым оставалось достаточно времени. Даже слишком.

Лиза всё ещё дрыхла, Травин оставил ей записку, переоделся, накинул пиджак и спустился вниз. Привычной дамы из курортного управления не было, на её месте появилась экскурсовод Маруся. Девушка сосредоточенно заполняла журнал регистрации, водя пальцем по листам бумаги.

— Привет, — Сергей махнул ей рукой, — как дела?

— Здравствуйте, сегодня я на дежурстве, — девушка приветливо улыбнулась, а потом вдруг сделала строгое лицо и уткнулась в гроссбух. — Что-то хотели, товарищ?

— Я? — уточнил Травин.

— Конечно, — Маруся подняла глаза, но смотрела почему-то не на молодого человека, а куда-то ему за плечо.

Сергей обернулся, и увидел у дверей невысокого молодого человека с копной волос. Тот глядел на них настороженно, сжав кулаки.

— Фима, — Травин сделал к нему шаг, — ты что ли?

Подозрительное выражение с лица Фимы сползло, уступив место удивлению.

— Сергей?

— Вот ты чертяка, не узнать, загорел прям как негр, поправился, — Сергей крепко пожал Фиме руку, — тоже решил отдохнуть?

— Нет, я теперь тут живу.

— В гостинице?

— Да нет же, в Пятигорске, — Фима потянул Травина за собой к конторке курортного управления. — Маруся, познакомься, это Сергей Травин, мы с ним в Москве приятелями были, а потом он, представляешь, пропал.

Травин было хотел сказать, что они, собственно, уже знакомы, но Маруся сделала страшные глаза, протянула руку.

— Очень рада, товарищ Сергей. Познакомиться, а не тому, что вы пропали.

— Взаимно, — он ответил на рукопожатие.

— Мы с Марусечкой женаты, — гордо сказал Ефим, расправляя впалую грудь, — уже год. Представляешь, как её встретил, так прежнюю жизнь словно обрубило, бросил всё, Москву, больницу, всю эту столичную суету, и переехал сюда. Маруся, я, собственно, зашёл сказать, что у меня сегодня с утра работа, и я к обеду могу не вернуться. К нам пациента привезли, профессор требует, чтобы я ассистировал. Ты удивишься, когда увидишь, что это за случай. Представляешь, вот обычный человек, никаких внешних повреждений, словно только из ванной вылез, милиция не знает, что и думать. Его нашли возле рельса, наверное, с поезда упал, но ни переломов, ни даже серьёзных синяков.