Пако Аррайя. В Париж на выходные - Костин Сергей - Страница 25

– Я хочу жить либо здесь, либо там.

– Мы живем здесь, – твердо сказал я.

– Но мы оттуда! И там считают, что мы по-прежнему с ними и всегда душой будем там.

Рита задумалась – я ее не прерывал.

– И я, правда, хотела бы жить в Москве – мне там всё родное, мне там было хорошо. Правда!

Она, похоже, забыла, с какой радостью мы оттуда уезжали. Любить легче на расстоянии.

– Давай воспринимать это как командировку, – сказал я голосом старшего.

– Ты сам знаешь, что это не так. Мы до конца своих дней будем жить здесь.

– Но тебе же в Америке тоже нравится!

– Очень нравится! И эта страна могла бы стать моей. Если бы я не думала всё время, что здесь должно находиться только мое тело, а душою я должна жить там. Что я обманываю каждого человека, которому я говорю «Hi!». Что завтра неизвестно, что мне прикажут с этим человеком сделать.

Роза – Рита! – посмотрела на меня, и глаза ее, до этого напряженные, почти злые, вдруг смягчились. Наверное, по моему лицу было понятно, что я тоже отнюдь не наслаждаюсь нашей ситуацией.

– Они могут про нас забыть? – помолчав, спросила она.

– Вряд ли.

– Тогда давай или вернемся в Москву, или переедем в другое место и никому не скажем, куда.

Я молчал.

– Нет? Что, это невозможно – собрать вещи и перебраться куда-нибудь в Аризону? У Сакса там сын – он поможет нам найти работу. Он наверняка знает кучу народа!

Я молчал.

– Нет? Так не получится? Почему? Кто нас будет искать? Как?

– Это кризис вживания, – казенным голосом сказал я. – Нас предупреждали.

Рита хотела что-то сказать, но передумала. Я ждал. Через минуту она уже открыла рот, но снова передумала. Просто поднялась на ноги, отряхивая с икр прилипший мокрый песок, и заключила:

– Хорошо, поживем еще. Время покажет.

Это было за несколько месяцев до того дня, когда, после трехлетней жизни в качестве кубинских эмигрантов надежда на то, что про нас забыли, улетучилась с получением злополучного письма.

И вот накануне эта встреча с Арменом в университетском парке. Я, разумеется, поскольку мы оба были сотрудниками, подробно пересказал Рите весь разговор, заранее опасаясь, что она не сумеет сдержать эмоции. Но Рита ничего не сказала, только как-то отгородилась и от этой темы, и от меня. Это ее короткое «Вещь!» было первым словом, когда она была сама собой и обращалась ко мне как к человеку, которого она любит. Я не успел развить успех.

Людей в ресторане было немного, дети уже устраивались за столом пить кока-колу, и, отвлекшись на них, я не заметил, как вошел тот самый человек со вчерашней фотографии. Я отметил даже не силуэт, а два тесно посаженных глаза, направленных прямо на меня.

Вживую это не было похоже на двустволку. Однажды в России, в Псковской области, я столкнулся в лесу с волком. Поперек тропинки упало большое дерево, ствол которого из-за толстых ветвей повис где-то в метре над землей. Я нагнулся посмотреть, чтобы понять, пролезать мне под стволом или лучше обойти, и встретил по другую сторону два напряженных глаза. Волк трусил мне навстречу метрах в десяти, не больше – видимо, задумался. Я еще решил было, что это просто большая дворняга. Но в следующую секунду животного на тропинке уже не было. Оно наверняка отскочило в сторону, но я этого не видел, хотя и не отводил взгляда. Я понял, что это был волк не только потому, что собака не боится человека, во всяком случае, рассмотрела бы его. Взгляд зверя был немигающий, холодный, а глаза были посажены совсем близко.

И вот такие же глаза уткнулись в меня в Crab House. Буквально на долю секунды – человек, который явно вышел со мной на связь, скользнул взглядом дальше и пошел, видимо, собираясь присесть за столик позади нас.

К нам вслед за ним шел официант – не тот, с фотографии, который только что вошел, а работник Crab House’а. Помню еще, что боковым зрением я видел двух мужчин за столиком слева от меня. Одним из них, тем, кто сидел лицом к нам, был как раз он, Метек, мой теперешний сосед из «Бальмораля». У него были те же вьющиеся волосы, та же курчавая борода – только еще без седины. Я запомнил его, потому что смутно подозревал, что уже видел его на Кубе. Пялиться на него было неудобно, и я потянулся к пиву.

Я подносил свою кружку к губам, когда справа раздался сильный хлопок. Кружка разлетелась на осколки у меня в руке. Это было рефлекторно: прежде чем я понял, что в меня стреляли, я стал падать на пол. Но это была лишь первая пуля. И, мне иногда кажется, кто-то палил еще и очередью, из автомата – не понятно, в кого, и вообще я в этом не был уверен.

Я уже говорил, звуки того дня в моей памяти не сохранились – только изображение. Причем – в кино это показывают совершенно правильно, это так и есть – окружающий мир перед моими глазами превратился в череду сменяющих друг друга кадров, в слайд-фильм. Первый слайд – лица Карлито и Риты (они сидели напротив меня, а Кончита – справа). Вот их болтающие лица, и вот – я падаю – столешница скрывает их от меня. Слайд номер два – через частокол ножек столов и стульев поднимаются сидевшие напротив меня мужчины, в том числе и Метек. Следующая картина ужасная – дальше я уже видел всё как через запотевшее стекло. Отлетает в сторону стул, и на пол скользит Рита. Два других слайда я никогда не вспоминаю. Потом – опять Рита, уже неподвижная, с нелепо подвернутой рукой. Я вскочил, и последнее, что я увидел, был убегающий с пистолетом в руке Метек. Почему-то он не выстрелил в меня еще раз, хотя и мог это сделать.

Может, он понял, что я и так уже уничтожен.

Я совершенно не помню приезда полиции. В сущности, в памяти у меня не осталось ничего из того, что случилось дальше в тот вечер и в последующие дни. Пару лет назад Сакс рассказал мне, что я после этого месяц пролежал в клинике, на уколах. Он не уточнил, но я понял, что это была за клиника – психушка! Но я этого абсолютно не помню.

Я вернулся к жизни внезапно: я сидел в нашей комнате на кровати, вещи уже были собраны. Оказывается, был конец марта, и я уезжал на Восточное побережье. Сакс сидел рядом со мной, обняв меня за плечо. Его шоколадная щека – я впервые оказался к ней так близко – была выбрита неровно, из уха торчал пучок седых волос.