Санитар (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич - Страница 22

Ночь я спал, простите за банальность, как убитый, а день, что за ней последовал, получился у меня горизонтальный.

Еле-еле я ноги с кровати спустил, так мне плохо было.

Заболел? От шаров гадость какую-то хватанул? Боевая химия виновата?

Скорее — последнее.

В зеркале, когда умывался, я себя чуть и узнал. Лицо осунулось, глаза — красные... Краше в гроб кладут.

Есть ещё хотелось — как волку.

Я дошлепал босыми ногами до холодильника, еле дверцу его открыл.

Потом... съел всё, что там было. Как это в меня и влезло? Продуктов у меня на неделю вперёд было куплено. Это чтобы каждый день в магазин не бегать. Некогда мне на это своё время тратить — работа, учёба на вечерних курсах, добровольная народная дружина... Есть чем заняться.

Разве может человек за раз столько съесть? Оказывается — может. Наверное, после стимуляторов моя пищеварительная система с бешеной скоростью всё, что в неё попадало, перерабатывала. Иначе бы я просто лопнул.

После опустошения холодильника я добрёл до кровати и завалился на неё. Принял горизонтальное положение. Под его знаменем весь день у меня и прошел.

Вставал только воду пить. Человек по большей части из воды состоит, вот и качал я её в себя как насосом.

Немного отпустило только к вечеру.

Перед сном я три чашки чая выпил и спать завалился. Завтра мне на смену, никто за меня работать не будет.

Пришел утром в отделение, а там меня и обрадовали — Коромыслов заболел. Как сознательный комсомолец должен я на себя его работу взять. Причем, без всякой дополнительной оплаты.

Не сильно я этому обрадовался, но отказаться было нельзя. Не выручил отделение, не заменил временно выбывшего товарища, а достоин ли ты в рядах союза быть? Так мог быть вопрос ребром поставлен со всеми вытекающими.

Мишки целый месяц не было. В военном госпитале его в порядок приводили, а потом ещё и бионический протез ему ставили. Дождался наконец он своей очереди как заслуженный ветеран и орденоносец.

Я его пару раз навещал, больше некогда было. Работа за себя и того парня, занятия для сдачи на высшую категорию, охрана правопорядка, собрания...

Последние чуть ли не каждую неделю проводились. Как прорвало их будто. Ничего, к собраниям я уже привыкать начал и воспринимал их как неизбежное зло и хронофага. Ну, то есть — пожирателя моего времени. Рассматривал я собрания как явление местной природы, а против него не попрёшь.

Одно из них мне даже приятным было. Прорабатывали Степаниду. Ту самую бабу в теле, что в первый день здесь меня у дверей больницы тормознула. Что, опаздываешь Петров, сказала, в черный список меня занесла, а заведующему отделением пришлось ей три литра спирта отдать за моё спасение.

Комсомольцы и профсоюзный актив перекрестную проверку финансовой дисциплины в больнице устроили, а тут и выявилось, что Степанида немножечко подворовывает. Дачу она строит и руки свои в профсоюзную кассу запустила. Не сильно, но тут сам факт важен. Всё она возместила, отговаривалась, что просто завертелась-закрутилась и забыла денежки вовремя в сейф положить. Собрала де взносы, профсоюзные деньги в сумочку сунула и так с ними несколько дней ходила. Память-то у неё девичья...

Ага, девичья. На пятом десятке.

Скандал решили не раздувать, это по показателям деятельности самой больницы и месту её в социалистическом соревновании бы ударило. Оправдания бабищи были шиты белыми нитками, но решили, как бы ей поверить. Зачлась ей активная общественная деятельность и прочее подмазывание к администрации.

Проработать Степаниду всё же было положено. В воспитательных целях.

— Сегодня рассматривается дело Степаниды Фроловны, — Зинка-комсомолка вид имела строгий-престрогий, глаза её угольями горели. Ну, представитель РОНО, не меньше.

Зал посмеивался, перешептывался, собравшимся даже утекающего в никуда своего личного времени было не жалко. Степаниду прорабатывали. Значит — в больнице у всех сегодня праздник. Проела она уже всем плешь до самой печенки, надоела своими проверками хуже горькой редьки.

— Степанида Фроловна допустила нарушение финансовой дисциплины... — как по писанному шпарила с высокой трибуны комсомольский лидер. Рядом со столом президиума собрания Степанида стояла. То — краснела, то — бледнела, то в обморок пыталась свалиться. Ей уж третий стакан из графина, что на красном сукне стоял, наливали.

Зинаида вкратце описала проступок Степаниды. Зал загудел.

— Тихо, товарищи! Тишина в зале! — принялась наводить порядок комсомольский лидер.

Постепенно, не сразу, но тишина восстановилась.

— Сколь богато не живи, а приворовывать-то надо... — раздалось откуда-то с задних рядов.

Прорабатываемая пошатнулась, за край стола президиума ухватилась, чуть скатерть с него не стащила, а Зинка-комсомолка за трибуной чуть не подпрыгнула. Срывалась проработка, дело керосином запахло — правда-матка голову из-за занавески высунула.

Зал грохнул... Бабка Кузьминична, сестра-хозяйка из терапии, опять хохму отмочила. Ей никто не указ, может и заведующего отделением построить. Партийного стажа у ней столько, сколько многие и не живут.

Но, как-то всё худо-бедно на тормозах спустилось. Степаниде Фроловне вынесли общественное порицание без занесения, показатели деятельности больницы не пострадали и в социалистическом соревновании она на последнее место не откатилась.

Народ Степаниде, правда, вопросиков позадавал, пропесочил её по полной программе.

Все расходились довольные, с чувством выполненного долга.

Глава 37

Глава 37 Комсомольское поручение

Работа, учеба, общественная нагрузка...

К работе санитаром я уже привык, адаптировался. Ничего в ней сложного не было.

Учеба на вечерних курсах... Ничего трудного, но много полезного. Особенно вопросы законодательного регулирования медицинской деятельности, порядки, стандарты.

Каждый день мне жизнь здесь становилась понятнее и понятнее.

Вот только... шары. Про них — нигде ни буковки, ни словечка. Табу. И Мишка сейчас в госпитале, нет у меня единственного про них источника информации.

Как будто и нет их, не существуют они в объективной реальности данной нам в ощущениях.

Нет, существуют. У меня даже подтверждение имеется. В виде медали. «Медаль Почета Ордена Черного Креста 4 степени» в шкатулке к уже имеющимся у меня наградам присоседилась. Вручили мне её за закрытыми дверьми в неприметном с вида домике.

Я со смены домой возвращался, на улице меня окликнули и в автомобиль проследовать пригласили. Всё так культурно и без нажима. Подвезли, высадили, проводили в нужный кабинет. Там коробочку со словами благодарности и выдали вместе с пачечкой денег. Разовый контракт де подписывали? Вот распишитесь и получите заработанное.

Я от денег не отказался. Да там, как оказалось, больше моей месячной зарплаты санитара было. Не зря Коромыслов говорил, что в военных компаниях хорошо платят.

Медаль носить не возбраняется, но... сами понимаете.

Я понятливо покивал и на сем всё мероприятие завершилось.

После всего этого меня ещё и до дома подвезли и извинились, что немного времени отняли.

Общественные поручения...

Каждый комсомолец тут их должен иметь. Меня стенгазету делать припахали. Это было меньшее зло из предложенного.

— Петров, ты один у нас не охваченный!

Зинаида, как обычно, это на повышенных тонах выдала, как сержант на построении.

Я глаза вытаращил.

Чем меня охватывать собрались? В какие руки на растерзание бросить?

— Петь, рисовать, цветы выращивать — умеешь?

Нашли певца...

Цветы... А, сплясать не надо?

Это я не вслух сказал, а только подумал. С комсомольскими лидерами в открытые пререкания вступать здесь не полагается.

— Рисую немного...

— Вот и отлично! В городском отделе здравоохранения объявлен конкурс санитарных стенгазет. Мы тоже участвуем.