Я. Не. Жертва (СИ) - Костадинова Весела - Страница 14

Самое страшное во всей этой ситуации было то, что я стала избегать Геннадия Ивановича всеми силами: не отвечала на сообщения, сбрасывала звонки и сбегала с пар самой первой, чтоб ничего не объяснять. Стала дерганной, злой и уставшей.

В пятницу вечером, выйдя из университета, я краем глаза заметила, что синей тойоты не видно и перевела дыхание. Но радовалась я рано, на выходе с территории меня поджидал знакомый джип.

— Ты так и не берешь мои подарки, куколка, — Белов вышел из машины и перегородил мне путь.

— Я не один раз просила вас оставить меня в покое, — зло ответила я, скрывая под ним свой испуг, — что в этом сложного? Уверенна, многие девушки не устоят перед вами.

— Но не ты… — он подошел ближе, очень близко.

Я хотела отбежать, но Белов цепко схватил меня за локоть.

— Отпустите, или я закричу, — прошептала я, цепенея.

— Кричи, — прошипел он, — улица пуста, никто тебе не поможет.

Он потащил меня к машине, не смотря на мое сопротивление. И вот тогда, вместо того, чтобы закричать, я вцепилась зубами в его руку. Со всей силы вцепилась, вкладывая в сжатые челюсти всю свою ненависть и страх

Громко матерясь, Белов почти отшвырнул меня от себя.

— Ах ты, сука, — прохрипел он, а глаза его стали похожи на два черных омута. С руки капала кровь — похоже я знатно его цапнула — он перехватил ее другой рукой. У меня во рту тоже появился привкус чужой крови.

— Ты за это ответишь, матрешка, — его трясло от ярости, и я почти физически чувствовала эти волны. — Ты еще молить меня будешь о прощении.

— К черту иди! — тяжело переводя дыхание, ответила я. — Только тронь меня еще раз, сволочь, я тебе горло перегрызу!

От университета в нашу сторону бежали люди, видимо поняв, что происходит что-то очень плохое. Белов не стал ждать их приближения, сел в машину, завелся и стартанул прочь. Я же едва не осела прямо на асфальт — эта победа стоила мне почти всех моих сил.

4

В понедельник маме отказали в госпитализации.

— Но по какому праву вы не берете ее на химию? — кипела я, разговаривая по телефону с заведующим отделением. — Вы не имеете такого права…

— Ольга Кимовна, — голос врача звучал устало, — мы еще в прошлом месяце вам объясняли, что терапия эффекта не имеет, что делать новые химии просто нет никакого смысла….

— Да, — я чуть не плакала, — мы с вами говорили об этом, но мы еще договорились, что вы еще раз попробуете… поймите, если вы откажетесь взять ее — лишите ее последней надежды…

— Я вас прекрасно понимаю, — врач был мягок и терпелив, — но мы не можем занимать место другого человека. Между нами, вы ведь понимаете, что счет идет на дни? Даже не на недели…..

— Денис Федорович, я вас прошу…. Я заплачу, если это необходимо, — мне казалось, пол уходит у меня из-под ног.

— Нет, Ольга Кимовна. Простите, но нет.

— Почему? — в уголках глаз собрались непролитые слезы, я сдерживалась из последних сил, — почему? Мы ведь с вами договорились….

Врач помолчал, словно обдумывая свои слова.

— Оля, — он обратился ко мне тепло и очень мягко, — послушай. Я правда не могу взять твою маму. Хотел бы, но не могу. Помимо того, что смысла действительно никакого нет…. — он вдруг замялся, о чем-то раздумывая, — нам… главврачу пришло предупреждение….

— О чем это вы? — холодея, прошептала я.

— О том, — врач понизил голос, — что если мы примем вашу маму на лечение вместо кого-то другого, то нам грозят серьезные проверки со стороны следственного комитета.

— Что? — тупо переспросила я.

— Кто-то донес на нас, что мы берем на лечение безнадежного пациента и занимаем койки. Понимаешь? Оля, если бы был хоть малейший шанс — я бы первый наплевал на правила. Но….

— Да, — прошептала я, — да…. Я понимаю…. — это все происходит не со мной….

— Простите, Ольга Кимовна, — закончил трудный разговор врач, — мне действительно очень жаль.

Он сбросил мой вызов, а я так и сидела на кухне с телефоном, тупо глядя в пол, на котором играли яркие блики веселого весеннего солнца.

Совпадение? Или?

С большим трудом я старалась дышать ровно, а не завыть на солнце вместо луны.

Как пойти к маме, которая последние дни почти не встаёт и сказать ей об отмене госпитализации? Как лишить ее, слабую и тающую на глазах последней надежды? И как, как выгнать из головы мысли, что если бы не я….

Я обхватила голову руками, пытаясь сообразить, что делать дальше. Кому звонить, к кому обращаться?

— Олененок, — услышала я через радионяню слабый голос мамы, и пошла к ней на негнущихся ногах.

— Мам….

— Олененок, — мама слабо улыбнулась и поманила меня к себе.

Я села на ее кровать, стараясь не зареветь в голос. Она была такой маленькой, такой слабой и беззащитной, такой хрупкой, а я не могла ничем ей помочь. Мне хотелось отдать ей часть своей жизни, своего здоровья — но даже этого я не могла.

— Мам… я с трудом проглотила ком, — в больнице…. — я судорожно соображала, что можно ей сказать, солгать, как объяснить, что нас уже не ждут там.

— Олененок, — тихо сказала мама, — отмени машину. Я не хочу никуда ехать…

— Мам…

— Доню, не мамкай, — передразнила она Полищук, — у меня нет сил, малышка. Давай посмотрим правде в глаза — я умираю.

— Нет, мам, нет! Ты сильная, ты…

— Тихо, олененок, тихо, — она прикрыла глаза, собираясь с силами, — я хочу быть дома… с тобой. Не хочу больше чувствовать боль, не хочу, чтоб меня рвало, не хочу умирать там. Пожалуйста….

— Мама…

— Пожалуйста, — прошелестела она как осенний листочек.

— Хорошо, — я вытерла катившиеся по щекам слезы, — хорошо. Я все отменю. И останусь с тобой. Хорошо?

Мама заулыбалась беззубой улыбкой.

— Может ты хочешь чего-нибудь, мама? — тихо спросила я.

— Апельсинов, — едва слышно ответила она. — Свежих, сочных апельсинов. Которые тают во рту.

Мама засыпала, а я на цыпочках вышла из комнаты, стараясь не кричать во весь голос.

А в магазине меня ожидал новый сюрприз — моя банковская карточка оказалась заблокированной. Расплатившись наличкой я в полном шоке вышла из магазина. Конечно, на моей карте денег всегда было очень не много — каждый месяц я снимала большую часть денег в наличность, но сам факт блокировки поставил меня в тупик. К счастью, отделение банка было рядом с домом и я решила выяснить, что произошло с картой.

В банке мне внезапно сообщили, что счет заблокирован по требованию службы судебных приставов и показали письмо, в котором значилась моя фамилия и сумма долга за коммунальные услуги в размере 150 тысяч.

Долг за коммуналку? Серьезно?

Я вышла из банка и села на скамью. Меня разбирал нервный смех. Если то, что маму отказались брать в больницу можно было списать на совпадение, на стечение плохих обстоятельств, то такие вот вещи точно случайностью не были. Никогда, ни разу в своей жизни я не оставляла за собой долгов, не брала ни одного кредита. Конечно, счет разблокировать я смогу, съездив до ФССП, но все это займёт не менее 10–14 дней.

А у меня складывалось четкое ощущение сжимающегося вокруг меня кольца безысходности. И что делать с этим я совершенно не представляла. Промелькнула шальная мысль позвонить Пятницкому и все ему рассказать. Промелькнула и пропала — я не имела ни малейшего права никого вмешивать в свои проблемы. А вот от мысли позвонить Белову меня знатно передернуло. Я видела его глаза, я видела его сущность — он не простит мне моего упрямства. Такие люди как он любят ломать свою жертву, упиваются своей властью. Под красивой и яркой обложкой прятался омерзительный монстр. И почему-то даже сейчас я ощущала на себе его насмешливый, похотливый взгляд.

5

Несколько дней — майские праздники — я провела с мамой, обнаруживая для себя все новые и новые неприятные сюрпризы: меня вызвали в отдел полиции и составили протокол за мелкое хулиганство, причем при том, что я совершенно ничего не совершала, дважды звонили из управляющей компании и сообщали, что документы о собственности на квартиру куда-то пропали, благо все оригиналы хранились у меня под замком дома. У судебных приставов ошибка, конечно, разрешилась, но документы в банк обещали отправить только в течение 10 дней. И все это время меня сопровождала уже известная синяя тойота.